Фердинанд Врангель. След на земле
Шрифт:
Вечером, выйдя из палатки, Врангель засмотрелся на холодное темное небо. Было ясно, и мороз словно усилил блеск звезд. Дул ветер от северо-востока. Небо вдруг озарилось светом огненного столба. Из него прорезались яркие лучи, скользнувшие через небосклон по направлению ветра. Свечение длилось недолго, и через несколько минут лучи погасли. Уже не первый раз наблюдал он ночные сполохи, но к этой фантастической картине привыкнуть было, кажется, невозможно.
Из палатки доносился храп уснувших казаков. Прежде чем войти в нее, Врангель подумал: как-то там Матюшкин, не сердится ли на него за то, что оказался в стороне от первого похода на Север?
Отправляясь
И ради чего? Начальник будто забыл о его рвении и предпочел взять в поход Козьмина, прибывшего на все готовое. Где же справедливость? Конечно, штурман намного опытнее в искусстве навигации, географическом определении мест. И все же, сокрушался Матюшкин, Фердинанд был не прав. Да еще, как на грех, навязался в спутники этот «всемирный путешественник» Джон Кокрэн.
— Может, Джон, пойдешь до Островного на лыжах? — спокойно спросил он перед отъездом Кокрэна. — Ты же путешествуешь пешком...
Англичанин ехидного юмора не оценил и с грустью ответил:
— Хочешь избавиться от меня, Федор? Скажи прямо, я тебе надоел?
Пришлось ехать на собачьих упряжках вместе.
К их прибытию в Островное все участники ярмарки уже собрались. Небольшое поселение в тридцать домов и юрт с полуразвалившейся часовней Св. Николая и обнесенной забором крепостью, конечно, не могло вместить несколько десятков прибывших на ярмарку русских купцов и колымского комиссара со свитой сопровождавших его казаков. Некоторые из купцов разместились походным станом — в палатках. На другой стороне разбили свой лагерь приехавшие торговать чукчи.
Даже на Кокрэна, успевшего немало повидать на своем пути через всю Россию, вид Островного, каким поселок предстал поздним вечером, произвел весьма сильное впечатление. Мерцание огня в окнах домишек как-то терялось на фоне разложенных по берегам реки ярких костров. Перестуку шаманских бубнов в чукотском лагере словно вторили доносившиеся от противоположного стана протяжные сибирские песни. Всхрап вьючных лошадей смешивался с многоголосым воем сотен привязанных у жилья собак. Будто стремясь внести в картину свои краски, усыпанное звездами небо вдруг полыхнуло разлившимися по нему красно-зелеными сполохами полярного сияния.
Местный священник использовал приезд на ярмарку чукчей для совершения обряда крещения язычников. Посмотреть на зрелище пришли в набитую людьми часовенку и Матюшкин с Кокрэном. Рискнувшему принять христианскую веру молодому чукче был обещан за его мужество фунт табаку. Он смиренно слушал малопонятную ему речь священника, но когда наступил решающий момент и чукче предложили трижды окунуться в купель с холодной водой, он отрицательно качнул головой и сказал по-русски: «Эта не надо. Моя не хочу!» Напоминание о табаке в конце концов сломило сопротивление, и отважный туземец вскочил в купель, тут же, дрожа от холода, выскочил из нее и забегал по часовне с криками: «Отдай табак! Моя табак!» Толпа реагировала на представление веселым гоготом.
Накануне открытия ярмарки осуществлявший местную власть комиссар собрал у себя русских купцов и чукотских старейшин, чтобы установить на каждый товар минимальную цену, ниже которой продавать нельзя. И вот настал долгожданный день торга.
Солнце озарило чукчей, вставших на холме со своими товарами, разложенными на нартах, — шкурами чернобурых лис, песцов, выдр, бобров и медведей, моржовыми клыками и ремнями из кожи этого зверя, как и санными полозьями, изготовленными из ребер кита, и меховой одеждой и обувью своего производства. Некоторую часть товаров они выменяли у американских народов по ту сторону Берингова пролива... У русских рассчитывали получить чай, сахар, материи, железные котлы и чайники, топоры, пилы, огнива, бисер...
Матюшкин с Кокрэном с любопытством наблюдали, как будет проходить торг. Спокойствие опиравшихся на копья чукчей являло резкий контраст с нетерпеливо мнущимися с ноги на ногу русскими. Удар колокола возвестил начало торговых сделок. И тут же шеренга русских купцов дрогнула. Они, будто их подхватил вихрь, смятенно, стремясь опередить друг друга, побежали, проваливаясь в снегу, к ожидающим их чукчам, держа тюки с товаром в обеих руках. Кто-то спотыкается, падает. Другой потерял второпях шапку и бежит с непокрытой головой вперед. И вот уже сошлись вплотную, купцы хватают чукчей за кухлянки, что-то возбужденно кричат на смеси русского и чукотского, достают из мешков свои котлы, чайники, напоказ трясут ими в воздухе, жадно хватают с саней куньи, лисьи шкурки, дуют на них, проверяя качество меха.
Эх вы, в сердцах думал Матюшкин, глядя на потерявших всякое чувство собственного достоинства соотечественников. Постыдились бы. Да какой там стыд, когда речь идет о наживе! Чукчи-то народ хоть и дикий, а держать себя умеют, до суеты не опускаются. Вот жадность-то до чего доводит!
Вечером купцы, дабы отметить удачные сделки, пустились в хмельную гульбу. На следующий день азартный торг возобновился.
Подступы к Шелагскому мысу встретили небольшой отряд Врангеля новыми испытаниями. Закончились дрова, и, чтобы развести костер и сварить обед, пришлось пожертвовать огню шесты от палатки и пару запасных санных полозьев.
— Худо, — угрюмо бормотал до того не унывавший сотник Татаринов, — очень худо! А вдруг и дальше дров не найдем?
Врангель понимал его состояние. Ни Татаринов, ни другие два казака прежде не бывали в этих краях и не могли сказать, что ждет их впереди.
К счастью, мороз, спавший до восемнадцати градусов, позволил провести следующий день вообще без огня. Тем более что путникам и без того было жарко. У западной оконечности Шелагского мыса дорогу преградили сплошные ледяные торосы. Подталкивая нарты, чтобы помочь собакам, люди то карабкались на ледяные горы, то с риском сломать шею скользили вниз. Котловины меж торосами были заполнены труднопроходимым рыхлым снегом, а как только собаки вытягивали нарты на сухие места, там открывались россыпи крупных кристаллов соли, сдиравшие с полозьев лед и ранившие ноги собак.
Берег моря здесь обрамляли мрачные черные скалы, составленные из наклонных, лежащих друг на друге, как дрова, каменных столбов.
И все же Бог, по-видимому, не совсем забыл их. На берегу небольшой бухты увидели наносный сосновый лес и наконец смогли, сделав привал, обсушиться и утолить голод горячей пищей.
Татаринов пошел после обеда осмотреть окрестности, вскоре вернулся и позвал Врангеля вместе с собой. Сотник подвел его к яме, усыпанной китовыми ребрами, и пепелищу возле нее. Рядом как опознавательный знак в землю было вкопано большое бревно.