Филимон и Антихрист
Шрифт:
— Знаю. Но вы ему скажите: пришёл Вадим.
Секретарша не двинулась с места, и тогда Краев прошел в кабинет. Тут никого не было. Он постоял с минуту, оглядел шкафы, столы, ковры и только потом увидел стоявшую за спиной секретаршу.
— Я вам сказала: директор работает.
И тогда откуда-то глухо послышался голос Филимонова:
— Кто там ко мне пришёл?
Стена разломилась — вышел Филимонов. И раскинул руки:
— Ах, Вадим! Пришёл, сучий сын! С Федем теперь в обнимку — ну, думаю, сам схожу к его величеству рабочему человеку. Магомет
Филимонов говорил без умолку, и это не было на него похоже. Вадим лучше, чем кто-либо, знал своего шефа, слышал в его голосе незнакомые раньше, заискивающие, виноватые нотки. Вадим глубоко и беззаветно любил своего Большого Филимона, лучше других, как ему казалось, понимал значение импульсатора, верил в его конечное торжество — и оттого, может быть, с мучительной болью в сердце переживал все последние события. Гнал от себя мысль о предательстве Филимонова, но когда Федю и Ольге пришлось уйти из института, Вадим совсем пал духом, его ум отказывался понимать происходящее. И теперь, воодушевлённый словами Дарьи Петровны и оружием, имевшимся у него в кармане против Гачкина, ни минуты не медля, он устремился к Филимонову, чтобы излить ему все муки и сомнения последних дней, встряхнуть, приободрить и, если нужно, встать с ним рядом и повести борьбу с каждым, кто ему мешает.
— Сбежали, черти полосатые! Показал Зяблик зубы — вы и дёру!
— Я остаюсь на месте, Николай Авдеевич. Мне бежать незачем, а если вы о Феде, Ольге — их Зяблик выжил. И вроде бы дал понять: с вашего дозволения, будто вы так хотели.
— Нашли кому верить — Зяблику. Он того и ломит, кто гнётся, а попробуй ты, стой прямо — тебе тогда и Зяблик нипочём.
Филимонов складывал бумаги на краю стола, а сам лукаво, изучающе поглядывал на Вадима, словно бы спрашивал: знаешь ли ты что-нибудь или так пришёл… по старой дружбе?
Пригласил секретаршу, попросил чаю. Сказал при этом:
— Мой друг чай любит. Да покрепче. И снова улыбался лукаво и говорил:
— А ты чего ж не побежал за ними? Если уж решили бросить меня… — вместе бы, засучив штанины… А то, не дай Бог, догонит вас Зяблик да по шеям наложит.
Вадим умел понимать шутку, но сейчас смысл иронии Филимонова до него не доходил. Будто бы и в самом деле шеф не боится Зяблика, в грош его не ставит, но тогда зачем братается с ним, власть ему даёт такую?
Спросил простодушно:
— За себя-то вы не Федя оставили, а его… чёрта рыжего!
Улыбка соскользнула с лица директора. Посуровел.
— Сам он себя оставил! Такой он человек, Вадим, — что твой танк, прёт без спроса и позволения. М-да-а… А ты говоришь.
— У вас власть, Николай Авдеевич. Доведись, скажем, мне — турнул бы его по шапке. В других странах вон шахов да царей гонят, а у нас… Не велика, чай, птица.
— Оно-то верно: турнуть его взашей можно и нужно, Вадим. И чем скорее мы это сделаем, тем лучше для нас и для института. А ты мне расскажи: как там у Федя? Что его приставка? Скоро он её закончит?
— Монтируем. Сегодня — проба. Посмотрим.
Предусмотрительно уклонялся от серьёзного разговора о приставке. Пусть уж Федь и Ольга… сами расскажут.
Филимонов покачал головой, улыбнулся понимающе. Вот так, бывало, об импульсаторе… Помалкивал Вадим. Не моего, мол, ума дело. Зато и верил ему Филимонов — на себя так не надеялся.
— А хорошо это ты придумал — зашёл ко мне, Вадим. Не отпущу я тебя сегодня; я тут сейчас дела неотложные проверну, а ты журнальчик почитай — мы потом обедать поедем, а вечерком на квартиру ко мне.
— Нет-нет! — поднялся Вадим. — Я ухожу, Николай Авдеевич. Потом лучше загляну к вам, а сегодня некогда — приставку пробовать будем.
Оставшись один, Филимонов решительно взялся за неотложные дела. Позвонил в отдел кадров и попросил задержать все приказы.
— Без моей подписи приказы не объявлять!
Новый начальник отдела кадров, крашеная блондинка, замешкалась с ответом, — видно, не ожидала такой команды; попыталась возражать:
— Артур Михайлович вчера подписал восемь приказов, я начала регистрацию.
— Я повторяю: приказы действительны только за подписью директора института или того лица, кто в мое отсутствие будет исполнять обязанности директора.
— В ваше отсутствие Артур Михайлович исполнял.
— У вас есть мой приказ об этом?
— Приказа о вашем замещении нет, вы забыли написать его, но это естественно…
— Я ничего не забыл, а вы вот, очевидно, забыли свои обязанности и наплодили тут без меня кучу фиктивных приказов. Да, кстати, кто у вас ведёт учёт табелей? Где старший научный сотрудник Пап? Вот уж третий день, как я вернулся из командировки, а его ни разу не видел в институте. Прошу расследовать и доложить. Если он прогулял, то оформляйте документы на увольнение за прогулы.
— Пап в личном распоряжении Зяблика и Галкина.
— Будут отвечать и Зяблик, и Галкин.
Филимонов положил трубку и тут же стал звонить в приёмную министра. Трубку снял первый помощник, большой друг Зяблика. Обычно он с Филимоновым разговаривал сухо, с оттенком плохо скрытой враждебности. На этот раз голосок помощника походил на мурлыканье кота:
— Николай Авдеевич! Целую вечность вы у нас не бывали. Министр уехал в Госплан, но у меня сидит Ким Захарович Бурлак. Вот он берёт трубку.
И этот говорил другим, до неприличия слащавым тоном:
— Ждём вас, Николай Авдеевич! Есть о чём поговорить. Новости! Приятные для вас новости!..
Филимонов недоумевал: завертели хвостами точно бесы. Неужели учуяли запах жареного? Дарья Петровна обещала до времени молчать. Как же узнали?..
Но нет, о письме Наточки ни Зяблик, ни его компания пока ещё ничего не знали. Оглушены они были вестью о раскрытии афёры с галкинской диссертацией. Галкин, с его экспансивной трусливой натурой, прилетел к Зяблику сразу же после того, как от него вышел Вадим Краев. И пока Вадим сидел у директора, у Зяблика разразилась сцена, чуть было не закончившаяся потасовкой.