Фейри с Арбата. Гамбит
Шрифт:
– В игровом центре.
– Глянул на "следователя", усмехнулся: удивится, возмутится? Но "следователь" хорошо держала образ, даже не моргнула.
– Я делаю для них кое-какие рекламные материалы. Увидел ее после погружения, в местной кафешке... и вот...
– развел руками.
– Ваша подруга очень противоречивая личность. Одна сплошная загадка.
Настасья непонятно хмыкнула.
– Ясно. Вы ее свозите куда-нибудь, где красиво. Недалеко от города, а то потеряете в дороге.
Прикинув варианты, Ильяс на всякий случай спросил, как загадочная
– Нормально реагирует, - заверила Настасья.
– Особенно если старинный. Только...
– она на минуту задумалась.
– Да. Только проследите, чтобы взяла флейту.
Составив заговор, Ильяс распрощался с леди, благо, она отказалась от джентльменского предложения подбросить до дома. Тут же, на стоянке около клуба, позвонил дамочке, возжелавшей запечатлеть свое прыщавое чадо в отчаянно рекомендованной подругами модной студии, и отменил завтрашние съемки: у него, кхе-кхе, небольшая простуда, не стоит рисковать здоровьем драгоценного чада и его прелестной мамаши.
Лиля открыла не сразу, Ильяс успел испугаться, что ее куда-то понесло в самый неподходящий момент. Что было бы странно, за прошедшие с последней игры полтора месяца она если куда и ходила, то лишь в Битцу или на Арбат. В игровом центре она была позавчера, так что сегодня определенно должна быть дома.
Открыла, не спросив, кто.
– Ильяс?
– удивилась вяло. На двоечку. Выглядела тоже на двоечку. С минусом.
– Привет, аленький цветочек, - усмехнулся он, шагая в квартиру.
Она посторонилась, даже не спросила, зачем пришел - первый раз, без звонка, в мотоциклетной куртке. Ну да, нам на все чихать. На себя в том числе.
Огляделся. Обычная квартирка, кооперативная двушка родом из шестидесятых, скромно, подзапущено и душно. До свинюшника, как бывает при запоях и загулах, не дошло, и то слава богу. Ладно.
– Джинсы годятся, майку надевай без рукавов, на улице тридцать, - велел ей.
– И ветровку. Давай, цигель-цигель.
– Куда?..
– Недалече. Одевайся.
Она пожала плечами, ушла в комнату, пошуршала там, через две минуты вернулась: те же потрепанные голубые джинсы, черный топик, обтягивающий ребра, волосы в хвост и никакой косметики. Обула кроссовки, сдернула с вешалки ветровку и рюкзачок. Господи. Дитя Освенцима! Где та прелесть в красной шапочке и с шоколадом на носу?! Такое можно снимать только на плакат "поможите-люди-добрые", без грима и костюма, как есть.
– Флейту возьми, цветочек.
Кивнула, сунула футляр в рюкзак, посмотрела без выражения. Остро захотелось поджечь гребаный игровой центр, а ее как следует встряхнуть, окунуть в прорубь и напоить скипидаром, чтобы на бумажном лице появились хоть какие краски.
Надела шлем, села позади него на мотоцикл, словно кукла. Маленькая кукла, особенно по сравнению с ним. И держаться удумала за скобы.
– Не свались, аленький цветочек, - буркнул Ильяс и еле удержался, чтобы не добавить "мечта мазохиста".
Лилька уцепилась за ремень, и на том спасибо. Но ни полслова не проронила всю дорогу, не пожаловалась на предельную скорость и даже ни разу не завизжала на нарочито резких поворотах. Словно то волшебно-изменчивое создание, - то ли ребенок, то ли женщина, то ли идеально чистый лист, - умерло в игровом центре в Битце, а у него за спиной сейчас сидит плюшевая игрушка, только уж больно костлявая. Есть, что ли, забывает? Черт. Вот же угораздило связаться!
Проезжая Сергиев Посад, подумал: пиццей накормить? Здесь, напротив Лавры, отличная пиццерия. Нет, не стоит рисковать. Надо полегче. Остановился у магазина, купил две бутылки йогурта и шоколадку. Отнес, скормил недоразумению. Похоже, и правда не ела со вчерашнего дня - шоколадка исчезла тут же, а на щеках появилось подобие румянца. После йогурта она даже подала голос. Спасибо сказала. С ума сойти.
Но хоть можно ехать дальше без опаски потерять пассажирку. Правда, скорость он на всякий случай сбросил. Немного.
Километров через пятьдесят свернул с трассы на стремную грунтовку. По такой или на тракторе, или на мотоцикле, и только посуху. Еще через десять минут показалась деревенька. Он ездил сюда часто: поснимать реку и храм - девятнадцатого века, когда-то очень красивый, а сейчас заброшенный и обветшалый. А сейчас вот привез свою "идеальную натуру". Снял ее с мотоцикла, мотоцикл завел в сарайчик к бабульке, с которой еще пару лет назад договорился о постое. Вернулся к Лиле - она так и стояла посреди дороги, но хоть растерянно оглядывалась, а не смотрела перед собой с отсутствующим видом. И зябко куталась в ветровку.
Жара за тридцать, а ей холодно. Черт бы подрал это их полное погружение!
Он достал вторую бутылку йогурта, сунул ей в руки, махнул на храм:
– Под стеной источник. То ли святой, то ли целебный, но вода вкусная. До реки одна не ходи, там болотце. А я скоро приду.
Кивнула, задумчиво пошла по грунтовке к обваленной ограде. Хмыкнув, Ильяс сделал пару десятков снимков - нечто худющее, несчастное, на фоне заброшенного кладбища... концептуально, однако. Если усадить на могилку, сойдет за местное привидение. Неупокой. А что, неплохое названьице!
Отсняв неупокой, он на полчаса о Лиле забыл. Этот храм с просвечивающими насквозь стенами и кружевными от старости куполами он мог снимать бесконечно. Да просто быть тут, сидеть на берегу и смотреть на убегающую в поля извилистую речушку, бродить между замшелых плит, оттирать от столетней пыли кусочки фресок... Изредка он посматривал на Лилю. Похоже, волшебство этого места делало свое дело: дитя Освенцима уже бродило по кладбищу, все с той же бутылкой из-под йогурта в руках. Не бросила под куст, умница. Нельзя здесь мусорить.