Филе из палтуса (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Вот-вот! И отец велел ей сделать абордаж.
— Напасть на отца ребенка? — спросил я.
— Да нет же, дурачок! Избавиться от младенца.
— Ну и как? Она послушалась?
— Послушалась. Он послал ее в Лондон. Это обошлось страшно дорого, и бедняжка вернулась домой в жутком состоянии. По-моему, ее отец был не прав.
К этому времени большинство других посетителей ресторана слушали нашу беседу затаив дыхание.
За кофе Урсула принялась рассказывать мне длинную и весьма замысловатую историю про одного своего друга, который попал в беду и которому
— Как раз тогда я не могла ничего поделать, потому что мама лежала в постели с гриппом, а папочка попросил меня пораньше приготовить завтрак, потому что собирался отвезти быка к ветеринару, чтобы хлестать его. Поэтому…
— Что собирался сделать твой папа? — спросил я.
— Отвезти к ветеринару быка, чтобы хлестать его. Он стал совсем буйный и опасный.
Я тщетно пытался сообразить, зачем надо хлестать опасного и буйного быка, однако у меня достало ума не расспрашивать об этом Урсулу.
— Послушай, — сказал я, — давай-ка допивай поскорей кофе. Не то мы можем опоздать на концерт.
— О, конечно, — отозвалась она. — Нам нельзя опаздывать.
Урсула поспешно допила кофе, я рассчитался с официантом и вывел ее из ресторана. Мы проследовали через так называемый Борнмутский увеселительный сад, мимо чахлых рододендронов и прудов к концертному залу.
Когда мы взяли курс на свои места, Урсула настояла на том, чтобы нести с собой свою корзинку.
— Почему бы тебе не оставить ее в гардеробе? — спросил я, уж больно громоздкой казалась мне эта корзина.
— Я не доверяю гардеробам, — загадочно ответила Урсула. — Там происходят странные вещи.
Чтобы не усложнять себе жизнь, я не стал выяснять, что за странные вещи происходят в гардеробах. Мы заняли свои кресла и втиснули корзинку между ногами.
Постепенно зал заполнили серьезные любители музыки. И когда вышел концертмейстер, Урсула с жаром присоединилась к аплодисментам, потом наклонилась ко мне и прошептала:
— Правда, дирижер очень симпатичный?
Я посчитал, что сейчас не время поправлять ее. Наконец появился дирижер, и Урсула снова принялась бить в ладоши, потом откинулась в кресле и глубоко вздохнула. Посмотрела на меня с очаровательной улыбкой:
— Я предвкушаю, как это будет чудесно, дорогой.
Программа концерта состояла из произведений Моцарта, моего любимого композитора, и мне быстро стало понятно, что подразумевали мои друзья, говоря о пагубном воздействии Урсулы на музыку. Стоило инструментам смолкнуть на секунду, как она тотчас принималась аплодировать. Со всех сторон на нас шикали, и я быстро наловчился вовремя хватать ее за руки. Каждый раз она обращала на меня страдальческий взгляд и шептала:
— Прости, дорогой. Я думала, он уже закончил.
Кажется, после четвертого номера программы я почувствовал, что корзинка шевелится. Подумал сперва, что ошибся, но, придавив ее ногой, убедился, что там происходит какое-то шевеление. Посмотрел на Урсулу, она сидела с закрытыми глазами, покачивая в такт музыке указательным
— Урсула! — прошептал я.
— Да, дорогой, — отозвалась она, не открывая глаз.
— Что у тебя там в корзине?
Она озадаченно уставилась на меня.
— Ты о чем это?
— В твоей корзинке что-то шевелится.
— Тс-с-с! — донесся сзади сердитый хор.
— Не может быть, — сказала Урсула. — Разве что кончилось действие таблеток.
— Что у тебя в корзине? — спросил я.
— Ничего особенного, просто подарок для одного человека.
Она наклонилась, подняла крышку и извлекла из корзинки крохотного мопса с огромными черными глазами.
Я был потрясен. Борнмутские любители музыки очень серьезно относились к концертам, меньше всего на свете они желали и допускали, чтобы в священные покои вторгались собаки.
— Черт возьми! — сказала Урсула, глядя на очаровательную мордочку мопса. — Действие таблеток кончилось.
— Слышишь, немедленно посади его обратно в корзину, — прошипел я.
— Тс-с-с! — шикали на нас со всех сторон.
Урсула наклонилась, чтобы вернуть щенка в корзину, он широко зевнул, потом вдруг дернулся, и она выпустила его.
— О-о-о! — пропищала Урсула. — Я уронила его! Уронила!
— Замолчи! — рявкнул я.
Шиканье продолжалось.
Я нагнулся, пытаясь нащупать щенка, однако мопсик, явно ободренный тем, что вырвался из заточения, уже трусил мимо кресел, сквозь лес из чужих ног.
— Что мы теперь будем делать? — спросила Урсула.
— Вот что, ты лучше помалкивай, — ответил я. — Заткнись и предоставь действовать мне.
Шиканье не прекращалось.
Мы помолчали, я лихорадочно соображал. Как отыскать щенка мопса среди всех этих кресел и ног, не срывая концерт?
— Придется оставить его в покое, — заключил я. — Я поищу после концерта, когда все разойдутся.
— Ты что! — всколыхнулась Урсула. — Разве можно бросить вот так этого крошку, на него могут наступить, могут его покалечить.
— Хорошо, а что ты сейчас предлагаешь мне делать?
— Тс-с-с! — неслось отовсюду.
— Пойди отыщи его среди этой чащи кресел и ног, — продолжал я.
— Но дорогой, ты обязан его найти. Ему так страшно, страшно одиноко.
«Одиноко среди семи сотен людей в зале», — подумал я.
— Ладно, сделаю вид, что мне понадобилось пойти в уборную.
— Чудесная идея, — просияла Урсула. — Наверно, он как раз в ту сторону направился.
Встав на ноги, я прошел сквозь строй негодующих лиц и произносимых вполголоса проклятий. Очутившись в проходе, прямо перед собой увидел мопсика, который, присел, как приседают щенята до того, как научатся поднимать ножку, и по-своему декорировал красную ковровую дорожку. Осторожно подкравшись, я схватил его и поднял, при этом мопсик громко взвизгнул, заглушая бурные звуки музыки. Послышался нестройный шум — это возмущенные меломаны повернулись в мою сторону. Щенок продолжал визжать, тогда я затолкал его под пиджак и выбежал из зала.