Фэнтези или научная фантастика? (сборник)
Шрифт:
Егор отвернулся, будто испугавшись, и пошел в противоположном направлении. Ветер холодил затылок, струйка холода сбегала вдоль позвоночника, и он зашагал быстрее, чтобы согреться. Он шел, бежал, все оставалось по-прежнему, он сумеет объяснить шефу… Нет, ничего он не сумеет объяснить. Его уволят, завтра же уволят, он пропал, он погиб, как он теперь проживет…
Он споткнулся о край газона и растянулся на траве. Кто-то из прохожих присвистнул. Кто-то сочувственно заохал издали.
Егор поднялся на четвереньки. Встал; долго отряхивал пиджак и
Почему он так боится увольнения? Он что, умрет, если его уволят?
Какое дело шефу до его прически?
Медленно, будто не веря себе, Егор двинулся к ближайшей телефонной будке. Стал искать по карманам карточку – наткнулся на мобильник. Долго разглядывал маленькую удобную трубочку, и не мог вспомнить Олиного телефона. Он запоминал телефоны наглядно, по расположению на диске или клавишах, а вот с мобилки, выходит, он Оле никогда не звонил?
Он вышел из будки. Долго не мог придумать, куда девать мобильник. Сунул обратно в карман.
Фонари горели голубым и желтым. Все вокруг отбрасывало двуцветные тени; Егор огляделся, понемногу узнавая знакомую площадь. Когда-то они гуляли здесь с Олей… Кажется. Только тогда на углу рос большой тополь – а теперь там помещался декоративный куст, аккуратно подстриженный в форме куба.
Егор сел на пустую скамейку. Отсюда, издалека, стриженый куст казался поролоновым.
Егор взялся за голову.
Прошедший год был весь тут. Он никуда не исчезал. И теперь уже никогда не исчезнет.
И все, что он говорил Оле… И все, чем он отвечал на ее слова и слезы…
И все его бывшие друзья…
И его родители, которым он уже месяца три не звонил…
И сам он, радостно поверивший в свою неслыханную удачу…
И лысый парикмахер с лицом мягким, как варежка.
И свеженькое, бодрое отражение Егора в большом парикмахерском зеркале.
Чем он смотрел весь этот год? Чем он думал? Чем он чувствовал – «стильно» стриженой башкой?!
…Прошло полтора часа, прежде чем на хорошо одетого бритого гражданина обратил внимание проходивший мимо милицейский патруль.
Шеф поднял голову.
Егор стоял в дверях, а секретарша тянула его за куртку, пытаясь вытащить обратно в приемную.
Шеф смерил Егора взглядом. Кивком разрешил секретарше удалиться.
– Дурачок, – сказал шеф, когда дверь закрылась. – Ты уволен.
– Нет, это я сам, – сказал Егор. – Я сам ушел. Я человек… А вот вы – пожалеете.
– Это ты пожалеешь, – сказал шеф. – Попомни мои слова.
…Мэлс Иванов закончил вычесывать гребешком синтетический веник с длинной ручкой, тот самый, которым двадцать минут назад был выметен пол на кухне. Теперь чужие волосы, все до единого, помещались в литровой банке с полустертой наклейкой «Огурцы консервированные».
Мэлс поставил банку на подоконник. Один его глаз смотрел на остриженные волосы, а другой – за окно, где у прямоугольной ямы метро вертелась воронкой раздраженная
Мэлс смотрел на людей – и улыбался странной, многообещающей, удовлетворенной улыбкой.
Конец
Волчья сыть
Пролог
Высокая трава ходила волнами – тяжелая от сока, темная, густая. От терпкого травяного запаха мутилось в голове.
Кими-Полевой вел свой маленький дозор сотни раз исхоженной тропкой, вдоль границы, вдоль линии маячков. После ночной грозы следовало проявить бдительность – и возвратиться на заставу в твердой уверенности, что ни один маячок не пострадал.
Кими должны были отпустить домой еще месяц назад. Срок его службы закончился и того раньше – весной; Кими готовился поступить в инженерную школу, носившую имя его деда, Арти-Полевого. Но приемные экзамены закончились, а служба продолжалась, никто не собирался демобилизовывать Кимин призыв, хотя на заставе полным-полно было первогодков, неумелых, но старательных, вот как те двое, что шли сейчас за Кими, будто за поводырем – след в след.
Ото всех троих разило дегтем. Все трое парились в пропитанных спецсоставом комбинезонах; едкая вонь должна была скрывать их собственный запах – на случай, если линия маячков все-таки повреждена. Правда, Кими знал, что пропитка помогает лишь в трех случаях из десяти. Волки без труда связывают вонь комбинезонов – и запах жертвы.
Волки.
Для тех двоих, что шли за ним след в след, это было просто страшное слово. Волков они видели только на учебке, издали – в подзорную трубу.
Кими тоже никогда в жизни не видел вблизи настоящего волка – но три сезона на заставе давали ему право думать о первогодках снисходительно, свысока…
Трава ходила ходуном справа и слева от тропинки. По левую руку, на расстоянии трех волчьих бросков (теперь я долго еще буду мерить расстояния волчьими бросками, подумал Кими), тянулся осыпавшийся ров, обозначавший границу. И, через каждые сто шагов – изобретение великого Киминого деда, отпугивающий маячок, поставивший точку в извечной борьбе с волками.
Кими ничего не стоило отвертеться от призыва. Но мать сказала, что их семья на виду. Что внук великого Арти-Полевого должен служить.
Ветер носился над полем, теплый мирный ветер, и в потоках его сливались тысячи запахов – и запах пыльцы, и запах комбинезона, и специфический запах маячков. Казалось, по верхушкам травы можно проплыть на лодке, только вода опасна, а зеленая стихия не утопит, не предаст.
Кими оглянулся на первогодков; тот, что пониже ростом, жадно раздувал ноздри. Тот, что повыше, нагло жевал травинку, и, судя по зеленому соку в уголках рта, далеко не первую. Не положено, хотел сказать Кими, но не сказал; сегодняшнее утро настраивало на исключительно мирный лад. Роса, ветер, запахи трав… А первогодков, к тому же, в казарме плохо кормят…