Феодал
Шрифт:
– Ты, Микитушка не сумневайся, сирот не оставим, ты знаешь, - пообещал Кузьма умирающему.
Микитка в ответ слабо кивнул головой. Парень откинул голову назад, глядя на небо широко открытыми глазами, подставляя горло для удара. Андрей встал на колени перед раненым, резким движением перерезал горло умирающему. Твердой рукой закрыл глаза убитому. С трудом поднялся на ноги, с ужасом глядя на мертвеца.
Еще дважды Андрей повторял процедуру отпуска раненых. И каждый раз не- дрогнувшей рукой. Но что у него творилось в душе! Господи! Власть над людьми требовала жертв, но Андрей,и помыслить не мог, каких именно жертв! Господи! Зачем ему нужна
Пока Андрей врачевал, новгородцы совместно с отполонеными мужиками обустраивали лагерь. Убитые лежали чуть в сторонке. Немолодой уже, кучерявый новгородец с длинной растрепанной бородой со смешным именем Анфал шил мешки из холстины. Часть покойников уже обряжена в эти самые мешки. Невдалеке крестьяне рыли общую могилу для убитых ушкуйников.
Кузьма было сунулся врачевать остальных раненых, но был остановлен Андреем. Оказалось, что Кузьма - лекарь ватажки и лишь по совместительству пыточных дел мастер. Вот так-то, не только калечить, но и излечить хворых и раненых мог новгородец. Закончив с ранеными, Андрей сложил инструмент в чемоданчик и убрал его в мешок.
– Знатный у тебя, княже, инструмент, - Кузьма внимательно наблюдал за действиями Андрея, когда тот оказывал врачебную помощь. Новгородец сидел, задумавшись, перебирая в руках обломок татарской стрелы, вынутый из тела раненного ушкуйника.
– Знатный, не знатный, а жить будут. Если бог даст. Тут главное покой, а где тут покой на телегах...Растрясем ведь...
– Да ниче. Татарская сабля, ежели уж сечет, то насмерть, а если сразу не умер, то дай бог, выкарабкаются, - в голосе Кузьмы было столько убежденности в благополучном исходе и эта его уверенность неожиданно передалась Андрею.
– Ну, раз так, то эти порезы до свадьбы заживут.
– Хех... Чудно говоришь. Ты никак жениться удумал?
– спросил Кузьма.
– Сам ты жених, Кузьма, - Андрей в сердцах сплюнул.
– Поговорка такая есть в наших землях. Это означает, что все раны заживут до их свадьбы.
Усталость давила на плечи, потому Андрей, закончив с ранеными, проверил стражу и завалился спать, завернувшись в медвежью шкуру, валявшуюся у костра.
Разбудил его громкий шум. Солнце давно уже перевалило за полдень. Андрей заставил себя встать, разминая затекшие конечности, потом спустился к реке и умылся. Холодная водичка принесла облегчение. Андрей сразу же почувствовал себя намного лучше. Со стороны лагеря продолжали доноситься звонкие голоса, далеко разносившиеся над рекой.
'Они там, с ума по сходили все?
– с раздражением подумал он.
– Нас издалека обнаружить можно, накличут татарву, как пить дать'.
Перед взором Андрея предстала живописная картинка. Лука, выполняя волю хозяина, не освободил полон. Вернее, освободил частично. Мужиков с десяток и пару тройку баб для хозяйственных нужд. Остальные сидели все еще привязанные к своим телегам. Вот бабы пронзительным визгом и выражали свой протест. Громче всех выступала необъятная тридцатилетняя бабенка под два метра ростом. Марфа звонким голосом обещала согнуть всех ватажников и лично их хозяина в бараний рог, если сейчас же не отпустят всех сельчан. Рядом с ней, едва доставая расшумевшейся бабе до сисек, стоял ее мужик - сельский староста. Он не отставал от своей жены, вопя что-то про жалобу князю.
– А ну тихо всем!
– Андрей почувствовал злость, прежде всего на себя. Он шумно перевел дух и пообещал: - Сейчас вас освободят. До села вашего мы вас проводим. Зерно, коней, скотину вашу и всякий скарб
13
Хза - кожа.
Не мешкая ушкуйники бросились перерезать веревки. Крестьяне шумно загалдели, выражая благодарность.
Андрей поправил кашель на поясе, в котором весело позвякивали десяток серебряных монет с арабскими надписями, найденных у татар. Сел в седло маленькой степной лошадки, пустив ее шагом.
Ватажники провожали Андрея хмурыми взглядами. Еще сразу после боя Андрей запретил употреблять хмельное, видя, что самые нетерпеливые уже откуда-то вытащили бурдюк и попытались надраться в стельку. Тогда Андрей от души строго-настрого запретил употреблять хмельное, напомнив ушкуйникам, что они теперь не вольная ватажка, а слуги вольные на службе князя. Перспектива сухого закона вызвала не -шуточный ропот среди ватажников, но в дело были пущены железные аргументы в виде пудовых кулаков Кузьмы и Луки Фомича. Потирая намятые бока, ратники признали правомочность требований князя и сочли, что полученных аргументов в доказательство правоты господина вполне достаточно и быстренько занялись насущными делами под руководством Луки.
Андрей улыбнулся, вспоминая этот случай. 'Вольница Новгородская, - думал Андрей.
– Над дисциплиной работать и работать еще. Ни тебе почтения должного, ни почитания. Стоп. Да я уже думать начал как заправский боярин! Вот что значит искушение властью! Только вот власть здесь не просто получить, вернее, получить-то совсем просто, а вот удержать ее - тут потрудиться придется и немало'.
Андрей интуитивно понял секрет обладания властью. Власть зиждилась на том, насколько хорошо ты заботишься о своих людях. Если будешь думать только о себе и о своей выгоде, не успеешь оглянуться, как останешься один, то есть и без власти.
Вернулся Андрей в лагерь поздно. Поужинал жареной кониной. Ухмыльнулся про себя, вот еще один миф развенчан, на Руси конину ели, только за ушами трещало. В схватке с татарами потеряли много лошадей, и потому мяса было вдоволь. Ржаной хлеб тоже нашелся. Местный хлеб представлял собой огромную ковригу. На вкус Андрея, ржаной хлеб малоприятен и к тому же черствый, но голод не тетка. Он уплетал черствый хлеб за обе щеки, отрезая ножом тонкие куски вареного мяса и кладя их на отрезанный хлебный ломоть, посыпал смесью соли с перцем и запивал все это кипятком.
Рядом с Андреем сидели ратники вперемешку с крестьянскими бабенками. Среди освобожденных из полона много вдовушек, и теперь они обхаживали заматерелых ушкуйников, отрезая и накладывая им на хлеб лучшие куски мяса. По быстрым взглядам, которые женщины бросали на своих спасителей, можно было предположить, что женская благодарность этим не ограничится.
Первым уединились Митяй с симпатичной обладательницей шикарной русой косы длиною до щиколоток и толщиною в руку, на вид молодице лет двадцать, но одета она во все темное: черный платок на голове и темный сарафан. Андрей уже слышал ее историю: баба два года как вдовая, муж ее погиб во время прошлого набега татар.