Ферма
Шрифт:
— Тильда!
Имя мое эхом прокатилось по окрестностям, но я не оглядывалась. Добравшись до вершины, я со всех ног бросилась в лес, оставив Криса гневно кричать мне вслед у подножия холма.
В конце концов ноги у меня подкосились от усталости, и я повалилась на землю. Лежа под деревом на сыром мху и чувствуя, как капли мелкого дождя падают на лицо, я пыталась осознать все последствия хитроумного замысла, примененного против меня. Когда окончательно стемнело, я вдруг вновь услышала собственное имя, но теперь его выкрикивали уже несколько голосов. Я осторожно пошла на звук назад к каменистой осыпи и увидела, как скрещиваются меж деревьев лучи фонарей. Сосчитав их — один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, — я поняла, что меня ищут семь человек, целая
Вспомни характер своего отца. Тебе прекрасно известно, что он всегда недолюбливал власти, опасался врачей и не доверял полиции. Будь он невиновен, то искал бы меня в одиночку. Или ты думаешь, что он позвонил бы в полицию, чтобы организовать официальные поиски? Ни за что на свете! Я не была ранена и не заблудилась. Я взрослая женщина, которая не нуждается в том, чтобы ее за ручку выводили из леса, как маленького ребенка. Чтобы доказать свою дееспособность и здравомыслие, у меня оставался только один выход — самостоятельно отыскать обратную дорогу на ферму. Это докажет всем, что я пребываю в здравом уме и твердой памяти. На этот счет существует юридический термин, который за последние недели я слышала неоднократно, — non compos mentis, что на латыни означает «невменяемый». Если бы меня обнаружили заблудившейся и замерзшей, в беспамятстве блуждающей по лесу, то объявили бы невменяемой. Но я не заблудилась, пребывала в здравом уме и, как только обнаружила Лосиную реку, без особого труда вернулась по берегу домой.
Было уже за полночь, когда я наконец добралась до фермы. На подъездной дорожке стояли несколько автомобилей — мои враги поджидали меня. Среди них я узнала «сааб» Хокана и машину детектива Стеллана. А вот последнее авто, дорогое и впечатляющее, стало для меня загадкой. Я опять оказалась в меньшинстве. На мгновение я даже подумала, а не сбежать ли потихоньку, пока никто не видит, но потом мысль эта показалась мне нелепой и ребяческой. Плана действий у меня не было. Сумочки и дневника — тоже. Но, самое главное, я не могла просто взять и забыть о своем долге перед Мией. Если я убегу, то мои враги представят побег как очередное свидетельство моего помешательства. Они станут утверждать, что я поступаю нелогично и сумасбродно. Переступая порог фермы, я ожидала засады, но все равно оказалась неготовой к тому, что произошло потом.
Загадочный автомобиль принадлежал доктору Олле Норлингу, знаменитому врачу-шарлатану. Хотя мы с ним виделись на нескольких приемах, я не удостоилась его внимания, и только сейчас мы познакомились по-настоящему. Крис забился в угол, голова его была перевязана бинтом. Я решила, что это — последствия удара, когда я лягнула его в голову, пытаясь убежать. Теперь рана его стала очередным доказательством моей вины в длинной цепи улик, включая листья белой березы. Я мирно поинтересовалась, что здесь происходит. Я должна выглядеть собранной и спокойной, а не взволнованной и испуганной, иначе эти же люди обвинят меня в излишней эмоциональности впоследствии. Они спровоцируют меня, после чего станут утверждать, будто со мной случилась истерика. Ответа я дожидаться не стала и сама заговорила об инциденте в лесу, назвав его глупым, после которого, рассердившись, я направилась домой. Одним словом, говорить больше было не о чем, и я поинтересовалась, почему в моем доме находится полицейский, почему он не ищет Мию, почему великий доктор Норлинг не ведет очередное шоу, почему всесильный Хокан не занимается своей империей? Словом, чего ради они собрались здесь, на нашей скромной ферме, мрачные и торжественные, как на похоронах?
Норлинг соизволил разверзнуть
— Я беспокоюсь о вас, Тильда.
Он прекрасно говорил по-английски. Голос у него был мягкий, как подушка, — его можно было подложить под голову и крепко заснуть под звуки выдвигаемых им голословных обвинений. Мое имя он произнес так, словно я была его лучшим другом. Ничего удивительного, что публика обожает его. Он мог безупречно изобразить искреннюю привязанность, и мне пришлось ущипнуть себя, чтобы не поверить ему. Но его слова были ложью, ловким трюком профессионального шоумена.
Глядя на своих врагов, расположившихся напротив, я впервые осознала их силу. Это были столпы местного общества. И у них был свой человек, Крис, союзник, который мог снабдить их массой интимных деталей и подробностей. Не исключено, кстати, что он уже сделал это и рассказал им о Фрее. Мысль эта повергла меня в ужас. Но более всего меня поразила проржавевшая жестянка, стоявшая посреди стола, за которым сидели заговорщики, та самая, которую я поставила под раковину много месяцев назад после того, как, найдя в земле на глубине нескольких метров, спасла ее от бурильщиков. Тогда в ней лежали выцветшие от воды чистые листы бумаги. С чего бы вдруг никому не нужная старая жестянка заняла столь видное место? Доктор Норлинг заметил, что я смотрю на нее, и, взяв коробочку, протянул ее мне с таким видом, словно предлагал бесценный дар. Его мягкий, ласковый голос обволакивал меня.
— Откройте ее ради нас, Тильда.
Мне очень не нравилось, как он произносит мое имя.
— Откройте ее, Тильда.
Я повиновалась.
***
Уже второй раз мать вытащила из сумки свою жестянку и водрузила мне на колени.
Норлинг поинтересовался, почему я сочла, что коробка может иметь какое-либо значение. Я не знала почему и так и сказала ему об этом. В этом не было никакого смысла. Но Норлинг не поверил и продолжал настаивать, уверена ли я в своих словах. Что за дурацкий вопрос! Разумеется, уверена. Человек всегда уверен в том, чего он не знает. Можно сомневаться лишь в том, что тебе известно. Но я понятия не имела, с чего бы эти люди вдруг с такой серьезностью отнеслись к нескольким пострадавшим от воды листам бумаги, сморщенным, обесцветившимся и насчитывавшим сто лет от роду, страницам, которые были совершенно чистыми, когда я впервые обнаружила коробочку.
А теперь открой ее.
Вынь оттуда листы.
Переверни их обратной стороной.
Видишь?
Они перестали быть чистыми! Они исписаны старинным красивым почерком, по-шведски, разумеется, традиционным старомодным слогом. Я была поражена в самое сердце. Неужели я просто не заметила того, что листы исписаны на обороте, решив, будто все они — чистые, как мартовский снег? Все случилось так давно, что я просто не помнила, переворачивала их обратной стороной или нет. Норлинг попросил меня прочесть их, и я воскликнула по-английски:
— Это подстава!
Я просто не знала, как будет «подстава» по-шведски. Норлинг шагнул ко мне и осведомился, почему я сочла это подставой, повторив мои слова по-английски. Он перевел их для детектива Стеллана, и они обменялись понимающими взглядами, словно эта фраза подтверждала его теорию о том, что мой разум оказался поражен паранойей, а голова забита всякими заговорами. В ответ я принялась уверять его, что страницы были совершенно чистыми, когда я нашла их. На них ничего не было написано. Норлинг вновь попросил меня прочесть их вслух.
Позволь мне прочесть их и для тебя, потому что твой шведский уже далеко не так хорош, как прежде. Но перевод будет приблизительным, поскольку язык оригинала далек от современного. Перед тем как начать, я хочу добавить, что никто не утверждает, будто эти страницы — подлинны и достоверны, ни я, ни мои враги. Кто-то просто написал их, причем совсем недавно, летом. Это — подделка, которая даже не подлежит обсуждению. А вопрос, на который ты должен найти ответ, заключается в следующем: кому это понадобилось и для чего?