Феодальное общество

Блок Марк

Сеньор в земельных отношениях обладал большей свободой. В первую очередь, ему было важно, чтобы не исполнивший своих обязательств вассал-«клятвопреступник» был наказан, а феод был передан в руки более надежного слуги. И в связи с этим сеньор был больше всего заинтересован в своем праве отозвать феод обратно. Но вместе с тем он не был заведомо враждебен и по отношению к наследнику, потому что, в первую очередь, нуждался в тех, кто будет служить. А где найдешь более надежных слуг, чем потомки тех, кто тебе уже служил? К тому же отказать сыну в отцовском феоде значило поставить под удар верность новых вассалов, возбудив в них недовольство и беспокойство относительно их собственного потомства. По словам монаха Рихера, который писал свою летопись при Гуго Капете, «обездолить отпрыска» значит лишить надежды всех «честных людей». И все же сеньор был вправе потребовать обратно или передать в другие руки уступленную часть своего состояния, будь то земля, замок или доходная должность; он мог предпочесть наследнику прежнего вассала другого верного и передать феод ему, считая его более надежным или более полезным. Церковь, хранительница практически неотчуждаемого имущества, была главной противницей передачи феодов, которые она раздавала с большой неохотой, в наследственное владение.

Эти

разнонаправленные тенденции особенно явственно сказались в эпоху первых Каролингов, когда «бенефиции» довольно часто начинают передаваться по наследству, так было с землями в Фолембрэ, пожалованными Карлом Великим во временное пользование Реймсско-му собору и передававшимися по наследству на протяжении четырех поколений, вплоть до царствования Карла Лысого (182). Иной раз выражением уважения по отношению к живущему еще вассалу была передача его феода наследнику. Архиепископ Гинкмар спрашивает, что делать вассалу, если болезнь или старость мешают ему выполнять свой долг? И разъясняет: пусть немощный передаст свои обязанности сыну, и тогда сеньор не сможет забрать феод (183). По существу, это значило признать заранее права наследника, который получил наследство при жизни держателя, взяв на себя его обязанности. Жестокостью считалось отбирать полученный отцом феод у малолетнего сироты, хотя тот был еще не в силах носить оружие. Так, например, Людовик Благочестивый был растроган слезными просьбами вдовы с младенцем на руках; Лу де Ферьер вымолил феод для сироты у добросердечного прелата, при этом никто из них пока еще не сомневается, что феод отдается исключительно в пожизненное пользование. В 843 году некий Адалар отдал монастырю Санкт-Гален немалое количество земли, часть которой уже была распределена между вассалами. Вассалы, перейдя под руку церкви, имели право владеть полученным бенефицием пожизненно, равно как и их сыновья в случае, если они согласятся нести ту же службу. После чего настоятель вправе распоряжаться этой землей по своему усмотрению (184). По всей видимости, Адалару казалось неудобным навсегда связать монастырю руки. Вполне возможно, что его заботила судьба только сыновей его вассалов, потому что он их мог знать лично: в те времена оммаж воспринимался еще очень личностно, кладя начало настоящим человеческим отношениям.

Вот на этой основе взаимных удобств и соглашений постепенно, на протяжении неспокойного и щедрого на нововведения времени распада Каролингской империи и сформировалось настоящее наследование. Во всех странах эволюция бенефиция привела именно к этому результату. Но для разного вида феодов вопрос наследования формулировался по-разному и в разной терминологии. Одну их категорию мы сразу отложим в сторону, специалисты по истории феодального права назовут их потом «почетные феоды». Речь идет о государственных должностях, раздаваемых королем в качестве феодов.

Начиная с эпохи Каролингов, мы видим королей, связанных вассальными отношениями с теми людьми, которым они доверяли главные государственные обязанности, в частности, управление территориальными округами - графствами, марками и герцогствами. Но эти должности, которые сохранили старинное латинское название «почести», были тщательно разделены с бенефициями. Разделяла их существенная черта: должности в отличие от бенефициев не были пожизненными. Данный титул в любую минуту мог быть отобран, и даже не из-за провинности его носителя, а, напротив, к его выгоде, так как перемена поста могла оказаться повышением. Например, в 817 году граф маленького графства на Эльбе был назначен главой очень важной фриульской марки. Документы первой половины IX века, перечисляя щедроты государя по отношению к тому или иному из своих верных, непременно отмечают, чем именно он был пожалован: «почестью» или бенефицием.

Поскольку экономические условия не позволяли назначать за исполнение обязанностей денежного вознаграждения, то сама должность давала пожалованному содержание. Графу полагалась треть собранных в его округе налогов, но это было не единственным источником его дохода, еще он имел право взимать в свою пользу налог с определенного количества земель. Но главным его богатством была та власть, которую он получал над жителями своего округа, - и дело не в незаконных доходах, возможность которых они ему предоставляли, - а в том, что в те времена ничто так не ценилось, как положение господина. Так что с многих точек зрения пожалование графством было самым роскошным даром, которым можно было отблагодарить вассала. То, что граф одновременно становился судьей и военачальником, не выделяло его из ряда тех, кто получили обычные бенефиции, так как любой из владельцев имения осуществлял в нем свои права сеньора. Но как же решался вопрос о возвращении должности? По мере того как государственная власть слабела, а начала она слабеть примерно с царствования Людовика Благочестивого, получать обратно отданное становилось все труднее, так как осуществлять этот принцип способна только сильная власть. Зато графы в это же самое время, воскресив привычки и нравы аристократии времен заката империи Меровингов, делали все возможное и все с большим успехом, чтобы стать властелинами полученных земель, укоренившись на них как можно прочнее. И преуспели. В 867 году Карл Лысый тщетно пытался отобрать у мятежного сеньора графство Бург. Отныне ничто не мешало окончательно слиться двум различным явлениям, которые имели между собой несомненное сходство. Надо сказать, что уже во время расцвета Каролингской империи «почестями» охотно называли все бенефиции королевских вассалов, роль которых в государстве была необыкновенно близка к роли настоящих чиновников. В конце концов это слово стало просто синонимом феода, с той только особенностью - так было, например, в нормандской Англии, - что относили его к самым обширным земельным владениям, управление которыми давало немалую власть. Параллельно с этим процессом, в силу еще более серьезного смыслового сдвига, земли, жалуемые в возмещение за службу, стали тоже называться бенефицием или феодом. В Германии, где традиции Каролингов остались необыкновенно живыми, епископ-летописец Тетмар, скорее духовное лицо, чем историк, примерно в 1015 году четко отделяет само графство Мер-себург от бенефиция, связанного с этим графством. Но с течением времени в обыденном языке люди перестали различать эти тонкости, они называли бенефицием или феодом владение, которое служило источником одновременно и богатства, и власти. В 881 году в «Анналах Фул-да» Карл Толстый записывает, что дал Гюгу, своему родственнику, «для того чтобы тот был верным, несколько графств в качестве бенефиция».

А тем, кого церковные писатели охотно называли «новыми сатрапами» провинций, стало мало получаемых

от короля полномочий, которыми они всегда пользовались к своей выгоде, потому что для того, чтобы провинция приносила выгоды, нужны были еще и другие права: право прикупать новые земли, строить замки на перепутьях дорог, брать под небескорыстное покровительство крупные церкви, а главное, набирать на местах новых верных. Процесс этот был долгим и потребовал терпеливой работы не одного поколения людей, укоренившихся на одном месте.

Таким образом, мы видим, что тяготение к наследственному владению родилось самым естественным образом из нужд территориальной власти. Но мы сделаем грубую ошибку, если сочтем, что наследование как явление возникло в результате слияния «почести» и феода. Обширные полномочия франкских графов, равно как и англосаксонских яр-лов, никогда не считались данными в держание, тогда как лангобардс-кие «гастальды* никогда не были даже вассалами. В государствах, которые сформировались на обломках Каролингской империи, герцогства, марки и графства достаточно рано заняли место среди пожалований, и превращение их в наследственные владения соответствовало общей тенденции к наследованию феодов. И все же речь идет о двух различных явлениях, просто кое-где ход эволюции обычных и «почетных» феодов совпадал. В дальнейшем мы покажем, как развивались оба эти явления.

Развитие: французский вариант

В Западно-Франкском королевстве и Бургундии ранее других провинций ослабела королевская власть, в результате чего бенефиции, созданные на базе исполнения государственных функций, были одними из первых пожалований, ставших наследственными. Больше всего сведений по этому вопросу мы получаем из распоряжений Карла Лысого в его знаменитом Кьерсийском капитулярии 877 года. Собираясь отправиться воевать в Италию, он стремится обеспечить исправное управление королевством в свое отсутствие, предусмотреть все сложные случаи. Как поступить, если в это время какой-нибудь граф умрет? Прежде всего, поставить в известность об этом государя, поскольку только ему принадлежит право окончательного назначения. Своему сыну Людовику, которого он оставляет регентом, король дает право назначать только временных правителей. Весь капитулярий проникнут ревнивым духом власти. Вместе с тем государь стремится не нарушать семейных притязаний знати, ее надежд на наследственную передачу имущества, об этом свидетельствуют два рассмотренных им частных случая. Может случиться так, что умрет граф, сын которого воюет за Альпами вместе с государем. В этом случае Карл, запрещая регенту самому решать вопрос замещения, успокаивает в первую очередь своих соратников, он не хочет, чтобы его верные боевые товарищи обманулись в надежде получить столь долго чаемое потомственное владение. И второй случай рассматривает Карл: сын во Франции, но он «совсем мал». В этом случае от имени этого ребенка до дня вынесения высочайшего решения графством будут управлять доверенные лица его отца. Дальше этого дело в капитулярии не идет. Разумеется, государь не стремился во всеуслышание и прямым текстом объявить, что вводит принцип потомственного наследования. Зато этих умолчаний нет в указе, который король поручает прочитать своему канцлеру перед ассамблеей. В нем он без всяких обиняков обещает передать сыну - солдату итальянской кампании или малолетнему - «почести» отца. Безусловно, это была вынужденная политически щедрость. Она не порывала с прошлым, шгчего не устанавливала на будущее, она просто официально признавала для данного отрезка времени существование вошедших в обычай привилегий.

Думается, что для того, чтобы понять, как на самом деле возникало наследственное право, будет достаточно шаг за шагом там, где это возможно, проследить историю главных графских родов. Возьмем, например, предков наших королей третьей династии. В 864 году Карл Лысый еще мог отобрать у Роберта Сильного его «почесть Нейстрию», с тем чтобы передать ее другому. Но продлилось это недолго, потому что, когда Роберт в 866 году пал под Бриссартом, он уже опять был управителем земель, лежащих между Сеной и Луарой. Оставленные им сыновья были и в самом деле очень малы и не унаследовали ни одного из графств отца, которые король передал другому магнату. Нужно было дождаться смерти этого чужака, и тогда в 886 году старший сын Роберта Эд вновь получает Анжу, Турень и, возможно, Блезуа. Больше эти земли не выйдут из семейного владения. Во всяком случае, до того дня, пока Робертинов не сгонят с их земель их собственные подчиненные, преобразившись, в свою очередь, тоже в наследственных владельцев. В череде графов одного и того же рода, которые приблизительно с 885 года и до своего угасания в 1137 году сменялись в Пуатье, был только один перерыв и к тому же достаточно короткий (с 890 по 902 год), вызванный несовершеннолетием преемника, с одной стороны, и подозрением в его незаконнорожденности, с другой. Решение монарха отторгнуть владения вдвойне красноречиво: он действует вопреки собственным установлениям, но своим решением удовлетворяет наследственные притязания потомка еще более древней графской линии, который, вполне возможно, настоятельно заявлял свои права. Спустя несколько веков Карл V и даже император Священной Римской империи Иосиф II получат Фландрию только потому, что от брака к браку до них дотечет капля крови того Бодуэна Железного, который в 862 году так дерзко похитил дочь короля франков.

Однако, как мы видим, все приводит примерно к одному и тому же периоду: решающий этап утверждения наследственного права приходится на вторую половину IX века.

Что же происходит с обычными феодами? Распоряжения Кьерсий-ского капитулярия недвусмысленно распространяются не только на графства, но и на бенефиции, которые сами королевские вассалы раздают собственным верным и которые также можно считать своего рода «почестями». Мало того, и в капитулярии, и в обнародованном указе сделан еще один шаг. Король предписывает своим вассалам распространить на своих подвассалов те милостивые распоряжения, которые он сделал в их пользу. Мера, безусловно, продиктованная интересами военной кампании: нужно успокоить и заинтересовать не только крупную знать, которая будет стоять во главе войск, но и тех, кто станет в этих войсках воинами. Однако эта мера вовсе не случайность, она проявление глубинной сути всего общества: в социуме, где почти каждый был одновременно и слугой, и господином, невозможно было допустить, чтобы в милости, оказанной слуге, этот слуга, тут же превратившийся в господина, откажет своим слугам. Каждый документ феодальной эпохи: древний капитулярий Каролингов и гораздо менее древняя Великая Хартия англичан, классическая основа всех их свобод, - основаны на одном и том же принципе равенства всех слоев снизу доверху в обладании привилегиями, и этот принцип был самым плодотворным в феодальном обществе.