Фигурки страсти
Шрифт:
Каково же было мое изумление, когда я узрел… узрел те самые фигурки, о которых мне когда-то рассказывала жена!
Да, да, в шкатулке находилась коллекция эротических статуэток, якобы изображающих Серебряную Фей и ее любовников в различных эротических позах. Я кое-что знал о китайском искусстве любви и сейчас узнавал «Вращающегося дракона» и «Любящих ласточек», «Летящих бабочек» и «Бамбуковые палки у алтаря», «Танец двух фениксов» и «Скачущих диких лошадей», «Летящего белого тигра» и «Рог единорога», «Слонов» и «Веселую обезьяну»…
Впрочем, я думал вовсе не о фривольностях. Я думал о том, что передо мной сокровище национального значения и уникальной ценности. Или, может быть, копии?
И я позвал Шарлотт. Она ведь искусствовед,
Шарлотт сразу подтвердила мои подозрения: статуэтки были копиями. Однако великолепного качества. Шарлотт сказала, что смогла распознать это только потому, что видела оригиналы.
Слова жены меня немного успокоили. Подарок был щедрым, но не настолько, чтобы я ощущал себя в неоплатном долгу. Иначе то, что я его принял, было бы опасно по отношению к моим служебным обязанностям.
– Не могу понять, что значит такой дар, – напряженно произнесла Шарлотт.
– Честно сказать, любимая, я тоже мало что понимаю. Но, может быть, императрица просто пожелала выразить свое расположение новому консулу…
– Я бы сказала, что так женщина может выразить расположение мужчине, которого она хочет затащить в свою постель!
Шарлотт всегда была очень раскованна в выражениях. Именно поэтому отец был против нашего брака, считая, что ее происхождение – ведь она из семьи буржуазной, даже, можно сказать, простонародной, – накладывает на нее неизгладимую печать, которая может помешать моему подъему по карьерной лестнице. Ни красота Шарлотт, ни ее необычайная для женщины образованность его не смягчили. Отец даже заявил, что я предал свое сословие, женившись на ней. А Шарлотт, наоборот, помогала мне, была другом и советчиком. У нее потрясающее чутье на людей! Конечно, ее страшно раздражали моя нелюбовь к грубой лексике, мои попытки обуздать ее вольные словечки. Впрочем, должен признать две вещи. На людях моя жена держала себя безукоризненно. А во-вторых, когда Шарлотт порой роняла такие словечки в постели, я… Дьявольщина, меня они необычайно возбуждали! И сейчас… сейчас мне смертельно захотелось повторить с ней те уроки, которые давали статуэтки. Но тут же до меня дошел смысл ее слов.
– Ты с ума сошла, моя дорогая! Императрица… и я? Кроме того, она женщина преклонных лет!
– Ты ее видел только раз, и то мельком. А я могла наблюдать за ней. Такая женщина никогда не будет достаточно стара для любви. Она вообще не может быть «преклонных лет». У нее на лице – вечная красота, а в теле – вечная молодость.
– Шарлотт! – Я начал злиться. – Прекрати! Я не знаю, что означает странный подарок, но он просто не может быть тем, о чем ты говоришь. Скорей всего, тут какая-то попытка взятки… боюсь, что ее чиновники начнут со мной переговоры в обход посла… Я слышал, что у него какие-то нелады с министром иностранных дел, ходят даже разговоры о его смещении. Возможно, императрица ищет их примирения?
– И обращается поэтому в консульство в Маньчжурии? Она что, считает, что ты можешь повлиять на позицию Готье? Что за ерунда!
– Не такая уж и ерунда, – пробормотал я. – Знаешь, мне кое-что пришло в голову… Ты не поверишь, но я действительно могу оказать некое воздействие на Готье. То есть не я, а мой дядя Шарль. Ведь он муж племянницы Готье.
– Что? – изумилась Шарлотта. – Не может быть! Как так вышло, что я ничего не знаю?
– Это семейная тайна. Видишь ли… Мелина содержится в психиатрической лечебнице – несчастная сошла с ума во время родов. Ребенок появился на свет мертвым, ей пришлось испытать страшную боль, и она лишилась рассудка от шока. Шарль любил ее, но с тех пор прошло уже несколько лет, а бедняжка неизлечима. Дядя начал поговаривать о расторжении брака. Что ж, его можно понять.
– Да… – прошептала Шарлотт. – Но девушка…
– В том-то и дело, что в редкие минуты просветления она все осознает и любит его по-прежнему. Развод с Шарлем означает для нее гибель – не останется
– Боже мой… – Шарлотт опустила глаза, полные слез.
– И Готье очень надеется на моего отца, который один только и имеет влияние на Шарля. Отец вырастил своего брата после смерти родителей, у него в руках деньги, на которые живет Шарль. Я не знаю, как наша семейная тайна стала известна китайцам, но, если бы им удалось каким-то способом привлечь меня на свою сторону, я воздействовал бы на Готье через отца… Ну, это в идеале, конечно. Они могли рассчитывать на меня, не ведая, что мы с отцом в ссоре.
– Но каким образом китайцы проведали о тайне?! – воскликнула потрясенная Шарлотт.
– Говорю же, не знаю. Я не знаю!
Я и в самом деле не знал, верно ли догадался. Но такой ответ был ближе всего к истине. Что еще я мог предположить? Не ту же ерунду, которая взбрела в голову моей ревнивой жене…
Наши дни, Франция
– Вам плохо? – испугался Эсмэ, подскакивая к Алёне.
– Нет, ничего, – с трудом выговорила та. Но больше сдерживаться не могла – начала хохотать.
Молодой человек попятился. Кажется, если бы гостья рухнула в обморок, он отреагировал бы более спокойно.
– Извините, – смогла наконец сказать Алёна. – Дело в том, что я на днях видела такую странную пару в Талле. И про себя назвала так: «красная дама, черный валет». Она высокая, в красном платье в индийском стиле, он очень субтильный, с черными усиками, черным лаком на ногтях, с длинными черными волосами… А сегодня встретила лысую даму, всю в черном… ногти на ногах тоже чер… черные… – Алёна опять начала задыхаться от смеха. – И подумала: она как раз под пару тому «валету»… Только сегодня она была дама, а ее спутник… спутница… он, она… он тоже был лысый… лысая… Ой, я не могу!
И она расхохоталась так громко, что из соседней комнаты донесся изумленный женский голос:
– Что там происходит?!
– Все в порядке, тетя, – отозвался молодой человек, подмигивая Алёне ярким нахальным глазом, – мы говорим о слете трансвеститов.
– Нашел о чем говорить с приличными людьми! – возмущенно отозвались из соседней комнаты.
Затем на пороге показалась крошечная дама в платьице, из-под которого торчали сухонькие ножонки в босоножках на каблучищах и высоченной платформе, с пышной прической, накрашенная сверх всякой меры, прижимавшая к себе той-терьера, который немедленно и пискляво залаял, уставившись на Алёну выпученными глазками. Отчего-то такие… господи, прости… шмакодявки собачьего мира терпеть нашу героиню не могли, в то время как могучие псы относились с подобострастием и не то что тявкнуть на нее не смели – всяко ластились и лезли под руку: погладь, мол, богиня… Впрочем, мадам Аршамбо тоже уставилась весьма неодобрительно на Алёнин синяк. Его обладательница пожалела, что расслабилась и забыла надеть очки. И вот вам результат – немедленно выведена из разряда приличных людей… мадам Аршамбо только окинула ее взором и, даже не кивнув, скрылась за дверью вместе со своей собачонкой.
Алёне, конечно, следовало обидеться, что какая-то бургундская карлица смеет неодобрительно смотреть на русскую красавицу, писательницу и все такое, но рядом давился хохотом Эсмэ, а смех, сами понимаете, штука заразительная. Алёна ринулась прочь из отеля и дала себе волю уже за дверью. Сидевшие за столиками респектабельные господа туристы воззрились на нее несколько испуганно, тем более что следом выскочил Эсмэ, который тоже не в силах был справиться со смехом. Молодой человек схватил Алёну за руку и потащил за угол. В крохотном средневековом тупичке – два шага на два, носившем название Колесный тупик, оба принялись хохотать, бессмысленно-блестящими глазами глядя друг на друга, и продолжалось так до тех пор, пока Эсмэ вдруг не придвинулся к Алёне, не схватил ее, не прижал к себе и не чмокнул в губы, чуточку приподнявшись на цыпочки, чтобы оказаться одного роста с ней.