Ферма
Шрифт:
Хокан даже не пытался скрыть свою ярость. Его реакция испугала меня. Рука его по-прежнему лежала у меня на плече. Мышцы его напряглись. Он быстро убрал руку, поскольку она выдавала его истинные чувства, и сунул сжатые кулаки в карманы. Я поинтересовалась, кто такая эта молодая женщина, и Хокан ответил, что ее зовут Миа.
— Она — моя дочь.
Миа рассекала воду, выбрасывая руки из воды и глядя на нас. Вот взгляд ее остановился на Хокане и мне. Он был настолько выразительным, что мне вдруг захотелось окликнуть ее и объяснить, что я — не с ним, что я — не друг ему. Я была здесь сама по себе — как и она.
Пока я летела в Лондон, мне вдруг пришло в голову, что ты можешь решить, будто у меня есть предрассудки насчет приемных детей. Это неправда. Однако Хокан и Миа не походили на любящих отца и дочь. Я — не расистка, можешь мне поверить, и столь гадкие мысли мне не свойственны. Просто сердце подсказывало, что здесь что-то не так. Почему-то я не могла представить, что их связывают родственные отношения, что они живут в одном доме, едят за одним столом,
***
Почему-то молодая женщина, купающаяся в реке в летний день, никак не желала ассоциироваться у меня с опасностью. В моем представлении, во всяком случае. Поэтому я счел своим долгом осведомиться:
— И какой же опасности она подвергалась?
Вопрос мой явно вызвал у матери раздражение.
Наверное, ты меня невнимательно слушал. Я же сказала тебя, что на Мию смотрели с неприкрытым вожделением. Наверное, такие вещи никогда не приходили тебе в голову, но это очень опасно, когда тебя хотят столь яростно, что не могут думать больше ни о чем, и от этого внутреннее возбуждение лишь нарастает. Ничего более опасного в этом смысле попросту не существует. Ты сомневаешься? Тогда подумай о том, как вела себя Миа. Она вышла из воды, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, хотя прекрасно знала, что за ней наблюдают. Это неестественная реакция. Она оделась, даже не подумав вытереться полотенцем, так что по всей ее одежде расплылись мокрые пятна, а потом зашагала обратно, прямо через толпу, высоко подняв голову, — не прикоснувшись ни к еде, ни к питью, не сказав никому ни слова, и вернулась в дом. Только не говори мне, что это ничего не значит. Почему я в этом уверена? Потому что неделей позже я вновь увидела ее, когда возилась в огороде. Не знаю, где в тот день был Крис. Его любовь к ферме проявляется какими-то вспышками. Иногда он готов работать с утра до поздней ночи, а иногда пропадает неизвестно где по многу часов. Словом, его не было рядом, когда я услыхала какой-то шум и подняла голову. По дороге на велосипеде неслась Миа. Она виляла из стороны в сторону, ноги ее срывались с педалей, но при этом она набрала сумасшедшую скорость, словно за ней черти гнались. Когда она проезжала мимо наших ворот, я заметила выражение ее лица. Она плакала. Я выронила лопату и побежала к дороге, боясь, что она упадет и разобьется. Одному Богу известно, как она сумела сохранить равновесие, когда резко повернула налево и скрылась из виду.
Я не могла вновь вернуться к работе, словно ничего не случилось, поэтому поспешила к амбару, вывела оттуда велосипед и пустилась в погоню. Я решила, что девушка направляется в город по заброшенной тропинке, тянувшейся вдоль берега Лосиной реки вниз, до самого Фалькенберга. Жаль, что ты так и не побывал у нас, потому что сейчас не самое подходящее время для того, чтобы описывать тебе красоты Фалькенберга, милого прибрежного городка. Меня куда больше занимает душевное состояние Мии, и я пытаюсь выяснить, в чем состоит опасность, вместо того чтобы восторгаться старомодными деревянными домиками, выкрашенными в светло-желтый цвет, и старинными каменными мостами. Ограничусь тем, что скажу: перед тем как впасть в море, устье реки расширяется, и на его берегах выстраиваются самые престижные отели, рестораны и магазины городка. Именно здесь Миа слезла с велосипеда и зашагала по аккуратному и безупречно ухоженному городскому саду, погруженная в невеселые мысли. Я вышла вслед за нею на главную набережную, где решила устроить якобы случайную встречу с девушкой. Мое внезапное появление в сочетании с грязной рабочей одеждой, в которой я возилась в огороде, вряд ли могло произвести благоприятный эффект. Я не рассчитывала на что-то иное, кроме вежливого «здравствуйте» со стороны Мии. Что ж, так тому и быть: я удостоверюсь, что с ней все в порядке, и вернусь домой. Помню, на ней были ярко-розовые сандалии-шлепанцы. Она выглядела такой славной и симпатичной, что мне просто не верилось, что всего несколько минут назад она плакала. Увидев меня, девушка остановилась. Она помнила, как меня зовут, и знала, что я приехала из Лондона. Должно быть, Хокан рассказал ей обо мне. Некоторые дети неизменно принимают точку зрения своих родителей, но только не Миа: в ее отношении ко мне не чувствовалось враждебности. Приободрившись, я пригласила ее на чашку кофе в кафе «Ритц» на набережной. Несмотря на свое громкое название, цены в нем были вполне умеренными, и мы могли спокойно поговорить в уютной задней комнате. К моему удивлению, она согласилась.
Кафе работало по принципу самообслуживания, и я выбрала кусочек торта «Принцесса», где под тонкой корочкой зеленого марципана скрывался толстый слой сливок. Я взяла две вилки, чтобы мы могли съесть его вместе, кофейник
За тортом я говорила без умолку. Миа с воодушевлением выслушала рассказ о моих приключениях, но о своей жизни в Швеции говорила очень сдержанно. Это показалось мне довольно необычным; как правило, подростки предпочитают говорить только и исключительно о себе. Не заметила я в девушке и безрассудной самоуверенности, несмотря на ее потрясающую красоту. Уже под конец разговора она поинтересовалась, успела ли я познакомиться со всеми нашими соседями, включая Ульфа, отшельника. О последнем я даже не слышала. Миа пояснила, что раньше он был фермером, но потом забросил сельское хозяйство и совершенно перестал выходить из дома. Его землями распоряжался Хокан. Раз в неделю он привозил Ульфу все необходимое. После этого она попрощалась и встала из-за стола, любезно поблагодарив за торт и колу.
Когда Миа выходила из комнаты, я заметила, что женщина за прилавком наблюдает за нами, прижав к уху телефонную трубку. Почему-то я нисколько не сомневалась, что она разговаривает с Хоканом, рассказывает о том, что я только что пила кофе в обществе его дочери. По глазам человека всегда можно угадать, говорит он о вас или нет.
***
Я переспросил:
— Так уж и всегда?
Мать решительно ответила:
— Да.
Подобно автомобилю, мчащемуся на огромной скорости, который налетел на кочку, всего на миг потеряв колесами сцепление с дорогой, она без дальнейших предисловий вернулась к своему рассказу.
Последние слова Мии не выходили у меня из головы, и я вдруг поняла, что это очень странный способ закончить разговор. Упоминание об отшельнике наверняка стало завуалированным советом непременно повидаться с ним. Чем больше я раздумывала над этим, тем сильнее убеждалась, что таково было намерение Мии. Я не собиралась терять времени и решила ехать к нему немедленно! Поэтому, вместо того чтобы вернуться домой, я покатила на велосипеде мимо своей фермы и фермы Хокана, высматривая дом отшельника. Наконец я заметила старую постройку, стоявшую прямо посреди поля, словно отбившееся от стада животное. Глядя на то, какая она заброшенная и полуразвалившаяся, трудно было поверить, что там кто-то живет. Подъездная дорожка разительно отличалась от той, что вела к дому Хокана. Между камней пробивались сорняки высотой до пояса, а с обеих сторон на нее наступали поля, так что узкая тропинка была еле видна. Тут и там валялось проржавевшее сельскохозяйственное оборудование, придавая ферме унылый и жуткий вид. Чуть в стороне торчал фундамент недавно снесенного амбара.
Я слезла с велосипеда, на каждом шагу говоря себе, что не стану оглядываться, чтобы проверить, не наблюдает ли за мной Хокан. Уже подойдя к самому порогу, я все-таки не выдержала и обернулась. Он был тут как тут: его трактор черным пятном маячил на горизонте на фоне серого неба. Хотя с такого расстояния я не могла разглядеть его лица, но ничуть не сомневалась, что это именно Хокан — деспот-повелитель, восседающий на своем троне-тракторе. Мне вдруг захотелось развернуться и бежать отсюда, и я ужасно разозлилась, что по его вине чувствую себя такой трусихой. Стараясь не поддаться страху, я постучала в дверь отшельника, не зная, чего ожидать, и подсознательно рассчитывая увидеть мрачный интерьер с паутиной в углах и застрявшими в ней дохлыми мухами. И поэтому зрелище кроткого высоченного мужчины, возникшего на пороге, за спиной которого виднелся уютный коридор, стало для меня неожиданным. Его звали Ульф Лунд. Он обладал силой и телосложением Хокана, но во всем его облике сквозила негромкая печаль, а голос звучал так тихо, что приходилось напрягать слух, чтобы расслышать его. Я представилась, пояснив, что совсем недавно переехала сюда и надеюсь, что мы станем друзьями. К моему удивлению, он пригласил меня войти.
Проходя через кухню, я обратила внимание на то, что электрическому свету Ульф Лунд, похоже, предпочитает свечи. Во всем доме царила атмосфера какой-то церковной торжественности. Он предложил мне кофе и, достав из морозилки булочку с корицей, положил ее в духовку, извинившись за то, что придется немного обождать, пока она разморозится. Похоже, он не испытывал ни малейшей неловкости, в молчании сидя напротив меня и ожидая, пока одинокая булочка в духовом шкафу разогреется. Набравшись храбрости, я спросила, не женат ли он, прекрасно понимая, что Ульф живет один. Отшельник ответил, что его жена умерла, хотя и не пояснил, как и от чего. Он даже не пожелал сказать, как ее звали, вместо этого предложив мне самый крепкий кофе из всех, что я когда-либо пробовала. Кофе оказался настолько горек, что пришлось подсластить его. Коричневый сахар в банке затвердел до состояния камня. Отскребая крошки ложечкой, я поняла, что гостей здесь не бывает. Вскоре Ульф вежливо протянул мне булочку на тарелке, и я рассыпалась в благодарностях, хотя сердцевина ее так и не оттаяла до конца, и с улыбкой проглотила комок холодного и щедро сдобренного специями теста.