Фенрир. Рожденный волком

Лахлан Марк Даниэль

— Да ты мне палец сломал! — заорал Серда. — Вот за это ты точ­но заплатишь.

Берсеркер схватил блестящую ленту кишок Авраама, уселся ис­поведнику на грудь и швырнул кишки ему на лицо, стараясь запих­нуть в рот как можно больше.

— Ты будешь жрать, жрать, жрать! — приговаривал он.

Монах извивался всем телом и дергался так, что Серда не мог его удержать. Жеан сбросил его. Исповеднику казалось, что каждый мускул в его теле пытается освободиться от костей. Голова повора­чивалась и тряслась, ноги брыкались, заставляя тело ерзать по зем­ле в диком танце. На губах лопалась кровавая пена. Он мог думать лишь о крови, крови Христовой, текущей на небесах. Солнце было кровью,

луна — кровью, воздух — кровью, вода и свет — кровью. В голове звучали слова из Библии:

Он повел меня, но ввел во тьму, а не в свет. Так, Он обратился на меня и весь день обращает руку Свою [6] .

Нет, Господь не обращался на него, Господь любил его, отметил его как избранного. Но слова так и продолжали скрестись в голо­ве, словно крыса на чердаке:

Измождил плоть мою и кожу мою, сокрушил кости мои. Посадил меня в темное место, как давно умерших. Окружил меня стеною, чтоб я не вышел, отяготил оковы мои. И когда я взывал и вопиял, задерживал молитву мою.

6

 Здесь и ниже Жеан цитирует третью главу «Плача Иеремии».

Слова как будто взывали к нему, говорили о чем-то куда более горестном, чем любая пытка, любое страдание или боль. Господь покинул его. Он не мог поверить, что это случилось. Это работа дьявола. Это Сатана поселил червя сомнения в его разуме.

Он пресытил меня горечью, напоил меня полынью. Сокрушил камнями зубы мои, покрыл меня пеплом. И удалился мир от души моей; я забыл о благоденствии. И сказал я: погибла сила моя и надежда моя на Господа.

Жеан закричал, скорее в душе, чем на самом деле:

— Нет! Нет! Нет! Господь часть моя, говорит душа моя, итак, я буду надеяться на Него. Благ Господь к надеющимся на Него, к ду­ше, ищущей Его.

Слова походили на звонкую мелодию, однако на ее фоне звуча­ли другие строки, мрачные и басовитые:

Я странствовал много, беседовал много с благими богами; как Один свою жизнь завершит, когда боги погибнут? [7]

7

 «Старшая Эдда. Речи Вафтруднира». Пер. с древнеисландского А. Корсуна.

Он никогда не слышал этих стихов раньше, однако знал ответ, он сам срывался с его губ.

Серда выхватил нож и запрыгнул исповеднику на грудь, прижи­мая его к земле, нацеливая лезвие ему в щеку.

— Заткнись! Будешь жрать его или сожрешь себя! Я вспорю те­бе

брюхо и натолкаю кишок в глотку.

Жеан увидел себя. Он был привязан к скале, примотан веревкой крест-накрест, рот был распахнут и не закрывался из-за чего-то острого и крепкого. Он знал ответ, знал, кто должен принести смерть языческим богам.

Фенрир проглотит отца всех людей.

Жеан протянул руки и нащупал голову Серды. Мысленным взо­ром он видел ту пещеру, чувствовал, как тонкая веревка вонзается в плоть, надежно привязывая его к громадной скале. Волк, Волк принесет богу погибель. Это все, ради чего он существует, все, что должен исполнить. Его охватило ощущение умиротворения и сво­боды. Он и есть тот Волк.

— Привязь не выдержит, — произнес он и сломал викингу шею.

Глава двадцать вторая

БЕСПОМОЩНЫЙ

Леший очнулся и понял, что остался один. «Ворон, наверное, про­шел мимо», — подумал он.

Наступило утро. Купец вспомнил о девушке. Сначала он никак не мог сообразить, куда она могла деться, но потом до него донес­ся чей-то возглас, и он понял. Он уже хотел бежать к ней, однако его остановил блеск стали. «Это Ворон, — догадался купец, — та обнаженная фигура, бледная, словно труп, которая сидит на кор­точках у реки в сером предутреннем свете».

Леший хотел подкрасться поближе, но не смог заставить себя сделать хотя бы шаг. Страх сковал его волю и пригвоздил к месту. Он впадал в панику при виде этого кошмарного человека.

Первый раз с момента встречи с берсеркерами купец вспомнил о Чахлике. Где сейчас волкодлак? Погиб, он почти не сомневался в этом.

И еще он подумал о худосочном берсеркере: а этот где? Его разум вернулся к тому, к чему возвращался неизменно, — к выгоде. Он достаточно насмотрелся на берсеркеров, которые дули его вино, чтобы понять: они не связаны клятвой верности с королем Зигфри­дом. Единственный выход для него, как это ни неприятно, заклю­чить союз с этими людьми. Он повертел в руке браслет короля. По крайней мере, у него имеется хоть что-то ценное, необходимое ему, как воину оружие. Теперь он снова может покупать и продавать, он может теперь торговаться, он снова стал самим собой.

Леший мысленно представил свое нынешнее положение, сделку, заключенную с судьбой. Меньшее, чего он желал, — благополучно добраться до дома. Может, Олег казнит его за то, что он вернулся с пустыми руками, однако его поручение заключалось в том, чтобы проводить волкодлака до Парижа. Конечно, было бы гораздо лучше вернуться с девушкой, потому что он понятия не имел, чего ожидать от князя, и ему хотелось обеспечить себе награду. В идеале ему хоте­лось продать и девушку, и монаха. Девушка погибнет, в этом он не сомневался, и он не в силах ее спасти. Значит, остается только разы­скать берсеркеров, нанять их телохранителями и найти монаха или его мертвое тело. Он пообещает викингам заплатить, как только сам получит деньги за монаха. Но он не сможет потребовать выкуп за Жеана, живого или мертвого, если его не будут защищать воины.

Нет, он думает не о том.

Леший пытался привести мысли в порядок. Он был пленником Зигфрида. Как только обнаружат тело погибшего короля, викинги примутся рыскать по окрестностям, выискивая его убийцу, и Леший окажется в числе главных подозреваемых. Идти в лагерь северян очень рискованно. Ему предстоит одинокое возвращение в Ладогу, и надеяться можно только на одежду, которая на нем, и собствен­ные мозги.

В лесу началось какое-то движение. Мимо с испуганным ржани­ем промчались лошади.