Феномены древней культуры востока Северной Азии
Шрифт:
Художник-путешественник Е.Е. Мейер, в 1857 году побывавший в Тыре, написал две картины – памятной колонны и утёса с плитами. Его авторство картины с колонной до сих пор было неизвестно, да и сама картина была неузнанной исследователями (илл. № 210).
илл. № 210
В своём письме с Амура Меер писал: «Камни эти чисты (памятные плиты), а вот столб (колонна) точно выкрашен – так испещрён он пятнами времени и различными жёлтыми и другими мхами. Столбик этот имеет вид колонки, вроде индийской архитектуры, следовательно, он похож и на китайскую и на японскую колонку. Других подобных памятников на Амуре я никогда не встречал. Из письма
Вторая картина с изображением на вершине утёса памятных плит исследователям неизвестна и находится в частной коллекции в Москве. По описанию её хозяином в журнале «Вокруг света», мне удалось определить место, с которого Е.Е. Мейер писал утёс с плитами, гиляцкую деревню Тыр и рыбаков на реке. Но позже оказалось, что я серьёзно ошибся.
Примерно через год я получил и фотокопию этой картины, что было непросто. Пришлось провести целое следствие по делу поиска хозяина этой картины, ведь были известны только имя и фамилия автора заметки в журнале. Но зато какая награда мне пришла – им оказался Герой Советского Союза, генерал авиации, лётчик, член союза писателей России Батиевский Алексей Михайлович. Он, как оказалось, служил на Дальнем Востоке, командовал на Сахалине большой эскадрильей истребителей, участвовал в корейской войне и был бесконечно влюблённым в Дальний Восток.
Отец его участвовал в русско-японской войне 1905 года, затем ходил рулевым на ледорезе «Котик», а в советское время «Литке» под командой капитана Бите в устье реки Колымы, проходил через Берингов пролив, о нём писала Владивостокская газета «Дальняя окраина». Позже он рыбачил в Охотском море, служил на первом на Дальнем Востоке пограничном корабле «Лейтенант Дыдымов», бывал в моём родном городе Николаевске-на-Амуре.
Так удивительным образом Тырский утёс связал судьбы знаменитых людей Дальнего Востока – художника, моряка и летчика, героя Советского Союза. Значение картины для познания истории Тырских памятникой и творчества знаменитого художника трудно переоценить. Ожидание получения копии картины было для меня как ожидание встречи с Парижем. Как говорят: «Увидеть Париж и умереть!». Но когда я её увидел, я не только не умер, но и не узнал изображённый на ней утёс. Что-то было в нём не так. Однако прежде чем прояснить эту проблему, я приведу саму заметку Алексея Михайловича, опубликованную в журнале «Вокруг Света» под названием «Загадка старой картины». Эту заметку обнаружила случайно Ольга Владиславовна Юзефова, ныне покойная, дочь моего друга, непревзойдённого краеведа Дальнего Востока Владислава Иннокентьевича Юзефова, тоже покойного. Она до последних дней жизни интересовалась результатом поиска мной картины, но дождаться его ей не удалось…
Глава № 2
«Загадка старой картины»
«У меня дома висит картина. Ничего вроде бы в ней особенного, кроме приличной, но потрескавшейся рамы да следа от влетевшего ещё в гражданскую войну осколка снаряда. Картина – не пейзаж, не натюрморт, не жанр, хотя всего понемногу в наличии. Широкая река. Берег. На берегу буро-зелёная скала. На скале какие-то пенёчки. Под скалой деревянные постройки. На вешалах сушатся крупные рыбины. Женщина с ребёнком и собакой стоят у вытащенных на берег челнов.
Они как будто встречают гребущих к берегу на лодке двух мужчин в конусообразных головных уборах. Розовый цвет заходящего солнца лежит на облаках. И всё это вместе, как ни привык я к картине за многие годы, привлекает чарующим покоем, умиротворением, но тем не менее картина полна движения. Лодки мчатся. Вёсла гребцов упруго рассекают волны. Где-то посередине полотна как бы встречаются взгляды гребущих и ожидающих на берегу. И над всем этим – чудовищная отвесная скала, отражающаяся в воде, как в зеркале. И зелёная поросль на её вершине. И эти пни наверху…
– А картина-то старовата, – говорит заскочивший как-то на огонёк архитектор Толя Галаев.
– Старовата, – вторит ему второй гость, полковник Лёня Найда.
Я знаю, что оба моих давних друга извели не один килограмм красок и не один метр холста, упражняя свои дарования в живописи.
– Бабушка говорила, – отвечаю я, – что с обратной стороны картины есть какие-то надписи, но я не разглядел их.
– Найди луковицу, большую, – говорит Лёня.
Я приношу из кухни луковицу. Лёня разрезает её пополам и начинает свежим разрезом чистить картину. Она на глазах светлеет. Ярче заиграли масляные краски. Потом кое-как протираем тыльную сторону и читаем надпись, сделанную крупными буквами: «Его Превосходительству г-ну попечителю Сибирского отдела Императорского русского географического общества усерднейшее подношение от членов Сибирского отдела 21 февраля 1858 г.». А чуть ниже более мелкими буквами: «Селение Тыр на правом берегу р. Амур».
– Теперь, – говорит Лёня, – надо поискать подпись художника.
Наконец, среди изображения камней на берегу в нижнем углу картины находим мелкие буквы подписи: «Г. Мейер».
Я кидаюсь к шкафу, где стоят восемьдесят шесть томов энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона. Но увы!. Селения Тыр там не нахожу. Раскрываю огромный Атлас мира, первое издание. Нет там никакого Тыра…
И вдруг однажды – бывают же такие совпадения! – вычитываю в центральной газете маленькую заметку о том, что в посёлке Тыр на Дальнем Востоке установлена мачта телевизионного ретранслятора. И пошло-поехало…
Во втором издании «Атласа мира» легко нахожу Тыр и в добавление к этому нахожу и описание его… в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона. Просто теперь я учёл, как говорили у нас в морской авиации, «поправку на дурака» и легко обнаружил это слово в словаре, приняв во внимание старую орфографию с твёрдым знаком на конце. В словаре написано: «Тыръ – деревня в низовьях реки Амура, населённая гиляками; замечательна тем, что в 1 версте от неё на берегу Амура находятся древние памятники из местного порфира, мрамора и гранита; отделка их художественна; на некоторых из них отчётливо высечены древнетибетские и монгольские надписи религиозного (ламаистского) содержания. Постановку их относят ко времени Юаньской династии».
Вероятно, эти те «пни» на вершине скалы; значит, им много веков, ведь династия Юань правила в Китае в конце 13 века и в 14-м.
Но кому подарена загадочная картина и кто такой художник Мейер?..
В словарях упоминается несколько художников с такой фамилией. Один из них, академик, был художником Восточно-Сибирской экспедиции 1855–1858 годов, которая оставила многотомный отчёт о своей деятельности, огромной, надо сказать, учитывая Восточно-Сибирское пространство. В то время попечителем Сибирского отдела Императорского русского географического общества был не кто иной, как сам генерал-губернатор Восточной Сибири граф Николай Николаевич Муравьёв-Амурский. Ему-то и была подарена картина.
Начальник же Восточно-Сибирской экспедиции Шварц доказывал: «Всё течение Витима совершенно ошибочно показано на всех прежних картах
Сибири». И далее: «Рашков в начале марта ездил на остров Сахалин, он определил географическое положение деревни Тыр, деревни Виахти и русского поста близ деревни Дуй, а потом Петровского зимовья и деревни Челнок». Видимо с этим отрядом экспедиции и побывал художник, нарисовавший картину. Кто же он?
В книге «Императорская санкт-петербургская академия художеств» читаю: «Мейер Егор Егорович, рожд. 1820 г., умер 29 января 1867 г. Вольно-опред., ученик Ак. Художеств с 1839 г. Получил медали: в 1843 г. – 1 – серебр. За виды «Цепь гор Шабарине-Ола с долиною и рекою Алаш в Китайской провинции Уло-Тай» и Ущелье Карасу близ китайской границы»; в 1845 г. – 1 золотая за картину «Источник, протекающий в лесу» и тогда же звание художника 14 класса, в 1846 г. отправился за границу, пенсионер Академии художеств. По возвращении в 1849 г. был отправлен в южные губернии России с сохранением пенсионерства. В 1853 г. – получил звание академика за картину «Горные ущелья». Совершил большое путешествие по Сибири с художественной целью».