Фейсконтроль на главную роль

Донцова Дарья

– Весьма прозрачный намек, – согласилась я. – Думаешь, Эрик сейчас у маникюрши?

– Где ж еще?

– Мама про Аллу точно не знала?

– Мы с ней эту тему не обсуждали. Но ей тоже могли в салоне намекнуть.

– Скажи мне адрес парикмахерской, – попросила я. – Слушай, а почему ты мне сразу про шашни Эрика не рассказала? Я же спрашивала, нет ли у него связи на стороне.

– Не хотела отца позорить, – призналась Арина. – Видела, конечно, что он маму не любит, но ведь редко кто сохраняет страсть после долгих лет брака. Жили они, в принципе, неплохо, не одной же мамуле век

коротать. Хоть какой, а все же муж, общие воспоминания, и я их объединяю. Думала, выйду замуж, рожу внука, мама институт продаст, деньги под проценты в банк положит и начнет коляску катать. Мы с мужем рядом с ней будем, а папаша пусть продолжает писать свою «великую» книгу. Чем не вариант?

– Здорово, – подтвердила я.

– Но не получилось, – тихо сказала Арина. – И почему мама в тайник одна полезла? Да еще ночью. Зачем так опрометчиво книгу взяла? Ой, мне надо ее повернуть. Все!

Из трубки понеслись гудки. Я села за руль и завела мотор. Хорошо, что внимание Арины переключилось на больную мать, и мне не пришлось сообщать ей свои размышления по поводу поступка Лаврентьевой.

Похоже, добрые девушки из салона сделали прозрачный намек и самой Нине. Арина плохо знает маму. Та не захотела мириться с жизнью в гареме и решила, продав книгу, бежать от семьи. Я хорошо помню, как подруга запальчиво выкрикивала: «Надоело! Надоело! Ну их всех! Уеду в тихое место! Мечтаю жить одна! В тишине и покое!»

Интересно, как бы отреагировала Нина, узнай она о планах дочери в отношении внуков и продажи института? Боюсь, Арина была бы разочарована поведением матери. Нина-то мечтала хоть конец жизни провести одна, дочь она не собиралась селить рядом и не хотела быть нянькой для внуков. Но Арине я об этом не стану рассказывать.

Семейство Лаврентьевых посещало самую обычную парикмахерскую, без мраморных полов, кожаных кресел в холле и мальчиков с серьгами на рецепшен.

– Вы записаны? – спросила тетка лет сорока, сидевшая за стойкой.

– Маникюр сделать хочу, – заулыбалась я. – Мне посоветовали ваш салон, подруга сюда ходит, Нина Лаврентьева.

– Нинуша? – обрадовалась администратор. – А мы тут гадаем, куда они все подевались: Давно не заглядывали, Нина окраску волос пропустила. Надеюсь, ничего не случилось?

– Нина приболела, – ответила я, – Арина ухаживает за мамой.

– Передавайте им привет от Зои, – расцвела женщина, – и пожелание быстрейшего выздоровления. Ариночка очень любит мать. Такая девушка замечательная! Да, Нина воспитала прекрасную дочь. Я с ней даже советовалась по педагогическим вопросам. Моей Ленке пятнадцать, и девочка стала невыносимой. На каждое замечание «нет» кричит. Ну да я заболталась… Ноготочки у нас свои? Или гель?

– Собственные, но не в самом хорошем состоянии, – ответила я.

– Поправим, – пообещала Зоя. – Вам повезло, Танечка свободна, она суперспециалист.

– А Нина рекомендовала мне Аллу.

Зоя опустила голову, потом посмотрела из-под бровей:

– Кого?

– Петлякову, – лучезарно улыбнулась я.

– Ее нет.

– Обидно! Я приду завтра.

– Не утруждайтесь, – буркнула Зоя. – Она уволилась.

– Давно?

– Ну… меньше

недели прошло.

– Точно Алла больше у вас не работает?

Зоя спросила.

– Вас как зовут?

– Даша.

– Ох, не за маникюром вы сюда пришли!

– Верно, – признала я.

Администратор откинулась в кресле.

– Вас Нина на разведку прислала?

– Вы о чем?

Зоя поманила меня пальцем.

– Идите сюда, в комнату отдыха.

Я последовала за ней. В небольшом квадратном помещении пил за столом кофе крашеный блондин неопределенного возраста.

– Стасик, – окликнула его Зоя.

Мастер оторвал взгляд от чашки.

– Краска? Уже лечу!

– Подожди. Она от Лаврентьевой, – сообщила Зоя, кивнув в мою сторону, – ее близкая подруга, звать Дашей, пришла на разведку. Объясни ей про Петлякову!

Стасик встал.

– Хотите кофе?

– Спасибо, с удовольствием, – произнесла я заведомую неправду (очень не люблю растворимые напитки, а любезный Стасик наслаждался «амброзией» из гранул).

– Нина вам и правда подруга? – кокетливо спросил парикмахер, ставя передо мной пол-литровую кружку, до краев наполненную напитком.

– Да, – кивнула я, – старинная, мы знакомы много лет, наши дети ходили в один садик.

Стасик сел на стул.

– Нина у меня пять лет обслуживается, я знаю ее волосы, как свои, – зачастил он. – Приятная дама, умная, веселая, хорошие чаевые дает, а если опаздывает, всегда позвонит, предупредит.

– Золотая клиентка!

– Да, верно подмечено. И таких немного, – подчеркнул Стасик. – В последний год я заметил неладное. Нет, Нина выглядела как обычно, всегда с улыбкой на лице, но я видел – это маска, моя лучшая клиентка в депресняке прямо-таки тонет.

– Как вы ухитрились поставить диагноз, если Нина выглядела нормально?

– Волосы! Они все расскажут! Настоящий мастер меня поймет, другим, наверное, странно слышать: человек еще не ощутил недомогания, а прическа не укладывается, – пустился в объяснения Стасик. – Я почище томографа диагноз ставить научился. Вот, скажем, у кого-то с сердцем беда. Тогда волосы такие становятся: в общем, словно солому чешешь. На словах мне трудно объяснить. Ну-ка, позвольте…

Я не успела ничего сказать, как Стасик запустил руку в мою шевелюру.

– Порядок, – с радостью заявил он. – Только: небось мигренью маетесь?

– Случается. А как вы узнали?

– Говорю же, по волосам. Если голова часто болит, они тонкие, но густые. И стрижка у вас… мда… Хотите поправлю? Тут работы на полчаса.

– С удовольствием воспользуюсь вашим предложением, но позднее. Значит, вы определили у Нины депрессию?

– Да. Пряди сухие-сухие, словно песок под пальцами, – вздохнул Стасик. – В таком случае никакие маски не помогут, изнутри беда идет. Я решил, что у Нины на работе напряг. А потом девки зашептались, вроде Алка с Лаврентьевым роман крутит. Но я не особо их слушал. Потом Эрик прикатил и спрашивает: «Стасик, нет ли у тебя оттеночного шампуня, легкого? Хочу скдину прикрыть». Тут меня и стукнуло: не зря девки болтают. Короче, подошел я к Петляковой и прямо сказал: «Алка, ты сука! Оставь Эрика в покое, у него семья, не влезай».