Февраль
Шрифт:
– Мсье Гринберг, ну что вы такое говорите! – Возмутилась Нана Хэдин. – Селина была столь невинным созданием! И никогда не делала никому ничего дурного!
Гринберг покраснел, и принялся заверять мадам Хэдин, что он вовсе не о Селине говорил, и у него в мыслях не было оскорбить память бедной девушки. Не о Селине, а о ком тогда? Уж не о моей ли дражайшей Иветте Симонс? Выяснить не получилось, так как мадам Фальконе вновь завладела всеобщим вниманием и принялась убеждать нас, что дело тут вовсе не в личной мести, а исключительно в психическом расстройстве мсье Февраля. Доктор Фрейд не мог ошибиться!
– Странная какая-то история, – поделился со мной своими мыслями Габриель. – Право слово, из Парижа – сюда? Зачем, для чего? И, если даже так, почему бы не залечь на дно? Зачем вновь привлекать к себе внимание? Он же должен понимать, что его ищут! Все столичные газеты только об этом и говорят.
– Наши тоже, – я кивнула ему. – Но, боюсь, нам с вами не понять, истинных мотивов убийцы. Мы с вами мыслим по-другому.
Да? А вот Гранье смотрел на меня так, словно я мыслила ну точь-в-точь как мсье Февраль! Меня это, признаться, вывело из себя на какое-то время. Он что, тоже смел подозревать меня?!
Бо-оже, я становлюсь мнительной, совсем как моя Франсуаза! Разумеется, нет. Габриель был слишком хорошо воспитан для такого. Даже если бы он и впрямь подозревал меня в возможной причастности к этим убийствам – его тактичность ни за что не позволила бы даже намекнуть мне на это!
Просто беседа с комиссаром выбила меня из колеи. Здорово выбила, надо признаться. И я теперь видела потенциального врага в каждом, из собравшихся здесь, даже в добродушной Нане, даже в её молчаливом супруге Томасе… даже в обаятельном красавце Габриеле.
После некоторой паузы, я продолжила:
– Я ведь тоже читала труды Фрейда, к слову сказать. У него есть несколько довольно интересных работ в области психоанализа. И я склонна согласиться с мнением мадам Фальконе: вероятнее всего, у мсье Февраля сильнейшее психическое расстройство. Глупо искать здесь какие-то скрытые мотивы. Насколько я знаю, жертв он выбирал хаотично, их ничего не связывало друг с другом. А одним из первых, как раз в мае прошлого года, и вовсе был мужчина! И цветок, найденный рядом с трупом – нарцисс. Надо думать, этот парень был самовлюблённым эгоистом.
– Считаете, эти цветы что-то означают? Он подбирает их по характеру жертвы?
– Наверняка судить не берусь, но не просто же так он оставляет их рядом с телами? С другой стороны, опять же, нам с вами не понять логику убийцы… Но кое-где она, и впрямь, забавная. Та же графиня Симонс, например. Знаете, какой цветок Февраль оставил рядом с её телом?
– Боюсь, что не припомню.
– Чертополох, – улыбнулась я. – На удивление точно подмечено! Иветта была той ещё колючкой.
– Так вы были знакомы? – Удивился Гранье.
– Представьте себе, да.
– Как любопытно! – Габриель, похоже, всерьёз заинтересовался. – А других жертв вы, случайно, не знали?
К чему эти вопросы опять?! Я старательно отвергала самое очевидное объяснение, заключающееся в простом человеческом любопытстве, и до сих пор искала подвох. Неужели Габриель и впрямь считает меня причастной к этим преступлениям? Но почему? Уже из-за одного того, что я француженка?! Да посмотрел бы на себя! Я-то, между прочим, даже не из Парижа, а вот сам он как раз коренной парижанин, и лучше других подходит на роль злополучного Февраля. Тем более, в отеле он относительно недавно, так что…
Пришёл мой черёд с подозрением смотреть на него.
– А вы? – Спросила я вместо ответа. Гранье перемену в моём настроении не уловил и даже не понял, о чём я его спросила.
– Я – что?
– Вы не были знакомы ни с кем из жертв?
Наверное, я напрасно завела этот разговор. Но, с другой стороны, раз Габриель считал себя в праве задавать подобные вопросы мне – что мешало мне ответить тем же? В том-то и дело, что ничего. В итоге я получила замечательную возможность созерцать картину: «опороченная невинность» во всей её красе. Какие обиженные глаза у него сделались, господи боже! Мне стало не по себе, я поспешила пойти на попятную:
– Простите, я вовсе не имела в виду…
Я-то, положим, это одно, а вот мадам Фальконе тактичностью не отличалась никогда. Вспомним так же, что она едва ли не трепетала перед неуловимым Февралем, и готова был говорить о нём денно и нощно. Она же первая высказала предположение, что мсье Февраль вполне может скрываться под маской одного из постояльцев отеля «Коффин», и, быть может, сидит сейчас вместе с нами вот за этим столом…
Помнится, я уже говорила про слепого котёнка, который ничего не соображает до тех пор, пока его не ткнут носом куда нужно? Вынуждена повториться. Как только Соколица выдвинула эту гипотезу, я вспомнила одну из фраз Селины, оброненную вскользь: «Наверняка я его очарую, да? Я всё волновалась, что он не обратит внимания на такую, как я, но теперь, когда я буду так красива…»
На
такую, как я
, сказала эта бедная девушка. Мой мозг начал лихорадочно соображать, цепляться за обрывки слов, воспоминаний. Какую – такую? Она была молода и хороша собой, значит, не во внешности дело. А в чём? Кроме разницы в социальном положении на ум не шло ничего. На «такую, как я», простую горничную! Стало быть, он состоятелен, богат. Возможно, даже с титулом. Кто-то из постояльцев отеля?
Я обвела быстрым взглядом всех тех, кто сидел за столом, слева направо, и пришла к неутешительным выводам. Каждый первый, господи боже, каждый первый!
Ватрушкин? Вполне. Он был полноват, как я уже говорила, но эта полнота его совершенно не портила, а то и некоего шарма добавляла!
Арсен? Куда более вероятно. Он без титула, и не уверена, на счёт сказочного богатства, но он известный журналист и персона публичная. Вполне.
Гринберг? Ещё более вероятно, вероятнее даже, чем оба русских вместе взятые. Про Гринберга неизвестно ничего (я и имени-то его до сих пор не знала), ничего, кроме того, что он из очень богатой еврейской семьи.