Ферма звезд на краю земли
Шрифт:
Лелишна, моя племяшка, стесняется. Отворачивается, сжимает пухлыми ручками подол сарафана, мнет оборки. Глядит хитро исподлобья, смеется. Потом все-таки соизволяет послушаться.
— Поздравляю с днем рождения! — декламирует звонким голоском, забавно коверкая слова. Пепельные волосы, собранные в два коротких хвостика, подрагивают от усердия.
Она такая у меня потешная. Каждый раз, когда сестре звоню или прихожу в гости, слышу новую историю или фразочку от Лельки. Слышала. Возможно, это в прошлом и все, что у меня есть — фотки и видео в телефоне, который
Если я останусь, мы больше никогда не встретимся. Не поболтаем с сестрой и ее мужем. Я не увижу, как Леля растет. А потом телефон разрядится, и однажды обнаружу, что любимые лица постепенно исчезают из памяти, выцветают, как рисунок на старых обоях…
На следующем видео племяшка скатывается с горки — высокой для нее, в первый раз отважилась. Я жду внизу, раскинув руки — не бойся, я поймаю. И ловлю, до того, как ее сандалики коснулись земли, а она восторженно хохочет.
Выключаю смартфон. Довольно. Надо экономить, чтобы время от времени оживлять в памяти, сейчас я и без того сумею вообразить их словно наяву. Понимаю, что на самом деле давно приняла решение, и от этого чудовищно стыдно перед ними. Светка даже не узнает, что я жива. Лелька будет скучать, ведь мы обожали друг друга.
Но… У них семья. А у Тео никого. Брошу его — никогда себе не прощу. Никогда никого не сумею так полюбить, ведь таких как он в моем мире не бывает. Да что там, во всех мирах. И даже не это главное. Я чувствовала некую ответственность за него, за то, что круто меняет жизнь по моей вине, за то, что полюбил, за надежду на счастье, пусть его сперва надо зубами выгрызть. Нет, не надежду, слабый ее проблеск, но все же — как его теперь и того лишить!
Я всю ночь промаялась без сна, мучаясь в тяжелых раздумьях. Пыталась отрешиться от эмоций и рассуждать логически, но не получалось. Какое решение ни приму, все равно причиню боль кому-то, кого люблю. Приходилось выбирать между подлостью и подлостью, вот как я это ощущала.
Тогда все должно бы быть очевидным, тут и думать не о чем. Вот только если откажусь, потеряю что уже имею, родное, свое, будто часть тела или какой-нибудь орган отрежу. А взамен — нечто, что, возможно, у меня потом будет. Пусть заманчивые, но всего лишь перспективы, неизвестно, получится ли.
В чем была точно уверена, так это в том, что ничего не скажу Тео. Не нужно перекладывать на него вину. Но поговорить с ним очень хотелось, о чем угодно. Увидеть его. Прикоснуться.
Пришла к нему на следующий же вечер, сразу, как вернулась с фермы. Звезды совсем выросли, налились как соком теплым желтоватым светом. Так и хотелось сжать одну в пальцах, чтобы лопнула спелой ягодой, выплеснула сияние. Еще немного, и они из золотистых станут белыми, придет пора собирать урожай. А я и не заметила.
Опасаясь, что Тео почует мой душевный раздрай и не отстанет, пока все не выпытает, я придумала отговорку по пути. Мне ведь про него такие ужасы рассказывали. И показывали. Любой нормальный человек испугается. Не дожидаясь расспросов, вывалила ему все это чуть ли не с порога. А он огорчился.
— Я был не прав, умалчивая подробности, боялся тебя волновать. Наверное, лучше бы узнала от меня. — Запнулся, подумал пару секунд и спросил вполголоса: — Я теперь тебе противен? Осуждаешь?
— Ерунды не говори, — бросила раздраженно.
Даже не представляю, что он должен сделать, чтобы мне опротиветь. Слишком глубоко в сердце засел, вынуть — и я истеку кровью.
— А что тогда? Не хочешь, чтобы я вновь этим занимался? Или Симона своего добилась, и ты чувствуешь вину? Признайся, прошу, не бойся меня обидеть. Я же вижу, тебя что-то мучает. Плакала недавно, скорее всего, прошлой ночью…
— Не из-за этого! Просто… Переволновалась, ясно? Я не виновата, и ты не виноват, в общем-то. Такая у тебя профессия, не мне судить. Конечно, если бы ты их не убивал, а исцелял, было бы приятнее, и я бы очень тобой гордилась, но я люблю тебя, а не твою работу.
Его ноздри чуть дрогнули, губы приоткрылись, словно очень внимательно к чему-то прислушивался. Хотя что это я — не к чему-то, к моим чувствам. Интересно, как он различает вранье? Видит особенным зрением, чует по запаху или замечает едва уловимое изменение ритма сердца и дыхания? Ведь ложь сама по себе не эмоция.
На всякий случай неплохо бы привыкнуть контролировать себя до мелочей. Поживу немного с Тео — можно будет в профессиональные игроки податься, блефовать научусь в совершенстве.
— Да, так и есть. Не из-за этого. Это твоих страданий не всколыхнуло, — проговорил он с нежным сочувствием. Удивительно, как ему удается выражать такие ласковые эмоции своим изуродованным голосом. — Что-то случилось, что смогло сломать даже тебя, с твоим воинственным упрямством. Что же это?
— Нет. Не сейчас, пожалуйста. Я обязательно все-все расскажу, но позже. Давай о чем-нибудь другом поговорим. О чем угодно. О твоей работе. Выясним раз и навсегда, чтоб не думалось.
Отвлекающий маневр сработал. Предложенная тема волновала уже его, судя по тому, как напрягся — не меньше, чем меня предложение Норы.
— Возможно, я бы занялся чем-то другим, я и занялся, когда попал в кальдеру. Правда, полностью не забросил, все-таки у меня неплохие способности, знания и опыт в одной, любимой области. Наверное, это и есть призвание, — сказал он, внешне оставаясь спокойным. Чересчур прямая спина и жесткость скупых движений выдавали. — Но теперь иного выхода нет, меня просто-напросто вынудят. Это и есть цена за право считаться человеком: делать все, что велят. Вряд ли тебе будет за что мной гордиться, Стася.
— Стыдиться мне тоже нечего. В конце концов, и у палачей есть жены, и у военных, и у патологоанатомов, и у воров с убийцами, и вообще, все профессии важны. Да, для меня подробности были дикостью, у нас все-таки запрещены пытки. Законом. В цивилизованных странах. Но вашему миру еще только предстоит встать на путь прогресса и просвещения, так что… Ладно. Давай так. Я тебя прощаю, хорошо? Такого, как есть, приму. Чтобы мне было спокойнее — они ведь все были… Ну… Отбросами общества? Твои подопытные кролики?