Феодальное общество
Шрифт:
В Западно-Франкском королевстве Карла Лысого, которое и стало собственно Францией, почти что одновременно были провозглашены королями два крупных сеньора: герцог Сполето, происходивший из франкского семейства, Ги, и маркграф Нейстрии, вполне возможно, саксонец по происхождению, Эд. В распоряжении второго было гораздо больше служащих ему, он прославил себя войнами против норманнов, и без труда взял верх над герцогом. Границы нового государства были почти что теми же, что и после Верденского договора. Следуя поначалу по границам графств, государственная граница неоднократно пересекала Шельду, затем подходила к нижнему течению Мааса, там, где он сливается с Семуа, и далее следовала в нескольких лье от этой реки по ее левому берегу. Затем граница подходила к реке Соне чуть ниже Пор-сюр-Сон и далее следовала по Соне, удалившись от нее на восток только возле Шалона. Южнее Макона граница сдвигается от Соны-Роны, оставляя в ведении соседа все графства, расположенные на западном берегу этих рек, и вновь идет по реке уже в дельте до самого моря вместе с малой Роной.
Между государствами Людовика Немецкого и Карла Лысого оставалась полоса, начинающаяся от северных Альп и тянущаяся по итальянскому полуострову до Рима, в 843 году бывшая государством Ло-таря. Потомков по мужской линии этот государь не оставил, и его наследие в конечном счете отошло Восточно-Франкскому королевству. Но происходило это постепенно.
Наследником старинного Лангобардского государства стало Итальянское королевство, занимающее север и центр полуострова,
Севернее безансонской провинции достаточно большая часть наследства Лотаря оставалась вакантной. Эту область, не имевшую собственного географического названия, стали называть именем князя, который был сыном Лотаря, носил такое же имя и какое-то время правил там, а именно Лотарингия: эта обширная территория с запада граничила с Францией по той линии, о которой говорилось выше, на востоке ее граница шла по Рейну, отклонившись лишь однажды на 200 километров, с тем чтобы отдать Восточно-Франкскому королевству принадлежащие ему три диоцеза на левом берегу. На земле Лотарингии находились крупные аббатства, богатые епископства, здесь протекали реки, по которым ходили купеческие корабли, но кроме своих богатств Лотарингия пользовалась особым почетом, будучи колыбелью дома Каролингов и центром когда-то великой империи. Память о династии законных королей была, очевидно, настолько жива в этих местах, что помешала возникнуть какой-нибудь новой местной династии. Но поскольку и здесь хватало своих честолюбцев, им пришлось ограничиться тем, что они сталкивали между собой две пограничные с ними монархии. Поначалу Лотарингия подчинилась Арнульфу, который в 888 году был единственным коронованным потомком Карла Великого, но когда Арнульф посадил в Лотарингии королем одного из своих незаконнорожденных сыновей, ее жители стали проявлять непокорность; после 911 года линия Каролингов в Германии окончательно угасла, и власть в этой области стали оспаривать между собой соседние герцоги. Несмотря на то, что в жилах последующих государей Восточно-Франкского королевства уже не текла кровь Каролингов, они считали себя законными преемниками Арнульфа. Что же касается государей Западно-Франкского королевства, то в случаях, когда они были Каро-лингами, а было это с 898 по 923 год и с 936 по 987, то могли ли они не пытаться отвоевать наследие предков, располагавшееся на Маасе и Рейне? Вместе с тем Германия была гораздо сильнее Франции, и, когда с 987 года Капетинги заняли во Франции место старой династии, они уже не преследовали целей, чуждых их семейной традиции, не имея к тому же поддержки в готовых служить им людях на местах. На долгие века, а частично и навсегда, Лотарингия, если брать ее северо-восточную часть - Ахен, Кельн, Трир, Кобленц - вошла в состав Германии.
Провинции, окружающие Трансъюранское герцогство - Лионская, Венская, Прованс, альпийские диоцезы оставались на протяжении двух лет вообще без короля. Вместе с тем там сохранялась память о нем и люди, верные некоему честолюбцу по имени Бозон, который, несмотря на законность власти Каролингов, сумел в 887 году создать там независимое королевство. Его сыну Людовику, потомку к тому же, благодаря своей матери, императора Лотаря, удалось законно короноваться в Валенсии в конце 890 года. Но созданное этим семейством королевство не было самоценным. И Людовик, которому в 905 году выкололи глаза в Вероне, и его родственник Гуго Арльский, который на протяжении многих лет после случившейся трагедии правил от имени слепого, рассматривали эти земли, лежащие между Роной и горами, только как исходный пункт для соблазнительного завоевания Италии. В 928 году Людовик умер, и Гуго был провозглашен королем Лангобардского королевства, однако он более или менее добровольно позволил Вельфам распространить свое влияние почти до самого моря. Так что примерно с середины X века королевство Бургундия - так обычно называли государство, основанное Рудольфом, - простиралось от Базеля до Средиземноморья. И примерно с того же времени эти слабые, плохо защищенные королевства стали объектами притязаний со стороны немецких государей. В конце концов, после многочисленных уловок и хитросплетений последний в своем роду Вельф не без неприязни признал своим преемником немецкого государя, умер он в 1032 году. Однако Бургундия, которую с XIII века начинают именовать Арльским королевством, уподобилась не Лотарингии, ставшей частью старинного Восточно-Франкского королевства, а Италии, сохранив определенную самостоятельность. Так что в этом случае можно говорить о союзе трех разных королевств, собранных под единым управлением.
Таким образом, в феодальную эпоху уже закладываются основные контуры политической карты Европы, проблемы раздела ее доживут и до наших дней, и мы будем проливать из-за них то потоки чернил, то потоки крови. Но, наверное, самое интересное и удивительное в намечающейся карте европейских государств то, что при крайней подвижности их границ число их остается на удивление стабильным. Если в древней империи Каролингов то и дело появлялись новые княжества и правители и точно так же быстро исчезали, в новых условиях ни один из местных «тиранов», после Людовика Слепого и Рудольфа, не отваживался присвоить себе титул короля, не отваживался и ущемить в правах подданного короля или его вассала. Это было наиболее красноречивым свидетельством того, что
Природа королевской власти и ее традиции
Короли древней Германии обычно считали, что ведут свое происхождение от богов. По выражению Иорнанда, они и сами были похожи на «асов или полубогов», так как по наследству им передавалась та мистическая благодать, благодаря которой их народы во время войны могли рассчитывать на победу, а во время мира на плодородие полей. Римские императоры также были окружены ореолом божественности. Благодаря этому двойному наследию, из которых главным было, конечно, первое, королевская власть в феодальный период по-прежнему воспринималась как священная. Способствовало этому и христианство, позаимствовав из Библии древнееврейский или древнесирийский обряд восшествия на престол. В государствах, ставших преемниками империи Каролингов, в Англии и в Астурии короли при коронации получали из рук прелатов не одни только традиционные символы их нового достоинства, главным из которых была корона; этой короной они отныне должны были украшать себя во время больших торжеств и торжественных судов, которые так и именовались «коронные суды», как значится в одной из хартий Людовика VI Французского (337). Кроме этого, епископ, новый Самуил, умащал новых Давидов, касаясь различных частей тела, освященным маслом; благодаря этому обряду в католическом богослужении человек или предмет переходил из про-фанной области в сакральную. Правда, нужно сказать, что этот обряд* был по своим последствиям обоюдоострым. «Тот, кто благословляет, выше того, кто получает благословение», - говорил святой Павел. Не следовало ли из того, что помазание короля осуществляло духовное лицо, главенство духовной власти над светской? Именно такого мнения придерживалось большинство церковных писателей. Осознание опасности, какой чреват этот обряд, объясняет отказ первых государей Восточно-Франкского королевства от церемонии помазания. Однако их преемники очень скоро в этом раскаялись. Могли ли они оставить своим западным соперникам привилегию обладать престижной харизмой? Церковная церемония вручения символов власти - кольца, меча, знамени, короны - правда, значительно позже, - воспроизводилась и во многих других герцогствах: Аквитании, Нормандии, Бургундии, Бретани. Однако характерно, что ни один феодал, каким бы могущественным он ни был, никогда не осмеливался простереть свои притязания на священнодействие, то есть на помазание елеем. «Помазанников Божиих» мы встречаем только среди духовных лиц и королей.
Печать сверхъестественного существа, лежавшая на королях, - помазание подтверждало ее наличие, а вовсе не было причиной ее появления, - остро ощущалась средневековыми людьми, привыкшими постоянно замечать вмешательство небесных сил в свою обыденную жизнь. И конечно, священная царственность королей была в глазах обычных людей чем-то совершенно иным, нежели благодать, какой обладали католические священники. Возможности священников были определены раз и навсегда: только они и никто другой могли обращать вино и хлеб в тело и кровь Христову. Короли не получали силы вершить таинства и не являлись, в прямом смысле слова, пастырями. Но не были они при этом и мирянами. Очень трудно выразить суть представления, если эта суть не подвластна логике. Но мы дадим о ней хотя бы приблизительное понятие, сказав, что короли, не будучи облаченными священным саном, «способствовали», по выражению одного писателя XI века, священнодействию. Отсюда и вытекало важное следствие: когда короли пытались управлять церковью, они управляли ею в качестве своеобразных «церковников», и именно так смотрели на их действия окружающие. Во всяком случае, миряне. В церковной среде это мнение царствовало не безраздельно. В XI веке грегорианцы прозорливо и бескомпромиссно ополчатся на него, настаивая на различии временного телесного и вневременного духовного. В различении этих категорий Руссо и Ренан приучили нас видеть главное новшество христианства. Но грегорианцы не столько различали эти две категории, сколько стремились поставить «господина над телами» ниже «господина над душами»: «луна есть только отражение солнца, источника всяческого света». Нельзя сказать, чтобы они преуспели в своих усилиях. Должен был пройти не один век, прежде чем короли стали в глазах своих подданных обычными смертными.
В глазах простых людей сакральность особы короля не сводилась к абстрактному праву управлять церковью, вокруг понятия «король» и вокруг самих королей роились всевозможные легенды и мистические верования. Священный ореол вокруг королей засиял с особой яркостью, когда королевская власть укрепилась, то есть в XII и XIII веках. Но зародились эти легенды еще на заре эпохи феодализма. С конца IX века архиепископы Реймса утверждали, что хранят сосуд с чудодейственным елеем, который принесла Хлодвигу голубка прямо с небес; эта легенда позволяла реймсским прелатам, с одной стороны, сохранять за собой монополию на помазание королей, а с другой, позволяла королям верить и говорить, что их благословило само небо. Французские короли, - начиная, по крайней мере, с Филиппа I, а может быть, и Роберта Благочестивого, - английские короли, начиная с Генриха I, обладали, по свидетельству современников, даром исцелять некоторые болезни наложением рук. Когда в 1081 году император Генрих IV - кстати, отлученный от церкви, - проезжал по Тоскане, крестьяне сбегались к дороге, стараясь коснуться его одежды, уверенные, что это прикосновение обеспечит им хороший урожай (338).
Но не противоречит ли зачастую непочтительное отношение к власти государя тому образу священной особы, которая только что была нарисована? Поставить вопрос так значит поставить его некорректно. Исследуем проблему более детально: действительно, феодалы часто не повиновались королям, воевали с ними, сгоняли с трона и даже держали в заточении, таких примеров можно привести бесчисленное множество. Но за тот период, которым мы занимаемся, я могу назвать только трех королей, которые погибли насильственной смертью от руки своих подданных (я не беру случайных смертей): в Англии Эдуард Мученик, жертва дворцового переворота, осуществленного в пользу его собственного брата; во Франции Роберт I, незаконно присвоивший власть и убитый в бою сторонником законного короля; в Италии, отличающейся бесконечными династическими войнами, Беренгард I. По сравнению с гекатомбами исламского Востока, по сравнению с убитыми вассалами разных государей Запада, принимая во внимание нравы, царящие в это жестокое время, надо признать, что число это минимально.
Представление о короле, как о священной фигуре, исполненной особых сил, сочетающей в себе как религиозное отношение, так и магически-мистическое, было по сути определением социально-политической роли королей, они были «вождями народа», thiudans, пользуясь старинным германским словом. Среди изобилия всяческих властей, характерного для феодального общества, королевская представляла собой, как справедливо пишет Гизо, власть sui generis: не только высшую, но особую по самой своей природе. И вот что характерно: все остальные феодальные власти представляют собой постепенно накапливаемый набор прав, права эти переплетаются между собой, и изобразить на карте пространство, на котором они действуют, практически невозможно. Зато каждое королевство существует во вполне определенных пределах, которые мы совершенно законно именуем границами. Разумеется, эти границы не были отмечены протянутыми от колышка к колышку веревками. Но поскольку земли были заселены слабо, то в этом не было еще необходимости. Чтобы отделить Францию от Священной Римской империи, в пограничной области Мааса хватало заросших кустами пустынных холмов Арагона. Но и город, и деревня, сколько бы ни было споров, кому они принадлежат, зависели всегда только от одного из спорящих королевств, тогда как внутри них один господин мог вершить верховный суд, другой распоряжаться своими сервами, третий иметь цензитариев и собирать с них арендную плату, четвертый собирать десятину. Другими словами, и земля, и человек могли иметь множество хозяев, и это было нормально, но король был всегда один.