Ферсман
Шрифт:
Через год после выхода книги он вернулся к ней и, готовясь к очередному докладу в Академии наук, снова перечел эту главу.
«Мои фантазии, — писал он под поражающим впечатлением реальности, — оказались сейчас действительностью, только выросли в несколько раз все цифры и скромные предположения о будущем размахе строительства, о запасах апатитовых пород, оказались превзойденными новыми работами. Осторожно и боязливо подходили мы к возможности строить там, на месте, саму промышленность…»
Ферсман называл в своих первых книгах о Хибинах три силы, которые должны объединиться в этом новом полярном центре промышленности: сырье, разведанное геологами, энергия горных рек и труд человека.
Объединила их коммунистическая организованность,
Хибинская эпопея — нельзя назвать иначе большевистский штурм природных твердынь этого неприютного края — и активное участие в ней Ферсмана явились переломным этапом в жизни ученого. Величественная идея социалистического строительства, с воплощением которой он так непосредственно, так творчески соприкоснулся, с этого времени захватила его целиком. И прежде вся его научная деятельность объективно помогала созиданию новых форм жизни.
Сейчас она получила новый могучий внутренний и внешний толчок.
Научные позиции ученого, его воззрения в области его специальности определяются всем направлением его мыслей во всей их широте.
Напряженные будни медленно перестраивающейся Академии наук, казалось, должны были поглощать все силы Ферсмана и все его время. Но его — вице-президента Академии, секретаря геолого-географического отделения, одного из непосредственных руководителей Совета по изучению производительных сил СССР [63] , организатора новых филиалов и баз — неудержимо тянуло в Хибины. Ферсман бывал там каждые два-три месяца, и зимой, в тридцатиградусный мороз, и в середине июня, когда еще громоздятся снежные сугробы, но уже тронулись бурные реки и просыпаются почки, наконец, осенью с ее непогодами, мглистыми туманами и свирепыми ветрами…
63
Этот Совет принял на себя в значительно расширенном объеме функции преобразованной таким образом Комиссии по изучению естественных производительных Сил России.
И после каждого очередного возвращения он не узнавал родных мест.
За недели прокладывались новые автомобильные дороги, вырастали новые дома.
Станция Белая была перенесена несколько в сторону и переименована в Апатиты. На станции Апатиты все еще было на колесах: лавки, склады, почтовое отделение. На запасных путях стояли товарные вагоны-дома. На веревках между ними с жестяным стуком мотались по ветру побелевшие от частых стирок гимнастерки. «Вокзал» — пассажирский вагон, перегороженный надвое: в одной половине — начальник и кассир, в другой — вповалку спят разморенные теплом рязанские, сибирские, ленинградские — завтрашние хибиногорские — горняки, плотники, каменотесы. Сначала на разработках апатитов работали сотни рабочих, потом — тысячи, наконец — десятки тысяч. Несколько раз Ленинградский обком партии посылал сюда отряды проверенных коммунистов. На призыв хибиногорцев откликнулись горняки Донбасса и строители Турксиба. Испытанные шахтеры и путейцы ехали R Хибины передавать свой опыт новичкам.
Железнодорожная ветка, тянувшаяся от станций «Апатиты», стала врезаться в горы. Да эта и не ветка была уже, а целая железная дорога с радостной сутолокой поездов. По ней в горы шли маршруты со стандартными домами, лесными материалами, машинами, оборудованием, возвращались груженные темными глыбами апатита, с направлением в Мурманск, Одессу, Константиновку, Нижний Новгород…
Бывало и так.
Приходит телеграмма из Хибин. — надо немедленно ехать. Но в горной секции ленинградского «Дома инженера и техника» должна состояться лекция Ферсмана… Ничего, выручит Щербаков:
Разговор по телефону:
— Дмитрий, прочитай за меня лекцию. Мне приходится срочно уезжать. Когда уезжаю? Сейчас. Когда лекция? Через час. Говоришь, не успеешь подготовиться? Пустяки! Мы с тобой
Ну, как тут отказать старому другу!: И: Щербаков действительно выручает.
Щербаков появляется на кафедре, когда в зале уже темно. На экране проходят одна за другой сцены путешествий — таких знакомых, таких памятных… Дмитрий Иванович рассказывает, воспоминания бегут живой чередой.
Лекция кончается, вспыхивает свет. И Щербаков слышит из зала удивленный возглас:
— Батюшки, как же он похудел!
— Кто?
— Да Ферсман же!
Впопыхах никто не успел предупредить слушателей о замене лектора [64] .
А в это время скорый поезд уже несет Ферсмана на Север.
Далеко позади Петрозаводск. В утреннем тумане исчезают постройки станции Полярный круг. Справа и слева от дороги расплываются озера и болота. Если глядеть из окна вагона на карельскую землю, видны только тундры, пустоши, редкие сосенки, безлюдность озер. Еще недавно можно было думать: далекая окраина, Север… Но это только так кажется. Эта страна шагнула не только в XX век, она шагнула в новую эпоху.
64
О. Баян, Разведчик недр. Детгиз, 1951.
С каждым приездом наблюдая непрерывно происходящие перемены, Ферсман совершал настоящее путешествие в четвертое измерение, путешествие во времени.
Здесь ему уже не приходилось отдыхать.
Вот поезд останавливается. Вокзала все еще нет, Быстрые рукопожатия, первые новости, а следом вопросы, десятки вопросов!.. Как ответить на них? Ведь они достаточно далеки от специальности минералога. Не скажет ли, например, академик, откуда лучше всего провести в город воду? Как будет вести себя водопровод зимой? На какой глубине будут промерзать трубы? Как распределится снежный покров в котловине? Как глубоко он засыплет дороги? Как и где могут образоваться опасные для жизни людей лавины? Да разве на все это можно ответить одному по наитию, по вдохновению?! По многим из этих вопросов у Ферсмана есть свое мнение. Недаром он отдал этому краю самое яркое десятилетие своей жизни. Но разве он смеет утверждать, что это мнение безупречно справедливо?
— Разве можно ответить на десятки вопросов жизни, сидя в научном кабинете за тысячи километров и лишь наездом посещая Хибины? А я у вас уже гость, — отшучивался он-, но на самом деле он был проникнут важностью и необходимостью срочнейшего разрешения поставленных собеседниками научных, производственных и коммунальных вопросов.
— Каждый новый день выдвигает новую программу научных исследований — крупных и малых. Одни займут годы, для других отведены часы. Нужно здесь же, на месте, иметь научные учреждения, «которые тотчас начали бы систематически и планомерно изучать всю совокупность тех условий природы и быта, в которых строится за Полярным кругом новая жизнь, — заключает Ферсман.
Пока академия, еще не вполне приспособившаяся к невиданному развороту научных дел в стране, благожелательно, но все еще нерешительно покряхтывала, энергичное строительство началось. Ждать нельзя было, приходилось перешагивать через все формальности и обращаться за помощью прямо к хозяйственникам. Ведь это они требовали ответа на все сто тысяч «как, что и почему». Трест «Апатит» шел навстречу во всем, и в апреле 1930 года часть строений будущей академической базы, необходимейшее научное оборудование, кирпич и даже глина для печей были водружены на спины оленей — и внушительная процессия из двухсот красавцев с ветвистыми рогами потянулась в горы на берега Вудъявра. Там, как мы уже знаем, было облюбовано местечко для стройки базы, расчищен более чем двухметровый слой снега и заложен фундамент первой в Союзе горной научной станции Академии наук.