Фейтфул-Плейс
Шрифт:
М-да, отстой. В маминых глазах читалось, что она коршуном налетит на них прямо на пороге. Я бы переночевал в машине и перехватил ее по дороге, но припарковаться поблизости было негде. Шай злорадно смотрел на меня.
Тут ма выпятила грудь и сказала:
– Фрэнсис, если хочешь, можешь переночевать у нас. Диван еще раскладывается.
Я не льстил себе мыслью, что наше воссоединение разбудило в ней теплые чувства: ма обожает изображать благодетельницу. Приглашение виделось мне не слишком заманчивым, однако вариантов получше не ожидалось.
– Если не гнушаешься, конечно, – добавила ма, чтобы я
– Что ты! – сказал я и широко улыбнулся Шаю. – Здорово. Спасибо, ма.
– Не “ма”, а “мамочка”. Как я понимаю, ты завтракать захочешь и все такое.
– Можно я тоже останусь? – спросил вдруг Кевин.
Ма с подозрением уставилась на него. Кевин и сам, казалось, удивился не меньше меня.
– Кто ж тебе помешает, – наконец сказала она, грузно встала с дивана и принялась собирать чашки. – Белье мне не замарайте!
Шай недобро засмеялся.
– Мир на горе Уолтонов! – сказал он, подтолкнув чемодан носком ботинка. – Аккурат к Рождеству. [6]
Курить в доме ма не разрешает, поэтому мы с Шаем и Джеки вышли на крыльцо; Кевин и Кармела последовали за нами. Мы уселись на ступенях, как сидели в детстве, посасывая фруктовый лед после ужина и надеясь, что случится что-нибудь интересное. Я не сразу поймал себя на том, что и сейчас дожидаюсь какой-нибудь сценки – мальчишек с футбольным мячом, цапающуюся парочку, женщину, спешащую к соседке обменять сплетни на чайные пакетики, да чего угодно, – однако ничего не происходило. В доме одиннадцать косматые студенты готовили ужин под приглушенные песенки Keane, в доме семь Салли Хирн гладила, а кто-то смотрел телевизор. Как видно, нынче жизнь на Фейтфул-Плейс ключом не кипела.
6
“Уолтоны” – долгоиграющий американский сериал (1972–1981) о семействе Уолтонов, начавшийся с телефильма “Возвращение: рождественская история”; действие происходит в горном шахтерском районе.
Каждый устроился на старом месте: Шай и Кармела с краю на верхней ступеньке, мы с Кевином – под ними, а еще ниже, между нами, – Джеки. Лестница хранила отпечатки наших задниц.
– Господи, теплынь-то какая! – сказала Кармела. – Будто и не декабрь вовсе. Неправильно это.
– Глобальное потепление, – сказал Кевин. – Дадите покурить?
Джеки протянула пачку:
– Лучше не начинай. Мерзкая привычка.
– Я только по особым случаям.
Я щелкнул зажигалкой, и Кевин нагнулся к огоньку. Тень ресниц легла на щеки, на секунду сделав его похожим на спящего ребенка, невинного и розовощекого. Когда-то Кевин меня боготворил, ходил за мной хвостом, а я однажды расквасил Живчику Хирну нос за то, что он отобрал у моего братишки мармеладки. Теперь от него пахло лосьоном после бритья.
– Сколько всего детей у этой Салли? – я кивнул в сторону седьмого дома.
Джеки потянулась назад через плечо, чтобы забрать у Кевина свои сигареты:
– Четырнадцать. Как представлю, аж ноет между ног.
Я хохотнул и поймал взгляд Кевина. Тот улыбнулся.
Помолчав, Кармела сообщила:
– А у меня своих уже четверо – Даррен, Луиза, Донна и Эшли.
– Джеки говорила. Ты молодчина. На кого похожи?
– Луиза – на меня, помоги ей Господь. Даррен весь в папу.
– Донна – вылитая Джеки, – сказал Кевин. – Такая же зубастенькая.
Джеки пихнула его:
– А ну заткнись!
– Они, наверное, уже большие, – сказал я.
– Ну да. Даррен в этом году школу кончает. Хочет, представь себе, на инженера пойти в Университетский колледж Дублина.
О Холли никто не спрашивал. Может, я был несправедлив к Джеки и она-таки умела держать язык за зубами.
– Вот, хочешь посмотреть? – Кармела порылась в сумке, выудила мобильник, потыкала и протянула мне.
Я полистал фотографии. Четыре неказистых конопатых ребенка; Тревор – такой же, как всегда, только волосы пореже; домик родом из семидесятых со структурной штукатуркой в каком-то унылом пригороде. Все мечты Кармелы сбылись, а этим мало кто может похвастать. Умница, хоть я от такой жизни глотку бы себе перерезал.
– Чудесные детки, – сказал я, возвращая телефон. – Поздравляю, Мелли.
Она тихонько втянула в себя воздух.
– Мелли. Господи… Меня так сто лет никто не называл.
В сумерках они снова походили на самих себя. Тусклый свет стер морщины и седину, уменьшил тяжелую челюсть Кевина, смыл с лица Джеки макияж, и вот мы впятером, юные, востроглазые и непоседливые, уже вновь пряли в темноте мечты – каждый свои. Выгляни Салли Хирн из окна, она бы увидела нас прежних – детей Мэкки на крыльце. На одну сумасшедшую секунду я обрадовался, что приехал.
– Ох, – заерзала на ступеньке Кармела, она никогда не умела молчать. – Всю задницу отсидела. Фрэнсис, ты уверен, что все было так, как ты сказал в доме? Что Рози хотела вернуться за чемоданом?
Шай не то засмеялся, не то с негромким присвистом выпустил сквозь зубы дым:
– Хрень. Он знает это не хуже меня.
Кармела шлепнула его по колену:
– Язык придержи!
Шай не пошевелился.
– Ты о чем? Почему хрень?
Он пожал плечами.
– Наверняка я ничего не знаю, – сказал я. – Но, как по мне, она наверняка в Англии, и все у нее хорошо.
– Свалила без билета и документов?
– Деньжат она поднакопила, билет могла и новый купить, а уплыть в Англию в ту пору можно было и без документов.
Так и было. Свидетельства о рождении мы собирались взять с собой только на случай, если придется подавать на пособие, пока ищем работу, да и пожениться хотели.
– Но я же не зря тебе позвонила? – тихо спросила Джеки. – Или надо было просто…
В воздухе повисло напряжение.
– …оставить все как есть, – закончил Шай.
– Нет, – сказал я. – Правильно сделала, сестренка. Чутье тебя не подвело.
Джеки вытянула ноги и рассматривала свои высокие каблуки. Я видел только ее затылок.
– Может, и так, – отозвалась она.
Мы еще немного посидели и покурили. Запах солода и горелого хмеля пропал; в девяностые на “Гиннессе” внедрили что-то экологичное, и теперь район пах дизельными выхлопами, что, как видно, считалось улучшением. Вокруг фонаря в конце улицы кружили мотыльки. Раньше дети качались на канате, привязанном к верхушке столба, но кто-то его снял.