Ферма

Смит Том Роб

Амбар этот Хокану не принадлежал, и он не имел никакого отношения к организации праздника. Я заранее выяснила это еще в начале недели. Любезно поблагодарив его за доставленную свинину, я ни словом не обмолвилась о том, что его угроза возымела свое действие, зато поинтересовалась, любит ли он танцевать. Он презрительно фыркнул и сказал, что нет. Так что я могла быть спокойна — здесь он не появится. После нескольких чашек морошкового ликера с кофе смех мой стал громче, и вскоре я уже не понимала, почему смеюсь. Но все кругом тоже смеялись. Толпа собралась здесь только по одной-единственной причине — как следует повеселиться. Люди съехались со всего района. В отличие от мелкотравчатых местных политиков на пикнике, они с радостью готовы были принять в свои ряды любого, кто думал так же, как и они, и хотел танцевать. Чужаков здесь не было в принципе.

Согреваемые

парой чашек дьявольского напитка, булькающего в животах, мы с Крисом вышли на танцпол. Стоило музыке ненадолго оборваться, как я понимала, что в голове у меня кружит сладкий туман. Окружающие пребывали в таком же состоянии, одновременно ахая и начиная обниматься со всеми, кто оказывался рядом. На танцполе можно было целовать кого угодно. И вдруг у двери я заметила Мию. Не знаю, как давно она появилась в амбаре. Девушка стояла, привалившись к тыльной стене. На ней были неровно обрезанные черные джинсовые шорты и белая блузка. Она была единственной молодой женщиной здесь, единственной, кому еще не исполнилось двадцати. И еще она была одна. Ни Хокана, ни его жены нигде не было видно. Несмотря на то что совсем недавно мы с ней имели очень милую и долгую беседу, я вдруг испытала странную застенчивость. В конце концов она сама подошла к нам, похлопала Криса по плечу и спросила, не уступит ли он ей следующий танец. Я почему-то решила, что она хочет потанцевать с Крисом, и, улыбнувшись, ответила согласием. Но Миа покачала головой и заявила, что желает танцевать со мной! Крис рассмеялся и заявил, что это — блестящая идея, а он выйдет на свежий воздух покурить.

Оркестр заиграл вновь. Песня оказалась быстрой, самой быстрой из всех, что они играли до сих пор, и мы стали танцевать — Миа и я. Я была уже изрядно подшофе и спрашивала себя, уж не пришла ли девушка сюда только для того, чтобы поговорить со мной. Чтобы проверить свое предположение, я поинтересовалась, часто ли она бывает на подобных мероприятиях, но Миа покачала головой и ответила, что сегодня оказалась здесь в первый раз. В этот момент я спросила, все ли у нее в порядке. Вся ее выдержка и самообладание улетучились в мгновение ока. Она показалась мне совсем юной и потерянной. Я почувствовала, как ее пальцы надавили мне на спину — вот так…

***

Протянув руку, мать подняла меня со стула и вывела на середину гостиной с таким видом, словно собиралась вальсировать со мной. Затем, для еще большего правдоподобия, она положила мои руки себе на талию, воссоздавая сцену происходящего.

Мы продолжали танцевать, но больше она не сказала ни слова. Когда музыка смолкла, Миа отпустила меня. Повернувшись к оркестру, девушка свистнула и громко захлопала в ладоши, восторженно выражая свое одобрение и прерываясь лишь для того, чтобы заправить за ухо прядку волос.

Люди смотрели на нас.

Не сказав Мие ни слова, я вернулась к столам в задней части амбара, оставив ее свистеть и хлопать в ладоши. Крис как раз поднес к губам полный стакан шнапса, делая вид, что пьет. На самом деле он не пригубил из него ни капли и лишь неодобрительно взглянул на меня. Да и у меня самой возникло ощущение, будто я совершила нечто предосудительное. Я налила себе стакан, отсалютовала им, осушила его одним глотком и обернулась. Огромные двери амбара были распахнуты настежь. В прямоугольнике света висела мошкара. Миа исчезла.

***

Мать шагнула в сторону, отпустив меня. На мгновение мне даже показалось, что она забыла обо мне. Поток ее красноречия ненадолго прервался, и только когда я положил ей руку на плечо, она вновь начала свой рассказ, поначалу медленно, но потом все быстрее и быстрее, словно наверстывая упущенное.

Мы с Крисом потанцевали еще немного. Но я уже не получала от происходящего никакого удовольствия. Вся радость куда-то улетучилась. Да и спиртное больше не делало меня счастливой, а лишь тяготило усталостью. Вскоре мы с Крисом уже шли обратно на свою ферму.

Что до секса, я старалась. Я надеялась стать такой, какой он хотел меня видеть. Но все было напрасно — таких ощущений, как раньше, мы уже не испытывали. Крис предложил мне покурить, чтобы расслабиться, и принялся скручивать «косячок». Я не возражала. Много лет я не пробовала марихуану. Может, она действительно поможет. Как бы там ни было, сегодня наша ночь веселья.

Поэтому я подождала, пока он скрутил мне «косячок», и сделала затяжку, считая секунды. Почувствовав, что начинает кружиться голова, я выпрямилась во весь рост, так что простыня соскользнула с тела, и выдохнула клуб дыма, изображая знойную соблазнительницу. Крис лежал на боку, глядя на меня. Он посоветовал мне докурить «косячок» до конца, чтобы посмотреть, что я буду делать потом. А я попыталась вообразить, что же еще можно сделать, чтобы выглядеть сексуальной, — и тут мне пришло в голову, что с собой из Лондона Крис привез всего-навсего щепотку травки. Она наверняка давно закончилась: мы прожили на ферме уже целый месяц. Мне стало интересно, откуда она взялась сейчас и как он за нее рассчитался. Я спросила об этом, но не сердитым и не обвиняющим тоном; мне просто стало любопытно, где Крис взял травку. Он отобрал у меня самокрутку. Ответ его прозвучал едва слышно, лицо его было окутано дымом, и я разобрала лишь:

— У Хокана.

Крис поманил меня к себе, предлагая вернуться в постель, но я застыла на месте, мучительно соображая. Тот факт, что Хокан дал ему травку, означал, что Крис встречался с ним без моего ведома. И далее: между ними установились достаточно дружеские отношения, чтобы они заговорили о том, где можно достать наркотик. Кроме того, они должны быть достаточно откровенными, чтобы Крис признался ему в наших финансовых затруднениях, поскольку своих денег на марихуану у него не было, а без моего согласия он не мог получить доступ к тем немногим сбережениям, что у нас еще оставались. Отсюда следовало, что он посвятил в наши трудности Хокана, человека, который вознамерился любой ценой лишить нас фермы. Я была уверена, что Хокан презентовал Крису травку не из дружеского расположения, а в награду за болтливость. Мысли эти начали умножаться и наслаиваться друг на друга, давая новые ростки и побеги, заполонив мой разум целиком, и я уже больше не могла оставаться в комнате, где отвратительно пахло травкой, которую подарил нам Хокан, — в нашем доме и на нашей ферме!

Я поспешно набросила на себя какую-то одежду и выбежала вон. Крис голым выскочил на порог и закричал мне вслед:

— Вернись!

Но я не остановилась, а изо всех сил бросилась бежать дальше, мимо опустевшего амбара, где мы танцевали совсем недавно, мимо фермы Хокана, мимо отшельника на поле, пока не оказалась у подножия холма, вокруг которого и расположились все наши фермы.

Склоны его поросли травой, а на вершине вымахал настоящий густой лес. К тому времени, как я добралась до линии деревьев, с меня ручьями тек пот, и я повалилась в высокую траву, хватая воздух широко раскрытым ртом и глядя на ночной ландшафт вокруг. Я лежала так, пока дыхание не пришло в норму, и я почувствовала, что дрожу от холода. И тут на дороге показались огни фар — причем не одна, а две, три, даже четыре пары. Поначалу я решила, что это от марихуаны двоится в глазах, и принялась считать снова. Нет, я не ошиблась: четыре автомобиля, растянувшиеся цепочкой, медленно катили по дороге в глухую полночь, причем в таком месте, где и днем-то встретить четыре машины было большой удачей. Они ползли по узкой проселочной тропинке, соединенные вместе невидимой цепью, словно жуткий монстр, вышедший на ночную охоту. Достигнув подъездной аллеи Хокана, они свернули на нее и остановились. Фары всех четырех автомобилей погасли. Окружающий мир вновь погрузился в темноту. А потом, один за другим, над полями вспыхнули четыре луча света от фонариков. Наконец из дома показался пятый луч и присоединился к сборищу, возглавив его. Людей я не видела, ночь прорезали лишь лучи света от фонарей у них в руках, и я смотрела, как, выстроившись цепочкой, они двинулись к реке. Вот только они не дошли до нее, а исчезли в подземном бункере, том самом, пол в котором был усыпан древесными стружками, — пять лучей свернули с тропинки и исчезли в мастерской, где их ждали тролли, деревянные ножи и загадочная потайная дверь с тяжелым замком…

***

Включился мой телефон. Звук я убрал, но на экране появилось лицо отца. Он дал о себе знать впервые с тех пор, как я оборвал разговор. Не делая попытки взять трубку, я обратился к матери:

— Если хочешь, я не стану отвечать.

Возьми трубку. Ответь на звонок. Я и так знаю, что он скажет: дескать, он передумал и больше не хочет оставаться в Швеции. Вещи его уложены. Он готов ехать в аэропорт. Или он уже там, с билетом в руках.