Фиаско 1941. Трусость или измена?
Шрифт:
22-я и 30-я танковые дивизии имели до 230 танков и в 6.30 утра 23 июня пошли в контрнаступление, которое вылилось во встречное сражение под Пружанами. Это был жестокий и скоротечный бой, в котором превосходящие немецкие силы навалились на 30-ю танковую дивизию с разных направлений. В ходе двухчасового боя дивизия потеряла 60 танков и оставила Пружаны [244] . Но даже после неудачи от активных действий не отказались. Через несколько часов части 30-й танковой дивизии провели еще контратаки на Пружаны и частично захватили этот населенный пункт. Командир 14-го мехкорпуса стал сосредотачивать силы в этом районе для развития успеха, однако немцы с 16 часов дня 23 июня изменили направление удара на Кобрин, в 35 км южнее Пружан. На сильно потрепанную уже в первые часы войны 22-ю танковую дивизию, понесшую потери в ходе контрудара утром 23 июня, навалились сразу четыре немецкие дивизии: 3-я и 4-я танковые и 34-я и 31-я пехотные. Против них было 67 танков с неполными экипажами. Разгорелось сражение за Именинский аэродром под Кобрином, в ходе которой 22-я танковая
244
Сандалов Л.М. Первые дни войны. Боевые действия 4-й армии 22 июня – 10 июля 1941 года. М.: Военное издательство, 1989. С. 110–111.
245
Сандалов Л.М. Первые дни войны. Боевые действия 4-й армии 22 июня – 10 июля 1941 года. М.: Военное издательство, 1989. С. 114.
Уже одной этой истории достаточно для того, чтобы полностью опровергнуть все измышления Марка Солонина на тему, что Красная Армия якобы не хотела воевать и собиралась при первой возможности разбежаться. Как мы видим, соединения 4-й армии, которые вынесли, пожалуй, самый сильный удар утром 22 июня, потом сражались разрозненно и фактически без управления, не только не побежали, но и несколько раз контратаковали противника, несмотря на самые неблагоприятные обстоятельства.
Уже этих примеров достаточно для того, чтобы показать, что по состоянию на вечер 22 июня необходимость нанесения контрударов назрела настолько, что стала очевидной командованию фронтов и армий. Даже 4-я армия, которая действовала фактически в отрыве от остальных сил Западного фронта, и та направила свои сильно потрепанные войска на контрудар! Это был единственный способ если не остановить, то хотя бы задержать наступавшего врага. Что еще в такой ситуации мог приказать Генеральный штаб воюющим фронтам? И как было бы воспринято, если бы в первый день войны Генеральный штаб отдал бы приказ на общее отступление?
Причины неудачи
Катастрофическое положение, вынудившее фронты к отходу, сложилось только через несколько дней после Директивы № 3, уже после череды контрударов, вылившихся в тяжелые встречные бои, в большинстве из которых немцы смогли одержать победу. Быстрее всего это положение создалось на Западном фронте, в котором уже вечером 24 июня создалась угроза окружения целой группы армий: 10-й, 13-й и 3-й в белостокском выступе. Немецкий 39-й моторизованный корпус в составе 7-й, 20-й и 12-й танковых дивизий уже 25 июня вышел к северо-западным пригородам Минска. Соединения немецких 47-го и 24-го моторизованных корпусов ночью на 24 июня и в течение дня совершили рывок от Пружан и Кобрина на Слоним и Барановичи. Л.М. Сандалов пишет о том, что уже с 8 часов утра 24 июня немецкие танки атаковали позиции в районе Слонима. Атаки продолжались до 14 часов, когда оборона была прорвана и советские войска были отброшены восточнее, к реке Шара и Барановичам. Таким образом, немцы закрыли для армий, расположенных в Белостокском выступе, путь на север и перехватили единственную дорогу, по которой они могли отступать на восток, через Слоним и Барановичи.
В середине дня 25 июня командование Западного фронта отдало приказ на отступление из Белостокского выступа, которое должно было начаться не позднее 21 часа вечера того же дня. Это было решение, которое во многом предопределило дальнейшую катастрофу всего Западного фронта. Во-первых, приказ этот превращал отход войск более чем на 150 км на восток в форменное бегство, без подготовки, без выставления арьергардных отрядов, из контрнаступления, которое еще вели части 11-го мехкорпуса под Гродно, сразу на марш. Во-вторых, это решение явно запоздало, и к моменту отдачи приказа для выхода из «мешка» оставался коридор шириной не более 60 км. В-третьих, линия Лида, Слоним, Пинск, на которую было предписано отвести войска, была уже занята противником, и части 4-й армии вели бои примерно в 40 км восточнее этого рубежа.
Л.М. Сандалов написал об этом решении так: «Запоздалое решение Ставки Главного Командования на отвод войск из района Белостока и отсутствие находчивости у командования фронта в своевременном доведении его до войск в значительной мере предопределили в последующем неудачный исход боевых действий в период отступления и в конечном итоге тяжелое поражение войск всех армий Западного фронта. Это видно из того, что к моменту отдачи указаний командующим для отхода белостокской группировки войск Западного фронта оставался коридор шириной местами не более 60 км с небольшим количеством проселочных дорог» [246] . Он пишет, что рациональнее было бы, используя соединения второго эшелона фронта, в котором было четыре стрелковые дивизии, создать оборону района Слоним, Барановичи, с целью удержания коридора для выхода других войск. Также можно было бы поставить практически окруженные 3-ю и 10-ю армии в круговую оборону, что при грамотном управлении позволило бы сковать крупные немецкие силы и отвлечь их от дальнейшего наступления на восток.
246
Сандалов Л.М. Первые дни войны. Боевые действия 4-й армии 22 июня – 10 июля 1941 года. М.: Военное издательство, 1989. С. 146.
Наконец, приказ об отводе не дошел до 3-й и 10-й армий, и им пришлось отступать самостоятельно. Командование 10-й армии приняло решение об отводе только 28 июня, когда дорога для отступления была уже прочно закрыта. Именно это запоздалое, неорганизованное отступление всего по нескольким дорогам, с неизбежным скучиванием войск, прямо на немецкую оборону внутреннего кольца окружения под ударами с воздуха и породило огромное количество брошенной техники, на которую теперь любит ссылаться Марк Солонин, рассказывая про «нежелающую воевать» армию.
Здесь нужно сказать, что укоренившееся представление о том, что все брошенное вооружение, техника и боеприпасы были окончательно и безвозвратно потеряны, неверно. Отмечено немало случаев, когда брошенное вооружение и боеприпасы использовались повторно. Н.К. Попель вспоминает, как они во время своего продвижения по тылам противника у Славуты наткнулись на поле боя, на котором некогда кипела схватка между немецкими танками и советской батареей 122-мм гаубиц. В этот момент немцы изготовились атаковать отряд Попеля. Однако офицеры быстро привели две гаубицы в готовность, взяли оставшиеся на позиции снаряды и прямой наводкой расстреляли немецкую мотопехоту [247] . Или другой пример. Генерал-лейтенант артиллерии И.С. Стрельбицкий вспоминал, как в феврале 1942 года 3-я ударная армия Калининского фронта наткнулась на большое кладбище техники, брошенной при отступлении. К ним подошел командир партизанского отряда майор Митрофанов и рассказал, как летом 1941 года, попав в окружение, он вместе с группой артиллеристов и местными колхозниками по ночам обходил поля сражения. Собирали и относили в леса винтовки, пулеметы, патроны, снаряды, с гаубиц были сняты замки и панорамы, которые были закопаны. Стрельбицкий решил воспользоваться тайниками и вскоре майор Митрофанов был назначен Военным советом армии командиром 609-го армейского минометного полка, сформированного из окруженцев и партизан, вооруженного спрятанным оружием. Такого оружия было столь много, что член Военного совета 3-й ударной армии П.К. Пономаренко призвал в каждой дивизии и бригаде создавать команды для сбора оружия и боеприпасов [248] .
247
Попель Н.К. В тяжкую пору. М.-СПб., Terra Fantastica, 2001. С. 246.
248
Стрельбицкий И.С. Штурм. М.: Воениздат, 1965. С. 12–14.
Но больше всего брошенного оружия доставалось, конечно, партизанам. Партизаны и сами собирали его на стадии формирования отрядов, а также им помогало местное население. Например, население Орловской и Смоленской областей собрало и передало партизанам 63 танка и бронемашины, 424 орудия и миномета, 536 станковых и 1563 ручных пулемета, 43 155 винтовок и автоматов, 830 тыс. снарядов и мин, 28 млн патронов. Все это оружие и боеприпасы остались после ожесточенного Смоленского сражения. Собранным оружием можно было вооружить несколько дивизий.
Конечно, стоило бы обобщить подобные факты и скорректировать цифры потерь вооружения и техники, поскольку далеко не всегда брошенное оружие терялось безвозвратно. Немалая доля его была впоследствии использована или партизанами, или частями Красной Армии.
Положение Юго-Западного фронта было намного лучше. Несмотря на сильный натиск противника, армии фронта проводили многочисленные контрудары, приведшие к целому танковому сражению в районе Луцк – Дубно – Броды. Приказ на отвод 5-я армия получила 1 июля, в момент подготовки второго контрудара на Дубно, в котором тогда сражалась группа комиссара Попеля. Приказ предписывал армии отойти на расстояние примерно 150 км до 5 июля, с темпом 35–50 км в сутки. Собственно, сложившееся положение диктовало такое решение. Немецкий прорыв, разделивший 5-ю и 6-ю армии, создавал угрозу окружения крупных группировок, в частности 6-й и 26-й армий, и требовал восстановления фронта. Стало совершенно очевидно, что задача по прикрытию границы не выполнена, а мобилизация в приграничных районах сорвана. Потому решение на отход в это время было уже обоснованным, и осуществлялось организованно, под прикрытием подвижных соединений, которые вели арьергардные бои. Однако тем не менее командование 5-й армии решило до завершения отхода, отправив пехотные соединения на восток, нанести контрудар механизированными соединениями на Дубно, который выполнялся до 11.30 утра 2 июля 1941 года [249] .
249
Владимирский А.В. На киевском направлении. По опыту ведения боевых действий войсками 5-й армии Юго-Западного фронта в июне – сентябре 1941 г. М.: Военное издательство, 1989. С. 118.
Северо-Западный фронт получил приказ на отвод войск в Псковский и Островский укрепрайоны по старой границе и организацию обороны по Западной Двине 29 июля 1941 года после ожесточенного сражения за плацдарм на правом берегу Западной Двины у Даугавпилса 26–29 июня, с большими потерями с обеих сторон.
Таким образом, вовсе не Директива № 3 была причиной отхода приграничных фронтов и в особенности поражения Западного фронта. Эта директива, как уже было показано выше, сформулировала единственно доступное в сложившихся на тот момент условиях решение, а общий отход войск был результатом исхода многодневных боев. Утверждать, в стиле Виктора Суворова, что Директива № 3 и лично Жуков «подставили армию под разгром», нет никаких оснований.