Фэнтези
Шрифт:
– Проще заняться игрой, чем без толку стоять, развлекая толпу, - решил он.
– Две-три партии - и можно будет уйти, не рискуя нарушить приличия. (За годы жизни в столице Берольд усвоил одно: унижай кого хочешь, но только не тех, кто относится к роду Властителя. Эту оплошность тебе не простят.)
Равнодушно раздвинув толпу, Берольд прошел к столам.
– Золото, - тихо сказал он, едва игроки, завершив расклад, сбросили фишки, но это услышали все.
Тихий сдавленный вздох проскользнул по толпе: "Звероящер играет!" Берольд опустился на стул, не заметив, кто именно так торопливо вскочил, чтобы дать ему место.
– Кто?
– так же тихо спросил Берольд.
– Я. Я хочу сыграть.
Голос был женским.
Берольд удивленно взглянул на соседку, занявшую место у столика. Насторожила не столько решительность женщины, сколько напевный акцент, характерный для Гокстеда. Смуглая кожа, пронзительный, чуть настороженный взгляд карих глаз, смоль блестящих волос незнакомки опять подтвердили, что он не ошибся. Берольд полагал, что забыл те места, где родился и рос, забыл Черные Скалы, забыл ядовитую сладкую горечь, которую он дважды смог испытать в землях Гокстеда.
– Что она делает здесь?
– раздраженно подумал Берольд, ощутив, как внутри, там, где некогда был центр магической Силы, рождается холод.
Берольд хорошо знал, что значит подобное чувство. Прошли времена, когда гнев Звероящера мог разнести все вокруг, но холодная ярость, которую он иногда ощущал, вызывала не меньший страх, чем приступ бешенства. Едва взглянув, он почувствовал, что не желает терпеть эту женщину рядом с собой. Что-то в ней вдруг напомнило Альдис, мать Мирты, которую он... Ненавидел? Любил? Берольд это не знал до сих пор.
Возраст женщины не позволял отнести ее к юным невестам, которые мчались в столицу, надеясь при помощи дальней родни найти важного мужа. По виду он дал бы ей лет двадцать восемь, а может, и тридцать. Вдова? Да, скорее всего. Черно-серое платье могло подтвердить эту мысль, если бы его лиф не был слишком открыт и заужен. Изящные ониксы круглых серег, как и брошь у плеча, не могли опровергнуть догадку о трауре. (Оникс - единственный камень, дозволенный вдовам.) А вот серый шелковый шарф вокруг пояса мог пробудить очень даже фривольные мысли.
– Явиться на бал в таком виде!
– подумал Берольд.
– Либо это отпетая халда, которой без разницы, что о ней думают, либо провинциальная дурочка... Ну и "красотка"!
Сарказм, который Берольд постарался вложить в этот самый последний эпитет, казался оправданным. Внешность соседки, по лонгрофтским меркам, была очень средней. Черты были крупными, краски лица слишком яркими, формы излишне округлыми. Берольд, как все остальные, считал, что красивой ее назовет лишь слепой... Но Орбекка и Альдис, мать Мирты, две главные женщины в жизни Берольда, они были очень похожи на эту партнершу по "каплям"! Берольда всегда волновал такой тип.
Вообще-то Берольд полагал, что не любит землячек. Нет зрелища хуже, чем это "дитя отдаленных поместий" в наряде для лонгрофтской модницы. Честно стараясь во всем подражать горожанкам, они
– Skervit... Fliss... Arbitles...
Она замедляла слова, придыхая на "р" и меняя "с" так, что оно становилось похожим на "ц". Берольд думал, что стал забывать этот гокстедский выговор, а теперь вдруг ощутил прилив странной тоски. Он не понял, когда отключился. Грудной тембр голоса, как и тягучий распев, воскресили картину, которую он не любил вспоминать.
Своды дальней пещеры, сокрытой внутри Скал... Пылающий факел, воткнутый в дыру на стене... И незваная гостья, которая верит, что сделала хитрый ход, чтобы достичь своей цели, добиться свободы. Открытое плечико и водопад длинных черных волос... И смешные попытки казаться ему многоопытной женщиной, знающей силу своей красоте... Мотылек, увлекаемый в пламя нежданно поднявшимся ветром и собственной глупостью... Орби, пятнадцатилетняя девочка, волей Берольда попавшая в Черные Скалы... Тогда, сидя рядом, она точно так же тянула слова...
Почему Берольд вспомнил о ней? Не об Альдис, утратившей страх перед ним, Звероящером Скал, а о девочке, чья смелость крылась в незнании правды? Берольд сам не знал.
Может, он начинает стареть? Мысль казалась достаточно дикой, однако реальной. Людской век намного короче, чем век Наделенного. Срок жизни херписов-ящеров - тайна для всех, в том числе для него самого. По обычной системе отсчета ему пятьдесят. Может быть, пятьдесят пять... Ведь Рамман не зафиксировал точную дату создания ящера, у Наделенных свое отношение к времени. По человеческим меркам Берольд, наверное, стар, хотя выглядит где-то на сорок. (Тот возраст, который он сам себе выбрал.) Для мага, волшебника ящер еще юн, он лишь начал жить... Но Собор клиров, напрочь лишив его Силы, мог и сократить срок, который отпущен Берольду. Когда-то он сделал свой выбор, решив стать таким же, как все. Может быть, подошел срок расплаты?
– Fitnar!
Вздох пролетел по толпе, наблюдавшей за их игрой. Вздрогнув, Берольд посмотрел на свои "капли". Он проиграл незнакомке. Она поднялась и, достав кошелек, скрытый в складках шарфа, опустила в него деньги. Глядя ей прямо в лицо, Берольд очень хотел угадать, что она ощущает, однако не смог прочитать ничего. За игрой лицо было подвижным. Оно выражало ее интерес, напряжение, скрытый азарт, а теперь лицо вдруг стало маской, надежно скрывающей чувства хозяйки.
Поднявшись, она подошла к столу с фруктами и взяла гроздь винограда, как будто не видя, что все смотрят лишь на нее.
– Сучка!
– громко сказал кто-то прямо над ухом Берольда.
– Таких стерв еще поискать!
Что же вызвало столь "лестный отзыв" о женщине? Выигрыш в "капли", который, по мнению многих придворных, был должен задеть его? Или бесстрастность, с которой она ела крупные ягоды, не обращая внимания на интерес окружающих, вызванный ею? А может, ее непонятный наряд, непривычная внешность и провинциальный акцент, раздражающий многих? Берольд собирался об этом спросить прямо, но говоривший уже растворился в толпе, опасаясь привлечь к себе слишком живой интерес Звероящера.