Шрифт:
Партия для некроманта. Ферзи .
Небольшое событие, случившееся за два дня до основного действия
– Да куда ты прёсся!
– гаркнули сзади, больно толкнув старика в спину, отчего новенькое ботало на его поясе печально звякнуло.
Его звук бесследно потонул в многоголосом гвалте, царящем на дороге, бесславно слившись с десятком таких же ботал, нервным гудением мётел, криками возниц и равномерным, почти заглушающим нытьём случайных пешеходов. Именно они-то и доставляли основные неудобства. Сперва три крикливые тётки с полными корзинами снеди принялись на все лады ругаться со стоявшим впереди возницей и пару раз порывались
Сами метельщики тоже не оставались в долгу, нарочито громко отпуская комментарии в адрес неотёсанной деревенщины. Говорили они иронично и пространно, на модный городской манер слегка растягивая гласные и активно жестикулируя руками в ярких прорезных перчатках, тем самым активно оскорбляя не только нарушительниц спокойствия, но и других соседей. Мужики злились, сжимали кулаки, но терпели, привычно принимая городских франтов наравне с душевнобольными. Ну, кто ещё стал бы выряжаться в яркие узкие рубашки с протёртыми западными штанами, да навешивать на папенькины мётлы брелоки и амулеты целыми связками? Уже после первой версты их новенькие, подобранные с тщательной небрежностью, столь соответствующей требованиям столичного вкуса, костюмы по последней западной моде успели изрядно запылиться; приплюснутые шлемы с изящной росписью - съехать набок, а связка вычурных амулетов - нацепить на себя листву с придорожных кустов и мелкий мусор. Свисающие на длинных шнурках их болтуны, новейшей модели, орденами блестели на солнце, привлекая внимание не только менее обеспеченного населения, но и любого ворья. Изящная поросль элиты, всем своим дорогущим, купленным на родительские деньги инвентарём, старалась подчеркнуть, как она устала от всех богатств и условностей высшего света, жаждет свободы, естественности и творчества.
Сложно было на таких обижаться. Бить хотелось, а обижаться не очень.
Да что уж там говорить, и без них атмосфера была напряжённой. За тётками подтянулись ещё несколько пешеходов, один их которых был не так далёк от обращения в угробьца, а потому не стеснялся в проявлении чувств: что-то орал, размахивал руками и несколько раз порывался самостоятельно разрубить шлагбаум. Подлетело ещё две частные ступы и небольшая общественная, выкрашенная в весёлый жёлтый цвет туристических перевозок. Управляющие нервно врубали звуковые оповещатели, пассажиры возмущались и кричали. Пришедшие раньше, и оттого более раздражённые, участники невольного митинга отвечали им в той же манере. Одним словом, гвалт стоял непереносимый.
Из всей этой галдящей толпы заметно выделялся дед Зумак. Высокий, широкоплечий богатырь, всю жизнь проработавший лесорубом и лишь за последнюю дюжину лет растерявший молодецкую стать, он казался седой величественной скалой среди бушующего моря. Не отличаясь и в юности буйным темпераментом, с возрастом сельский силач стал лишь флегматичнее да медлительней, словно вообще разучился получать негативные эмоции и закостенел в каком-то вечном благодушном безразличии к внешней обстановке. Даже сейчас старичок продолжал жевать травинку и тихо мурлыкать себе что-то под нос, поглаживая меж рогов такого же старого и меланхоличного козла с буро-рыжей свалявшейся шерстью. Дед Зумак поправил верёвку на шее своего рогатого товарища. Возможно, отчасти такое выдающееся великодушие старика объяснялось и тем, что на данный момент в очереди он стоял первым, не упираясь носом в чью-либо спину. Хотя свою роль сыграла и частичная глухота на оба уха. Зумак, в отличие от прочих столпившихся, к нуждам отечественной системы телепортации относился лояльно, как-никак его внук на перевалочной станции в Младинце работает. Старик понимал необходимость задержки и важность чистоты линии для транслирующих чародеев и пассажиров специальных капсул, ведь на такой скорости никто не сможет ни затормозить, ни свернуть. Даже больше: он с уважением относился к предпринятым мерам предосторожности, что намертво перекрывали дорогу обычным на вид шлагбаумом.
Конкретно на этом перевале шлагбаум действительно был обычным. Не будут же господа радники, да сам Светлый князь столь нужные для казны деньги переводить на всякую дребедень, вроде защитных оградительных артефактов, когда в княжеском дворце не установлена новая золотая роспись по эмали. Близ крупных городов с перевалочными пунктами ограждения, конечно, были, чтоб никто из важных ратишей не пострадал ни при каких обстоятельствах, а в таком захолустье и не беспокоился особо никто. Умные при сиянии специальных светляков на телепортационных столбах сами не попрутся сквозь линии, а дураков и не жалко. Вот только светляки сияли, шлагбаум был опущен, а люди ждали, и ждали слишком долго.
Огни предупредительно мигнули, обозначая задержку. Народ снова стал волноваться и гудеть. Толстенькая бочкообразная лошадка пасечника, спокойно пережившая все перипетии со склочными тётками и сигналы рассерженных владельцев ступ, неторопливо вытянула вперёд шею и с естественной манерностью цапнула давно маячивший перед мордой цветок на шлеме одного из метельщиков. Заслышав возле самого уха щелчок лошадиных зубов, молодой человек истерично дёрнулся вбок и наотмашь хлестнул нахальную скотину по морде. Опешившая от такой грубости лошадка заржала и, встав на дыбы, попятилась вместе с телегой, хозяином и заготовками для ульев. Сзади истошно заголосила тётка, лишившаяся под колесом забытой корзины с яйцами. От её вопля всполошились престарелые волы, не выдержав обилия нервных двуногих, и с медлительной, но от того ещё более пугающей неторопливостью двинулись прочь с дороги, задевая рогами днище недорогой частной ступы, что нетерпеливыми хозяевами была приподнята на максимально дозволенный уровень. Провод связи на ней, при самостоятельной переделке непредусмотрительно вынесенный наружу, тут же лопнул, и старенькое лётсредство резко крутануло влево, опрокидывая на соседнюю общественную ступу. Господа туристы посыпались из кабины, как перезрелые груши, вопя от ужаса и негодования. Гвалт поднялся пуще прежнего, грозя разродиться качественной массовой дракой с применением подручного оружия и тяжёлой рогатой артиллерии.
Дед Зумак был не настолько глух и свары совершенно не терпел. Неторопливо привязав своего рогатого дружка к раю шлагбаума, старик развернулся к ругающимся и, выставив вперёд громадные натруженные руки, принялся мягко увещевать всех успокоиться. Горячий призыв старика остался без внимания склочников, просто утонув в общем гаме.
Неожиданно по линии прошла волна вибрации. Не привычного потрескивания телепортационного потока, а глухого инфразвукового импульса, пробирающего до костей. Люди и животные испуганно замерли, сбившись в дрожащую кучу, как загипнотизированная хищником стайка мелких грызунов. Вторая волна прошла ближе, рассыпая по линии красно-белые искры и буквально оголяя кроны ближайших тополей и ив мощным откатным импульсом. Поднялся ветер, трещали деревья, отчаянно кричала скотина и отчего-то наёмный погонщик. С безысходным блеянием взлетел в воздух старый перепуганный козёл вместе с сорванным шлагбаумом. Раздался пронзительный свист... и всё резко стихло.
Пока дорожная пыль, сорванные листья, и мелкие ветки в напряжённом от чар воздухе неторопливо опускались на землю, испуганным зрителям открывалась странная и по-своему невозможная картина. Среди словно обгоревшей и качественно взрытой проплешины, образовавшейся на перекрестке, стоял, вытянувшись в струнку, чудом уцелевший шлагбаум. С его тощей ноги, изрядно потрёпанной и лишившейся краски, на крепкой самодельной верёвке висел несчастный козёл. Точнее козлом, наверное, была какая-то часть, того, что всё-таки поддавалось определению. Иными словами, с погнутого шлагбаума свисало нечто, напоминающее кокон инопланетного мутанта. Скрюченное, словно в эпилептическом припадке, тело покрывали клоки рыжей шерсти, крупные и некогда сильные конечности перемежёвывались с тонкими копытами и вывернутыми наружу потрохами, повёрнутая под нереальный углом голова загибалась возле лопатки, а из спины торчали знакомые до боли рога. Козлиная голова, всё ещё привязанная верёвкой к шлагбауму, оказалась почему-то в районе человеческих колен, и взгляд её остекленевших глаз был более чем укоризненным. Из надорванного рта человеческой головы сочилась струйка бурой крови, что, в принципе, удивления уже не вызывало. Под уродливым трупом в небольшой прокоптившейся дочерна воронке, напоминающей след от резкого торможения, в позе пережёванной морской звезды лежал мужчина.
Дед Зумак на правах старшего и первого опомнившегося осторожненько обошёл монстра и тыкнул в мужика веткой, проверяя его причастность к нечисти. Раскинувшийся тоже был порядком потрёпан: из рубашки в районе груди и рук были вырваны целые лоскуты ткани, передняя планка его чёрного плаща робко выглядывала из-под козлиного копыта, а вся нижняя половина лица подозрительного человека вообще напоминала кровавую массу. Тем не менее, он определённо был жив.
От удара палкой приоткрылся сразу один глаз, потом другой, потом мужчина неверяще провёл по груди подрагивающими руками, схватился за голову, ощупывая свои короткие обгоревшие патлы, рваными прядями закрывающие лоб, и, слегка морщась, провёл по лицу. Стёртая ладонями в некогда белоснежных перчатках кровь, показала, что мужику жутко повезло и челюсть осталась на месте, хоть кожа и оказалась местами вырвана. Странный субъект немного отстранённо взглянул на свои руки, потом, приподнявшись на локте, осмотрел получившегося монстра и, запрокинув подкопченную голову, громко засмеялся. От его смеха подтянувшиеся было к месту аварии свидетели боязливо отступили на полшага. Уж очень от этого веселья качественной истерикой веяло, а кто знает, чем эти истерики у чародеев заканчиваются. Впрочем, порыв к радости у мужчины быстро иссяк, и жертва аварии вполне бодро поднялась на ноги, лишь незаметно потирая поясницу. На глазах у ошарашенной публики он обошёл то, что стало с его товарищем, попытался вытянуть из плеча монстра пучок длинных светлых волос, потом досадливо поморщился и щелчком пальцев испепелил лишнюю прядь вместе с обрывками плаща и рубашки.