Ферма звезд на краю земли
Шрифт:
— Кто же мне приличных даст, — усмехнулся Тео. — Уголовники, в основном приговоренные к казни, иногда военнопленные… Среди тех разные встречались, но для нас все они были врагами. Считай, еще хуже — уголовники хоть свои, порой, как ни удивительно, ярые патриоты.
— Тебе их было жаль? Пленных? — не удержалась я от вопроса. Ожидая, что вдруг окажется, что слухи врут, и под обличьем хладнокровного чудовища скрывается нежное благородное сердце.
— Нет. Это наука, Стася. Тем, кто подопытные образцы жалеет, в нашем деле места нет. Справедливости ради,
Лучше бы не говорил. Сразу вспомнилось, как в концлагерях проводили жуткие эксперименты для медицины и фармацевтических компаний. Тоже науку далеко вперед продвинули, да. Но стоят ли одни спасенные жизни зверски загубленных других?
Определенно, нет. Вот и простые граждане в здешнем мире разделяют мою точку зрения, недаром Тео пытались сжечь вместе с лабораторией. Правда, они же раньше на руках носили, как героя и благодетеля…
— Главное, чтобы было легче тебе. Чтобы понял уже, упрямец невыносимый — я не отвернусь и не брошу. Пусть хоть весь мир будет против тебя, я всегда буду за. Если… Если сам не оттолкнешь, конечно.
Иначе катастрофа. Не представляю, как тогда дальше жить. Брошусь под поезд, наверное.
56
— Каким он был, Дамиан Теодор Мертенс?
— Тебе рассказали достаточно. Вряд ли солгали, разве что в мелочах.
Я сидела на деревянном кухонном стуле, неудобном и жестком. Тео мыл посуду, ополаскивая ее в тазу. Перед моим приходом он кормил «питомца» и взялся убираться, спросив моего разрешения. Наверное, делать это при гостях считалось невежливым, но было видно, что грязь в доме доставляла ему прямо-таки невыносимый дискомфорт.
При этом свое имя и не пытался отмыть. То ли потому, что своим его давно не ощущал, стал совершенно другим человеком. То ли нарочно старался показать себя с худшей стороны: чистенькими нас любой полюбит, а смогу ли его со всей подноготной принять?
— Откуда ты знаешь, что мне рассказывали? Я ведь не особо желала слушать. И дело твое отказалась от корки до корки читать.
— Зря. Я бы прочитал на твоем месте, — ухмыльнулся он вполоборота. Как всегда, начинает вилять, когда нервничает. — Вовсе не обязательно было мне признаваться, и не пришлось бы задавать вопросы о Дамиане Теодоре Мертенсе.
— Не хочу узнавать о твоем прошлом с чужих слов, пусть даже сказанных под присягой. Я должна услышать от тебя, все, что сочтешь нужным мне сказать. Каким ты был?
И что осталось в изгнаннике Тео от циничного баловня судьбы Дамиана Мертенса? Можно отнять у человека все, даже имя, перекроить его тело, искалечить разум, но пока жива память, личность не сотрешь. Да и те, у кого полная амнезия, все равно не перестают быть собой. Взять хоть его маниакальную тягу к чистоте. Это охотник Тео, сверхчувствительный к запахам, или Дамиан с педантичной аккуратностью, приобретенной во время работы в лаборатории?
— Трудно судить о себе непредвзято. Но я попробую, — сказал он наконец. — Пожалуй, высокомерным. Донельзя самоуверенным — улыбнулась удача, взлетел к вершине, где все позволено, и решил, что так будет всегда. Отчужденным. И безжалостным, чего скрывать. Вряд ли тебе бы понравился Дамиан Мертенс, если бы вы познакомились.
— Выходит, ты никогда никого не любил, только свою магию?
Зачем спросила? Что бы ни ответил, мне будет неприятно. Если нет — бесчувственный развратник, слухи не врут. Если да — начну ревновать и ждать, что однажды они встретятся, и окажется, будто чувства не остыли…
— Со своими эмоциями я тоже был не прочь поиграть, а эти очень приятные, к чему себе в них отказывать. Но я ими управлял и всегда презирал тех, кто позволяет им управлять собой. Внушить можно что угодно и безо всякой магии. Примени магию — и тебе будут поклоняться, словно богу.
«Я люблю тебя. Я все сделаю для тебя». И делали, со счастливой улыбкой на губах. Убивали. Умирали.
— А что изменилось теперь? Или снова играешь?
Такой необычный способ самоудовлетворения. Господин Мертенс знал толк в извращениях, неудивительно, что женщины по нему с ума сходили.
— Нет. Теперь у меня достаточно смелости, чтобы позволить отпустить… Себя. И тебя. Знаешь, это очень ценно, оказывается, когда любят просто так, не по указке. Со всеми причудами и недостатками, несмотря ни на что, скорее, всему вопреки. — Он сделал паузу, вытер последнюю тарелку и убрал в шкаф. — К тому же я, честно говоря, не уверен, что получится стереть себя начисто из твоего разума. Силы не те, на меня наложили некоторые ограничения.
В голове заворочалась какая-то назойливая мысль, что-то очень важное и в то же время неуловимое. Что-то, что касалось Тео. Его прошлого…
— Я по-прежнему ничего тебе не обещаю, Стася. Пусть все идет своим чередом, вмешиваться не стану. Просто буду наблюдать и стараться не испортить. Но я действительно хочу быть с тобой. Ты нужна мне, очень. Любой ценой, я к этому готов, сама видишь, но только чтобы расплачивалась не ты.
Ожидая тех самых слов, которые так мечтала услышать, я аж дышать забыла, не то что какие-то неясные мысли. Важнее этого все равно ничего быть не могло. Казалось, что вот-вот, сейчас…
— Давай условимся: кроме общего у нас остается для каждого свое, и это не только проблем касается.
Развернувшись, чтобы занять место напротив меня за столом, он не успел привести лицо в порядок. Промелькнувшую тень улыбки я заметила. Ах вот как, значит, чует, что жду. Издевается. Дамиан Мертенс официально мертв, а привычки никуда не делись. Ладно, милый. Мы это запомним.
— Не то чтобы я сильно против, — произнесла нарочито обиженным тоном, — но все-таки надеялась, что у нас рано или поздно будет вроде как семья. Детишки, внуки, если повезет. Большой дом. Родственные посиделки. Или ты… Ну… После всех ваших экспериментов не можешь?