Фэнтези 2003

Коллектив авторов

Мелика мазнула пальцами по мордашке. Еще раз мазнула. Порядок.

— А что, разве бывают серые цветы? — спросила она.

— Сто пуд!

— И где тогда они растут?

— В полях. Таких, как наше Поле. Там, где была битва, — Гита понизила голос. — Серый Тюльпан вырастает в том месте, где умер человек, который подумал о цветах перед самой- самой смертью.

— Как-то непонятно это, — Мелика лениво зашвырнула в воду голыш.

— Что тут непонятного? — взвилась Гита. — Вот тебя проткнули

мечом. Так?

— Так.

— И ты умираешь. Представила?

— Представила.

— И кишки у тебя вываливаются наружу, такие коричневые.

— Блуе-е... — Мелика закатила глаза, перегнулась пополам, вывалила черный от семечковой гари язык и спазмически дернулась — словом, сделала вид, что ее сейчас стошнит. Она научилась этой ужимке у Гиты и втайне ужасно гордилась тем, что смогла превзойти наставницу.

— Ну ладно. Кишки — это не обязательно, — с авторитетным видом заверила подругу Гита. — Главное, ты знаешь, что сейчас умрешь. Представила?

– Ну.

— О чем ты будешь думать?

Мелика гадательно закусила нижнюю губу и засопела, подыскивая ответ.

— Ну... Буду звать на помощь...

— Бесполезно!

— Тогда про папу. Или лучше стану думать, что сейчас я усну. А проснусь уже там, где бабушка. Или буду вспоминать, как тот благородный гиазир катал нас в своих санях с колокольчиками. Помнишь?

— Да помню! Я не про то! — Гита досадливо махнула рукой и добавила: — Вот у таких, как ты, Серый Тюльпан в жизни никогда не вырастет! Никогда!

— Это еще почему?

— Потому, что ты — приземленная! А Серый Тюльпан вырастает только рядом с теми, кто думал о тюльпанах.

— И что с того? Что с того, что тюльпан вырастает, — подумаешь, радости такой! — Мелика сделала плаксивое лицо, ей стало обидно, что Гита, ее Гита, говорит о ней так пренебрежительно. — Да оно и некрасиво — серый цветок!

— При чем тут «красиво»? Серый Тюльпан может оживлять мертвых, — со значением сказала Гита и пристально посмотрела на Мелику. — Это мне сказал Лид.

— Враки.

— Никакие не враки.

— Не верю!

— Ну и коза. Ты лучше подумай, что, если правда? Лид говорил, что Серый Тюльпан — это дар. Дар Матери Трав тому, кто вспомнил о ее детях перед смертью. Может, ты и в Матерь Трав не веришь?

Мелика закинула в рот целую горсть семечек и принялась сосредоточенно их перемалывать. Матерь Трав была покровительницей ее рода. И имя «Мелика» означало в древности «росистая». Росистая трава, надо полагать.

— И как его достать — Серый Тюльпан? — спросила наконец Мелика.

— Для этого нужно пойти в Поля на следующий день после битвы. И найти цветок. Лид говорил, что всегда, всегда есть человек, возле которого такой цветок вырастает. Всегда!

— Так почему твой Лид сам туда не пошел? Ему что, такой цветочек не требуется?

— Потому что нужно, чтобы человек был нецелованный.

— Как это — «нецелованный»?

— Тьфу ты! Нужно, чтобы его никто никогда не целовал. И он чтобы никого.

— А мама считается?

— Мама не считается.

— Тогда все равно не понимаю, почему Лид сам в Поля не ходит.

— Потому что он целованный, дурочка ты с переулочка. — Гита дернула Мелику за тощую косицу.

— Ты же сказала, что ему женщины не нравятся! Кто же его тогда целовал?

— Мужчины. Что тут непонятного?

— Тю, — Мелика рассеянно сплюнула колючий шарик лузги, он ляпнулся прямо между ее босыми ногами.

— Все равно — Лиду нельзя. А нам — можно!

— Подожди-ка... Ты же говорила, что тебя тот благородный гиазир целовал?! — Мелика требовательно прищурилась.

— Ну... говорила.

— Соврала?

— Вроде того.

— Фу, какой страшный. — Мелика противно скривилась, указывая на мертвого молодого лучника.

Голова вояки со зверски выпученным красным, оплывшим глазом была аккуратно отделена от тела при помощи варан- ского меча хорошей заточки и лежала сравнительно близко от туловища, ухом вверх. Туловище и голову разделяло пол-локтя пустоты, но Мелике на секунду померещилось, что у молодчика длинная, невидимая шея.

— Этот еще страшнее. — Гита ткнула носком сандалии зарывшегося лицом в пыль толстяка. Его незащищенная доспехами спина была нещадно исполосована рублеными ранами, как подсохшая на солнцепеке лужа — тележными колесами.

Сандалия расклеилась еще больше, и ее носок стал похож на широко распахнутый клюв утенка. Гита наклонилась, чтобы этот клюв прикрыть. В ноздри ей ударил резкий аммиачный запах.

— Еще и описался тут...

— Папа говорил, это всегда так, — вздохнула Мелика.

— А откуда он знает?

— Он в солдатах был.

— Князь обрил?

— Не-е. Нанимался в дружину баронов фальмских.

— Небось денег заработал?

— Небось. Только они с дядьями все по дороге пропили.

Мелика ненадолго примолкла, присев на корточки над раздетым до подштанников щуплым благородным гиазиром с длинными кудрями цвета спелой пшеницы.

Гиазир лежал среди декадентских кустов прошлогоднего репейника в некотором, намекающем на занятную батальную коллизию, отдалении от основного скопления трупов. Ветер играл с его роскошной гривой в свои некрофилические игры.

Судя по тому, что на теле павшего было не различить смертельной раны, одни только синяки и ссадины, гиазир свернул шею, свалившись с ополоумевшего от страха коня. А уж затем дергачи помогли ему избавиться от платья.