Филиал
Шрифт:
Из динамика донесся детский плач, а потом женский голос:
– Вы мне ребенка разбудили!
Сергей Ефимович поспешно нажал на тумблер.
– Черт! Никак не могу привыкнуть. Кто это?
– Это Катя. Митенька сегодня не пошел в ясли, у него температура…
– Бусиков! – вновь позвал начальник.
– Есть Бусиков! – отозвался художник.
– Работайте, Бусиков, – начальник выключил селектор. – Видите, не спит. Нет, к Бусикову нельзя.
– Ну, а куда же? – развела руками Горгона.
– Может, кто-нибудь выедет в ближайшие дни? –
– От них дождешься, – сказала Горгона.
– Нет, эти будут стоять насмерть… – протянул начальник. – Знаете что? Поищите сами. Квартира большая, мы еще не всю ее обследовали. Женщины далеко ходить боятся, мне некогда, Бусикову лень. Походите. Может, там есть свободные помещения… – он слабо махнул рукой куда-то вдаль.
– Очень может быть, – сказала Горгона. – Оттуда часто доносится шум.
ЛЮСЯ: На кухне у нас веселее всего. Готовим обед. Сегодня решили освоить луковый суп из «Рецептов французской кухни». Ира режет лук, поминутно вытирая глаза, а Нина трет сыр. Тут же Сабурова за другой плитой жарит картошку. Виктория Львовна рядом со своею неизменной серебряной джезвой.
Я варю бульон.
Сковородка скворчит, вода булькает… Дым и пар.
– Пока девок замуж не выдам – не уеду, – в который раз объясняет нам Сабурова. – Какой смысл? Вот зятьев пропишу, будет у нас три семьи в одной комнате. Должны дать три квартиры. А так – одну. Есть разница?
– Да мы вас и не гоним. Живите, – говорит Нина.
– Кто не гонит, а кто и гонит.
– Женихи-то есть, Вера Платоновна? – спрашивает Ира.
– Давай лук, – я тороплю.
– Попробуйте рыбки, – Сабурова угощает. – Женихов полно. Зятья нужны. Чего мои девки в этих дискотеках делают – не знаю. Я бы давно замуж выскочила.
– Молодежь сейчас хочет красиво жить, – изрекает Виктория Львовна.
– Ну! – говорит Сабурова. Непонятно – соглашается или возражает.
Мы загружаем лук в керамические горшочки. Появляется Румянцев. Уже неделю шатается по филиалу, как привидение, место ищет. Так ему и надо!
– Заходи, Петя, не стесняйся! Хочешь корюшки? – Сабурова расцветает в улыбке. – Заходи, садись…
Он заходит. Она усаживает его за своим кухонным столом. Накладывает корюшки в тарелку. Вот и попался зять на приманку!
– Спасибо, ну что вы, – скромно отказывается, но не тут-то было. Начинает есть.
– Петр Васильевич, а как поживает программа обработки анкет социально-психологических исследований? – интересуюсь.
– Погоди! Дай поесть, – машет на меня Сабурова.
– Люсенька, я вам вручную обработаю. Я уже начала, – говорит Виктория Львовна. – Для меня это удовольствие – вспомнить расчетные работы. Я ведь бухгалтер, – поясняет она Румянцеву.
– Виктория Львовна, а что там дальше в квартире? – Румянцев показывает рукой куда-то влево. – Нет ли там свободной комнаты? Мне сидеть негде.
– Сиди у меня. А что? – сразу подхватывает Сабурова. – Девки мои обе работают сутки через трое. Дома всегда только одна… Они у меня дежурные в гостинице… Сиди себе. Места много. Можешь даже полежать…
– Петр Васильевич… – предостерегающе качает головой Виктория Львовна.
– Чего? Чего Петр Васильевич? Человеку работать негде. Должны мы помочь как соседи? По-соседски надо жить… Ешьте, ешьте… Стол приготовлю…
– Соглашайтесь, Румянцев, – говорю я.
– Спасибо… Я… Я сначала поищу там… Хорошо? – он обескуражен.
– Поищи, – жестко говорит Сабурова. – Только не заходи далеко. Заблудишься.
– Петр Васильевич, там теперь опасно, – кивает Виктория.
– И темно, – пугаю я.
– Фонарика нету? – спрашивает первопроходец.
– Свечка есть, – Сабурова дает ему свечу.
Он зажигает и неуверенно удаляется. Виктория Львовна осеняет его крестом.
Мы сгрудились в дверях и долго смотрели ему вслед – как он уходил со свечой по темному коридору, пока огонек не пропал.
РУМЯНЦЕВ: Действительно страшно. Сначала на меня упал таз со стены. Я его не заметил и задел плечом. Но это полбеды. Коридор раздвоился, я пошел по левому. Темно, тени пляшут, и откуда-то раздаются странные звуки, будто выбивают пыль из подушки.
Наткнулся на ванну. Прямо посреди коридора стоит ванна. Наклонился со свечой. В ванне множество рапир для фехтования. Уже ничему не удивляюсь.
Прошел несколько шагов и уперся в кирпичную стену от пола до потолка. Приложил к ней ухо. По-прежнему выбивают подушку.
Повернул, дошел до развилки, начал обследовать правый коридор. Звуки отчетливее. Вдруг что-то забелело в темноте. Что-то живое. Приблизился, поднес свечку…
– Ой! – крикнул детский голос, и я получил колоссальный удар в нос чем-то плотным и мягким.
Упал, заорав от страха. Свеча погасла, вылетев из руки.
– Кто здесь? – спрашиваю, дрожа.
– А ты кто? – детский голос из темноты.
– Я Румянцев, – отвечаю совершенно по-идиотски.
– А я Саша…
– Что ты тут делаешь, Саша? – спрашиваю я, ползая по полу и ища обломок свечи.
– Я наказан.
– Нет, это я наказан, – бормочу. – Говорили – не ходи…
Вдруг открывается сбоку дверь, освещая часть коридора и фигурку мальчика лет десяти в огромных боксерских перчатка, трусах и майке. В проеме показывается какой-то бородач. Борода светится по краям. Бородач пытается вглядеться в темноту.
– Что здесь такое?
– Дяденька упал, – говорит маленький боксер.
ГОРГОНА МИХАЙЛОВНА: Когда ушел Румянцев, я сразу решила поставить вопрос перед Сергеем Ефимовичем. Дальше так продолжаться не может. Сергей Ефимович либеральничает. Нужна жесткая рука.
Я раскрыла блокнот.
– Сергей Ефимович, тут у меня данные о дисциплине. Она падает.
– Куда? – спросил Сергей Ефимович.
– Откровенно говоря, падать ей уже некуда. Вот смотрите. За последнюю неделю Людмила Сергеевна трижды принимала ванну в рабочее время…