Фиалка молчаливая

Я возвращался из города Н. с симпозиума, где обсуждался доклад профессора Кулябко «Современные звукоизолирующие системы и их роль в борьбе с промышленными и городскими шумами». Когда до Москвы оставалось километров полтораста, два соседа по купе сошли на какой-то станции, и я остался один на один с третьим случайным попутчиком, загорелым человеком лет тридцати. Весь вчерашний вечер он молча простоял в коридоре, куря сигарету за сигаретой.

— Извините, у меня к вам будет одна просьба… — застенчиво обратился он ко мне. — Я краем уха слышал ваш разговор с этими двумя, которые вышли, и понял, что вы ленинградец… — Он смущенно замолчал, а затем повел речь о том, что он ботаник, что он возвращается в Ленинград из экспедиции по поискам редкой целебной травки, — название ее он произнес по-латыни, и я сразу же забыл, как оно звучит. Весь личный состав экспедиции выехал неделю тому назад, он же задержался по собственному почину, чтобы поискать еще и… — он опять произнес два латинских слова. Теперь он держит путь домой, но…

Воспользовавшись паузой, я пожаловался Ботанику, что нет прямого поезда и что в такую жару придется в Москве делать пересадку. Впрочем, спешить мне сейчас незачем, добавил я, дома в Ленинграде меня никто не ждет, ибо жена третьего дня улетела на месяц в Кисловодск.

— А вот меня жена ждет, — с неопределенной интонацией произнес мой собеседник и вышел из купе. Но затем вдруг вернулся, встал передо мной и с дрожью в голосе сказал: — У меня к вам такая просьба: разрешите мне вас ударить!

— Вы что, с приветом?! Ненормальный вы, что ли?! — воскликнул я, принимая оборонительную позу.

— Простите… Я все объясню… — прошептал незнакомец. — Я вам за это денег дам, если хотите… Я даже ударять вас не буду. Я прошу вас выбежать в коридор и закричать, что я вас оскорбил и ударил… То есть я прошу сделать так, чтобы по прибытии в Москву мне дали пятнадцать суток.

Тут у меня мелькнула мысль, что передо мной не сумасшедший, а кое-кто похуже. Из детективной литературы известно, что крупные бандиты любят прикидываться мелкими хулиганами, чтобы получить короткую отсидку и замести следы. Поэтому я принял еще более оборонительную позу и сказал: — Нет, вы не отделаетесь пятнадцатью сутками! Вы не уйдете от суда и возмездия и отсидите свои годы сполна!

— Ах, вашими бы устами да мед пить, — сказал Ботаник, мирно садясь на диван. — Не дадут мне годов.

Я вгляделся в его лицо. Да, на преступника он не походил. Но тем непонятнее была его просьба.

— Почему вам так хочется получить пятнадцать суток? — с недоумением спросил я. — Это что у вас, хобби такое?

— Уж какое там хобби, — печально молвил Ботаник. — Просто мне надо отсрочить свое прибытие в Ленинград… Не подумайте худого, я не лодырь какой-нибудь. У меня семнадцать дней переработки… Я хочу иметь законный повод попозже явиться к своей жене.

— А, теперь-то мне все ясно! В экспедиции вы влюбились в симпатичную сотрудницу, решили создать новую семью, написали об этом жене, а теперь готовы любой ценой отсрочить свою встречу с законной супругой, страшась решительного объяснения с глазу на глаз. Ведь так?

— Вы ошибаетесь, — ответил Ботаник. — Я не собираюсь уходить от жены. Но я боюсь ее.

— Ксенофобия, то есть женобоязнь? Или какой-нибудь комплекс по Фрейду?

— Никаких комплексов. Я вполне здоровый человек, — возразил Ботаник. — Тут дело совсем в другом.

И он поведал мне историю, которую я изложу от его лица, но с некоторыми стилистическими поправками, ибо рассказывал он торопливо, сбивчиво, порой повторяясь и даже заикаясь от волнения.

Меня зовут Сергей Васильевич. Я родился и рос в Сибири, в нижнем течении Енисея, в поселке Кержаково, состоящем из трех дворов. Школа-интернат, куда меня отвозили каждой осенью, находилась от нас в ста восьмидесяти километрах.

Семья у нас большая и дружная, и единственное, что, быть может, не всякому бы понравилось в нас, — это наша немногоречивость. Но к угрюмости и мрачности она не имеет никакого отношения — просто мы привыкли выражать свои мысли кратко.

После окончания школы я поехал в Ленинград, успешно поступил в Университет, успешно его окончил, а затем устроился в тот НИИ, где успешно тружусь ныне. Я считаюсь неплохим работником, товарищи относятся ко мне отлично, начальство не притесняет. Но в семейной жизни меня постигла неудача.

С юных лет у меня составился вот такой идеал подруги жизни: она должна быть красива, отзывчива, добра и ни в коем случае не болтлива. Но долгое время я не мог найти своего идеала. Правда, некоторые девушки мне весьма нравились, и я им нравился тоже. Но каждый раз, когда я замечал, что моя симпатия слишком много разговаривает, я сразу же тактично, но решительно порывал с нею. Меня удерживал страх перед жуткой возможностью прожить жизнь рядом с человеком, который все время разглагольствует по любому поводу и без оного.

И вот три года тому назад на вечеринке у друзей я обратил внимание на одну девушку. Она сидела на другом конце стола и выделялась своей красотой и кротким выражением лица. Далее я заметил, что хоть она внимательно слушает разговоры соседей и реагирует на них улыбкой и богатой мимикой, но сама все время молчит.

— Кто это? — спросил я хозяйку, сидевшую рядом со мной.

— Это Валя Л., — ответила соседка. — Она работает лаборанткой в пригородном филиале нашего института.

— Она не замужем?

— Нет, — ответила собеседница. — И вряд ли она найдет себе мужа. Бедняжка — немая.

«Разве молчание — недостаток!» — подумал я, и спросил: — Это у нее от рождения?

— Нет, это случилось два года тому назад. Она летела на юг, и самолет попал в большую воздушную яму, и стал падать, вернее, пассажиры были уверены, что он падает. Летчик, разумеется, выправил курс, но Валентина пережила настолько сильное душевное потрясение, что утратила дар речи. Потом ее долго лечили, но ничто не помогло. Увы, это навсегда…