Фэнтези-2005
Шрифт:
Зависла пауза.
За стеклами оранжереи носились снежинки. Стекла, обмазанные замазкой сверх меры, подрагивали в рамах. Дремала орхидея под стеклянным колпаком, над ней бессонно горела, возмещая недостаток зимнего солнца, настольная лампа. Физик ежился, но не от холода.
— Вы писали письма? Кому?
— Себе, — устало улыбнулась панночка. — Потомкам… Кому я могла писать? Я знала, что живой меня не выпустят, письма не передадут, бежать не помогут…
Владислав Викторович нахмурился, вспоминая, как вот здесь же, в этой оранжерее, совсем другая девушка сказала эти же самые слова…
Будто
— Корни, Владислав. Корни во тьме… Для того, чтобы цветок видел солнце. А корни там… Где тлен…
Он понял, что не может сопротивляться.
«Существует около ста тысяч видов и сортов орхидей… Среди них есть наземные растения, лианы, эпифиты… Эпифитам не нужен грунт — только специальный субстрат, основными качествами которого являются достаточная влагоемкость, воздухопроницаемость и длительный период разложения… Из естественных компонентов для составления субстрата для орхидей используют мох-сфагнум, верховой торф, корни различных папоротников, кору хвойных деревьев и древесный уголь. Кора сосны — основной компонент универсального субстрата, ее предварительно необходимо проварить, а затем хорошо высушить и измельчить…»
Он склонился над свежей ямой. Трухлявые доски поддавались тем не менее неохотно.
Это нужно не ему — это нужно корням. Корням, питающим небывалый цветок. Это нужно его Орхидее…
— Чур тебя! Чур тебя! Спаси и помилуй… Вурдалак!
Чужие тени, вырастающие из-за крестов.
— Спаси и помилуй…
— Хлопцы! Это немец! Это немчура проклятая, попался, рыжий!
— Куда? Куда? Хватай!
Хлещут ветки по щекам. Плывет над кладбищем приторный запах.
— Остап Остапович, — сказал физик, стараясь не встречаться глазами с участковым, — а бумаги… Помните, сундучок, который во флигеле тогда нашли… где он?
— А в каморе, — беспечно отозвался участковый. — Хотели в район отправить… Так хлам ведь, а не бумаги, ничего не разобрать, черт ногу сломит — с таким возиться…
Владислав Викторович невольно поднял руку ко лбу. Опомнившись, сделал вид, что поправляет прилипшую к коже прядь волос.
— Как же в каморе, Остап Остапович… Мыши ведь поедят!
— На здоровьячко, — участковый пожал плечами. — Да что вы, Владислав Викторович, прямо лица на вас нет. На что вам эти бумаги?
— Для краеведческого музея, Остап Остапович. В школу…
— Ну так и берите. Так и запишем: переданы для хранения в краеведческий музей под личную ответственность…
Физик не слушал. Колотилось сердце, бухало в висках, и в прокуренном пыльном участке возникал и разливался запах орхидей.
От слипшихся бумажных листов веяло тленом. Стол был уставлен банками и кастрюльками, и надо всем этим возвышался баллончик с фрионом — остатки импортного дезодоранта, привезенного еще летом из Киева. С баллончиком ничего не вышло — Владислав Викторович, не сдаваясь, соорудил самодельный пульверизатор из двух алюминиевых трубок. Разводил белки яиц, растирал крахмал, готовил эмульсию из талька — детской присыпки, разбавлял молоком. Несколько листов от его экспериментов погибло окончательно, но потом Владислав Викторович наловчился все-таки покрывать бумагу защитной пленочкой, способной ненадолго остановить разрушение.
Листы высохли. Владислав Викторович убрал склянки со стола, развернул тугой лист ватмана, поставил сверху настольную лампу.
В клубе нашлись цветные фильтры — листы разноцветной пленки. Клятвенно пообещав завклубом, что вернет «цветомузыку» к ближайшей дискотеке, физик утащил добычу к себе домой и взялся просматривать листы в отфильтрованном свете.
Стали видны отдельные слова. Буквы наползали друг на друга, будто писавший был слеп или жил в темноте. «…Боже… будет… когда…» Еще какие-то слова и обрывки слов. Владислав Викторович смотрел и смотрел до боли в глазах. Текст по-прежнему невозможно было прочитать, но Владислава Викторовича беспокоило не это.
Тот, кто писал истлевшие от времени письма, пользовался современной Владиславу Викторовичу грамматикой — без «ятей». И начертания букв были знакомые. Иногда ему казалось, что…
Оставив работу и выключив лампу, он бросился в школу, в учительскую. Вытащил журнал шестого класса, развернул на первой странице — сентябрь, второе, тема урока…
У Владислава Викторовича потемнело в глазах. Он сел на шаткий скрипучий стул и просидел так, наверное, не меньше получаса. Из оцепенения его вывел возбужденный детский голос за приоткрытой дверью:
— Владислав Викторович! Идите! Там у вас уже все сгорело!
Баба Мотря, хозяйка, ругалась на чем свет стоит. По ее словам выходило, что Владислав Викторович, уходя, навесил на настольную лампу «какой-то мотлох», вот оно и загорелось. По счастью, сгорело все-таки далеко не все. Сгорел старый письменный стол, стул и пиджак на спинке стула. «Цветомузыка» сгорела с особенно вонючим дымом; бумаги, разложенные на столе, сгорели подчистую вместе с остатками чернил, вместе со словами, которые удалось прочитать…
Баба Мотря ругалась и причитала. Владислав Викторович отлично помнил, что, уходя, выдернул шнур от лампы из розетки.
«Корни должны быть во тьме, чтобы цветок видел солнце».
Был январь. Земля задубела. Учитель физики бил и бил заступом, и непривычные к такому труду ладони скоро взялись красными мозолями.
Здесь ли была клумба? Здесь, ее показывала панночка в тот самый первый их вечер…
Выбившись из сил и одновременно немного успокоившись, он натаскал хвороста и сложил костер — по кругу, кольцом. Прибежали любопытные мальчишки с соседней улицы: это что же за физический опыт?
Не стал их гнать. Не хватило сил, да и прогонишь ли? Сидели у огня, грели руки, рассказывали, какая елка была в районном доме культуры да какие конфеты были в подарке — тянучки, ириски, один «Красный мак» и один «Мишка»…
Костер прогорел. Учитель физики раскидал угли, мальчишки помогали. Один спросил несмело:
— Владислав Викторович… Шо вы, клад шукаете?
Было темно и очень холодно. Бульдозер тарахтел мотором и вонял солярой. Белые фары уткнулись в бывшую клумбу — развороченные комья мерзлой земли.