Филин
Шрифт:
Если бы это была первая встреча Кабанова с избирателями, он бы искренне расстроился. Но поскольку ему довелось выстрадать десяток подобных встреч, он особо не переживал. Отыскал взглядом группу старушек из породы тех, которые ходят на все бесплатные мероприятия без разбора. Обычно все неприятности и скандалы исходят от них.
«Надеюсь, со слухом у них все в порядке», – подумал Кабанов и изобразил на лице радостную улыбку.
– Я счастлив, что вы пришли на встречу со мной, значит, вам небезразлично будущее России.
Никто в зале не отреагировал
Не забыл он и пенсионеров, и многодетных матерей, и бюджетников. Но, увлекшись, Кабанов от малоимущих и пенсионеров перешел к военным, запамятовав, какая перед ним аудитория.
Как оказалось, армию в этом зале не любили. Старушка интеллигентного вида, кутавшаяся в белый пуховый платок, исходила злостью, но пока молчала, потому как понимала, что перекрыть зычный голос генерала у нее не хватит сил.
Серебров, сидевший у самого выхода, внимательно слушал Кабанова.
«Хорошо излагает, собака, берет эмоциями. Если же вслушаться в смысл слов, то, кроме общих мест, ничего и не остается».
Серебров не выделялся ничем особенным среди собравшихся: серый неброский костюм, черный в серебряную полоску галстук и голубая рубашка. Спину он держал прямо, сидел ровно, составив ноги.
Кабанов поздно заметил старушку, исходившую злобой, и на секунду замолчал, встретившись с ней взглядом.
– Можно мне? – послышался визгливый голос старушенции, она, как отличница, рвущаяся к доске, тянула руку вверх.
– Пожалуйста, говорите, всегда рад выслушать мнение, даже если оно не совпадает с моим, – выдал заученную фразу генерал Кабанов.
– Вы, военные, и так весь бюджет проели. Вы наших детей губите. Скажите, с кем мы собираемся воевать?.. Мы должны знать, куда уходят деньги налогоплательщиков, наши деньги…
…Старушенцию понесло. Она обвинила Кабанова во всех смертных грехах и плюс еще в том, что расплодилось жулье и бандиты. По ее мнению, разбоем занимались исключительно бывшие военные. Это он, генерал Кабанов, учил их убивать, взрывать, и потому солдаты, оказавшись на гражданке, занимаются исключительно разбоем. Будто это он развязал войну в Чечне…
Генерал Кабанов пару раз пытался возразить, но старушка уже никого не слышала. Жила она одна, и выговориться ей было просто необходимо. Генерал почувствовал, что теряет контроль над аудиторией, потому как у старушки эмоций было больше, чем у него, и жалости она вызывала куда больше, чем сытый, не обиженный природой генерал.
И вдруг в зале раздался зычный голос:
– Отставить!
Визгливая старушка мгновенно смолкла. Если бы ей крикнули: «Заткнись, старая дура» – да еще обложили матом, она бы взъерепенилась еще больше.
Но неожиданность на то и неожиданность, чтобы застать человека врасплох.
Серебров умело использовал образовавшуюся паузу. Даже Кабанов, уже порядком освоившийся выступать перед избирателями, не успел вклиниться раньше Сергея.
– Отставить!.. – Серебров насладился тем, как это короткое слово эхом повторилось в мгновенно притихшем зале.
Он стоял, широко расправив плечи, выпятив грудь, вскинув голову. Люди, не знавшие его, могли бы поклясться, что перед ними бывший военный, умеющий держать в напряжении целый полк. Когда он говорит, солдаты цепенеют и в паузах между словами слышно, как жужжит муха, пролетая между стройными рядами военных. В этом голосе для старушек слилось многое изведанное ими в жизни: и строгие мужья, ушедшие в мир иной, и тридцать седьмой год, и голос Левитана, сперва объявлявшего о начале войны, а потом сообщившего им, что враг разгромлен.
– Вы абсолютно правы, мне знакома ваша боль.
У меня самого была мать, говорившая точно так, как вы, – царствие ей небесное. Но виноват ли генерал Кабанов в тех бедах, которые творятся вокруг? – взмахом руки Серебров вновь не дал открыть рот старушке, главное для него было заставить ее несколько раз подряд сказать «да», а затем, как он знал, человек готов согласиться и с тем, чего бы он не признал и под пытками. – Политики обманывали вас всю жизнь, суля золотые горы. Да, горы были, но доставались они им.
– Да, – проговорила старушка.
– Деньги, заработанные вами, уходили на армию, милицию, КГБ, которые защищали обманувшие вас власти от народа.
– Да…
– В городе убивают людей, взрывают машины.
Задумайтесь: а виноват ли в этом генерал Кабанов?
Он доказал свою любовь к родине не высокими словами, а пролив собственную кровь за свою страну.
Что, ему плохо жилось или плохо живется сейчас?
Генеральская пенсия, квартира в центре… Оставим в стороне вопрос, заслужил он в этой жизни большего или меньшего. Лучше спросим себя: зачем ему лезть в политику? Возможно, единственный раз вам представился случай выбрать в Думу честного политика. Он знает, что потом его могут убить, но он не боится этого. Задумайтесь: впервые от вашего голоса что-то может измениться. Пусть он кардинально не изменит мир, но сделает его немного лучше, даст вам глоток свежего воздуха… – и тут уж понесло Сереброва.
Сперва он говорил, стоя в конце зала, затем, почувствовав, что зацепил души людей, вышел вперед, но на трибуну подниматься не спешил, зная, что его слушают сейчас лишь потому, что он один из многих, такой же, как и они, собравшиеся в зале. Человек инстинктивно ненавидит того, кто возвышается над ним. Любое возвышение для оратора – инструмент унижения слушателя: трибуна мавзолея, кафедра преподавателя и даже сцена в школьном актовом зале.
– Я тоже был в растерянности, – вещал Серебров, – когда рухнуло то, во что я верил, но сумел-таки найти свое место в жизни. Много работал, прогорал, поднимался вновь, теперь неплохо зарабатываю.