Фиалки на десерт (сборник)
Шрифт:
– Да не за что! – бодро откликнулась Таня. – За что спасибо-то? Вы ж так ничего и не съели!
Митька торопливо зашнуровывал кроссовки, головы не поднимал. Косо мазнул по щеке:
– Мам, спасибо! Ну, мы рванули?
– Угу, – усмехнулась Таня. – Рванули! Штаны не порви, прыткий мой!
Сын сделал вид, что не расслышал.
Таня закрыла за ними дверь и опустилась на стул. Ей показалось, что из нее выкачали весь воздух. Ловила его ртом как рыба, а вздохнуть не могла.
Просидела, наверное, около часа, потом поднялась и поплелась в комнату –
Она с ожесточением вываливала плоды своего труда в мусорное ведро. Все остатки, которые сладки. Вместе с почти нетронутой уткой. Приговаривая при этом:
– Ну и черт с вами! Ну и пожалуйста! Ну и идите вы… В ваши Парижи! Жрите там свои фуа-гра и лягушек! А нам и здесь хорошо! С кислой капустой и винегретом!
Бормотала, выкрикивала а потом плюхнулась на табуретку и разревелась.
Вот она, жизнь, мать ее так. Растила сыночка, лелеяла. Пестовала детку свою, надежду, опору и гордость. Хотя чем особенно было гордиться? Обычный мальчик, середнячок. Это для мамы праздник и счастье.
Ревела, ревела…
Ну а потом успокоилась. Ничего, проживем! Без вас проживем, не помрем. Правда, верилось в это с трудом.
Легла в постель и позвонила Светке, и тут ее прорвало. Просто авария на плотине. Потому что всегда после этого становилось легче. А сейчас нужно было одно – чтобы стало полегче. Ну хоть чуть-чуть…
Светка орала:
– Да забей ты на них! Забей, поняла? Вырос птенчик – и тю-тю! Маме привет! Улетел! Сын – это гость. Квартирант и сосед! Ты поняла? Все, успокоилась и… – Светка выдохнула, замолчала и выпалила: – И занялась личной жизнью!
Ага, как же! Личной жизнью… смешно. Какая там личная жизнь в сорок два? А про сыновей-птенцов и соседей, про сыновей-квартирантов… Светке-то откуда-то знать? Лучшей подруге?
Таня хмыкнула про себя: «Все такие советчики! Ну даже смешно!»
Светка была бездетной. Говорит, не страдала – долю такую выбрала себе сама.
А от кого рожать-то? Правильно, не от кого! Все либо козлы, либо – козлищи!
– Да ладно, – вяло отбрехивалась Таня, – просто нам с тобой не везло!
Ну все, потрепались, и будет. Странно, что не помогло. Всегда становилось легче после этих самых разговоров, всегда отступало. Но – не сегодня. И не сейчас. Слишком больно, слишком обидно…
В горле тугой комок – разрастается, разбухает, как дрожжевое тесто в кастрюле. Даже дыхание перекрывает – так тяжело…
Нет, а как вот смириться? Был сын – и нет! Был маленький, крошечный мальчик – самый сладкий и самый любимый. Для которого всё – вся моя жизнь! Комочек родной. Теплый и вкусный. Шейка сзади, под мокрыми волосиками после сна, нежная, влажная. Уткнешься туда носом – и страшно тебе за все! За него, за этого мальчика, за крошку свою. Знаешь ведь – жизнь штука сложная, вредная. Никого не пропустит. Значит, и ее мальчика? Тоже прижмет? Господи, не приведи! Умоляю – меня! Слышишь – меня! От него отведи! Отведи, умоляю! Все болезни, все страхи. Печали все, трудности. Все – на меня!
Страх душил по ночам – просыпалась в поту и подскакивала к кроватке: дышит? Господи, дура какая!
Все тут вспомнилось, все – и ночи бессонные, и болезни. И как свалилась со стула в больнице – три ночи без сна. Свалилась с таким грохотом! Стыд-то какой! Всех разбудила. А главное – перепугалась. Погонят сейчас! Выпрут, и Митька останется в боксе один. А персонал не дозовешься.
Ничего, обошлось! Вошла сонная и недовольная, вечно хмурая медсестра Тома.
– Чё тут у вас? Ну, ты даешь… – Зевнула широко и ушла.
Таня перевела дух – уф, не поперли! Славатегосподи!
Да все равно бы не ушла – вцепилась бы в ножки кровати и не ушла! А Митька тогда и не проснулся даже – такой был слабенький, сердце рвалось…
Не ел ничего. Совсем. Пару ложек компота – и все.
Спрашивала его:
– Ты что-нибудь хочешь, сынок? Ну, что-нибудь вкусненькое? Тортик, конфетку? Мороженое? Биг-мак твой дурацкий?
– Ничего, – мотал он головой. – Ни-че-го.
Ну, и у нее кусок в горло не лез – похудела тогда килограммов на десять. Из больницы вышли просто два узника – оба от ветра качались. Встречали тогда мама и Миша. Тогда был еще Миша…
Тогда долго ловили такси – Миша был «безлошадный». Машина и Миша – господи! И подумать-то страшно.
А потом, когда Митьке было шестнадцать, он снова попал в больницу.
Таня ночевала тогда у Светки, так было ближе навещать сына. После выписки их встречал Богомолов – что правда, то правда. Про хорошее мы тоже помним. Встречал. Она позвонила ему накануне – сможешь забрать?
Думал, правда довольно долго, но потом проговорил:
– Заберу.
Она положила трубку и подумала, что загадала: откажется – все, конец. Тут уж точно конец! И никаких объяснений!
Был у Тани один «страшный страх» – показаться навязчивой. Шло это издалека, из самого детства – наверное, после развода родителей.
Те развелись, когда ей было десять. По ночам Таня слышала, как они ругаются – из их комнаты доносились приглушенные звуки скандала.
Правда, наутро все делали вид, что все хорошо, – мама кормила папу завтраком, а Таня опускала глаза – ей было неловко и стыдно, что среди ночи она просыпалась и прислушивалась к звукам, доносящимся из родительской спальни. Она считала, что вторгалась во что-то секретное, стыдное, куда ей, ребенку, был вход воспрещен.
Ей не хотелось смотреть в глаза родителям – было неловко. Неловко оттого, что она стала невольным свидетелем, что оказалась посвященной в проблемы взрослых, невольно втянута в их взрослые непонятные игры. А еще было мучительно, что ее родители скандалили и выясняли отношения и она вынуждена была скрывать, что все знает.
Отец, которого она обожала, ушел в одночасье – быстро собрал чемодан и был таков. Чемодан собирал при Тане, не очень-то обращая внимание на растерянную, испуганную девочку.