Феодальное общество
Шрифт:
Пожалование королевскими землями продолжалось на протяжении всего раннего Средневековья, но королевские канцелярии продолжали употреблять в отношении этих земель все те же формулы, которые со временем почти что лишились смысла, и много позже. На то, чтобы делиться со своей землей, у королей были причины и достаточно веские. Например, церковь. Осыпать церкви милостями было долгом благочестия и обязанностью доброго правителя, поскольку король таким образом добывал для своего народа росу небесной благодати. Что касается могущественных магнатов и вассалов, то щедрые дары были неизбежной платой за их хрупкую верность. Проблемой были и королевские чиновники.
Вопрос состоял в том, превышали ли они меру своими злоупотреблениями и насколько стоило ограничивать их поле деятельности? Чиновники достаточно жестко обходились с населением, зачастую не слишком послушным своему государю, и их поведение давало немало поводов для возмущения. Король, кроме назначенных им
В государстве Меровингов судебные округа были очень невелики -разумеется, величина их в разных местах была разной, - в целом они были примерно равны самому маленькому из округов при Наполеоне. Их называли обычно романским или германским словом, обозначавшим «сотню»; название, по сути, загадочное, оно восходит, очевидно, к каким-то институтам древних германских племен и, возможно, к системе нумерации, отличной от нашей (первоначальное значение слова, которое в современном немецком существует как hundert, было скорее всего «сто двадцать»). В странах с романскими языками называли их так же «voirie» или «viguerie» (от латинского vicaria). Граф, объезжая «сотни», которые находились в его ведении, приглашал всех свободных явиться к нему на суд. Приговоры выносились небольшой группой судей, выбранных из собравшихся. Роль самого графа, как королевского чиновника, сводилась к наблюдению за разбирательством тяжб и к наложению арестов.
На практике эта система страдала двойным неудобством: жители должны были слишком часто собираться, а на графа ложилась слишком большая нагрузка, если он добросовестно относился к своим обязанностям. Карл Великий ввел двухступенчатую систему судов, каждый из них был полновластным в своей сфере. Граф продолжал регулярно появляться в «сотнях», чтобы вершить суд, и свободное население, как прежде, должно было на него являться. Но эти графские ассизы проводились отныне три раза в год: ограничение числа позволяло ограничить и компетенции. «Главные судилища» должны были рассматривать только дела исключительной важности: «крупные». Что же касается «мелких дел», то их предполагалось рассматривать на выездных заседаниях, которые тоже не были слишком частыми, зато длились достаточно долго, и на них были обязаны приходить только судящие, а председателем был помощник графа: его представитель в округе, «сотенный», или «voyer».
Какова бы ни была наша неосведомленность в связи с недостаточным количеством документов, сомнений не возникает в том, что при Карле Великом и его непосредственных преемниках юридические полномочия, которые были предоставлены иммунистам по отношению к свободному населению, совпадали с теми прецедентами, которые именовались «мелкие дела». Иными словами, сеньор с привилегией иммунитета на своей территории осуществлял функции «сотенного». А если речь шла о «крупных делах»? Право на иммунитет противостояло любой попытке графа самому забрать обвиняемого, ответчика или сообщника на земле, защищенной иммунитетом. Но сеньор под свою личную ответственность был обязан представить разыскиваемых в суд графства. Таким образом монарх, пожертвовав частью судебных прав, надеялся сохранить для государственных судов право принимать самые важные решения.
Разделение дел на крупные и мелкие надолго задержалось в юриспруденции. Мы видим его на протяжении всего средневековья и даже много позже, но только оно получает новое название «высшего» и «низшего» правосудия. Это противопоставление стало основополагающим для всех тех стран, которые находились под влиянием Каролингов, только в этих странах две противостоящие друг другу на одной и той же территории компетенции не были объединены в одних и тех же руках. Но разумеется, ни границы этих взаимоналагаемых компетенций, ни их размещение не остались такими, какими были первоначально.
В эпоху Каролингов после некоторых колебаний уголовные преступления стали относить к «крупным делам» в случае особо серьезных наказаний; только графский суд мог приговорить к смертной казни или отдать в рабство. Этот очень четкий и ясный принцип пережил века. Нужно, правда, отметить, что изменение категорий «свободный» и «несвободный» очень скоро повело к исчезновению наказания, которое превращало бы преступника в раба (случай, когда мы видим, что убийца раба приговаривался к тому, чтобы заместить его у понесшего убыток господина, проходил под совершенно иной рубрикой: вознаграждение). Зато «высший» феодальный судья имел право судить преступления «с
Не будем заблуждаться: приговоры о смертной казни, которые когда-то могли выносить только графские суды, равно как суды более высокие - королевский суд и ассизы, созываемые missi, - были в эпоху франков необыкновенно редки. Только преступления, которые были сочтены чрезвычайно опасными для общественного порядка, заслуживали такого наказания. Обычно роль судей сводилась к тому, чтобы предложить или принудить к согласию, обязать к внесению возмещения, согласно установленному законом тарифу, часть которого доставалась власти, наделенной судебными полномочиями. Но потом наступило время несостоятельности государственной власти, время кровной мести и разгула насилия. Старая система наказаний, чья опасная несостоятельность была доказана на деле, вызвала противодействие, тесно связанное с движением «мирных содружеств». Самое яркое выражение этого противодействия мы видим в совершенно новом отношении ко многим фактам влиятельных кругов церкви. В предыдущий период из-за нежелания проливать кровь и способствовать злопамятности церковь поощряла практику «денежных соглашений». Но в этот опасный период она поднимает голос и пламенно ратует за то, чтобы слишком легко дающийся выкуп был заменен грозными наказаниями, которые только одни и способны образумить и напугать злодеев. Именно в это время - примерно к X веку - европейский уголовный кодекс приобретает тот суровый и зловещий характер, отпечаток которого он сохранял так долго и против которого было направлено столько усилий уже во времена, гораздо более близкие к нашим; если старинный кодекс поддерживал равнодушие к человеческим страданиям, то жестокая метаморфоза, которая произошла с ним, была вызвана желанием эти страдания искоренить.
Итак, все криминальные преступления, как бы значительны они ни были, если не требовали вмешательства палача, подлежали рассмотрению в нижних судах: на судебных заседаниях «сотен» или в иммунитетах. Пришло время, когда денежные компенсации были заменены совсем иными наказаниями, но судебная система не изменилась: изменилась система санкций, и графы потеряли монополию на смертные приговоры. Этот переход был облегчен двумя особенностями предыдущего периода. Суды «сотен» всегда имели право карать смертью преступника, если он был застигнут на месте преступления. Таково было проявление заботы о поддержании общественного порядка. Заботой о его поддержании и руководствовались эти суды, когда перешли установленные ранее границы. А иммунисты всегда распоряжались жизнью и смертью своих рабов. Но где была граница между рабами и свободными, когда все они стали зависимыми?
Кроме особо опасных преступлений, графские судебные заседания имели исключительное право на рассмотрение следующих дел: решение вопросов о статуте - свободный или раб в случае, когда речь щла о хозяевах, у которых еще существовали рабы; решение по вопросам владения аллодами. Наследство графских судов не перешло целиком и полностью к гораздо более многочисленным высшим судам иоследующих эпох. Тяжбы, касающиеся аллодов, честно говоря, все более и более редкие - зачастую так и остались монополией тех, кто сделался подлинным наследником графского суда; например, именно так было до XII века в Лане, где функции графа исполнял епископ (332). Что же касается вопросов серважа или рабства, то с исчезновением домашних рабов и появлением нового понимания свободы и несвободы подобные вопросы затерялись среди многочисленных споров о вотчинах и зависимых слугах, что никогда не являлось компетенцией «больших судов» и не причислялось к «крупным делам». В результате вышло так, что вопросы аллодов отошли к самым высшим инстанциям, вопросы серважа к низшим, и «высшие суды» были обречены на роль судов уголовных преступлений. «Гражданские дела» - в современном понимании этого слова - вновь вернулись в высшие инстанции после того, как была введена судебная процедура. В феодальную эпоху множество споров разрешалось с помощью поединков. По естественной ассоциации идей, не всюду, но достаточно во многих местах это кровавое доказательство правоты было отдано в ведение судов, располагающих «правосудием с кровью».