Филипп Бобков и пятое Управление КГБ. След в истории
Шрифт:
Партия проявила идеологическую трусость в отношении произведений писателей, поэтов, литераторов русского зарубежья, в отношении авторов произведений, «запрещенных» в 30–40-е годы, и только под давлением инициативы Пятого управления была вынуждена принять решение об открытии этих произведений для советского читателя.
Партия, не понимая роли изобразительного искусства и законов его развития, в том числе искусства модерна, запретительными мерами душила тех художников, кто пытался найти себя в новой сфере искусства. Вследствие этого на Западе активно формировалось мнение об отсутствии свободы творчества у художников в СССР. Причем партийные чиновники требовали от Пятого управления объяснений о творчестве и поведении художников, выступающих
Партия не реагировала на информацию КГБ о росте националистических настроений в стране, что пытались скрывать партийные органы в регионах. В годы перестройки ЦК партии отметал предупреждения КГБ о зреющих конфликтах, готовых перерасти в кровавые столкновения в Сумгаите и Нагорном Карабахе. «Ничего страшного, не драматизируйте», – звучало из уст М. С. Горбачева, продолжавшего свою политику поддержки одних и отвержения других. Процесс закончился кровью, беженцами, тысячами трагедий.
Партия не смогла сохранить СССР, развал которого начался с республик Прибалтики. Партийные и государственные руководители на словах были озабочены ростом сепаратизма в этих республиках, а на деле попустительствовали тем силам, чьей целью был выход из состава СССР, что выявило Пятое управление. Партийное и государственное руководство не захотело взять на себя ответственность за осуществление спланированных КГБ мер для изменения ситуации, хотя на словах признало их правомочность. Руководители СССР обманули его общественность и бросили на произвол судьбы те здоровые силы в прибалтийских республиках, что готовы были изменить ход событий.
И самое главное обвинение партии. В декабре 1991 года в Беловежской пуще, вопреки мнению народа, высказанному на референдуме, бывшими руководящими деятелями партии, которые не скупились на заявления о своей верности Ленину и социализму, было принято решение о прекращении существования СССР, о чем ими было доложено президенту США. А бывший Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев, ставший президентом СССР, принял этот антиконституционный акт и подал в отставку.
Пятое управление, которое выявляло ошибки партии лучше, чем она сама, и выходило с инициативами решения проблем, в том числе и вызванных этими ошибками, раздражало руководство партии. Ведь это же «своя» организация, а ведет себя как независимая величина, покушается на авторитет партии. При каждом удобном случае Управлению «выговаривали», пытались отмахнуться от его правды и его инициатив и тем самым стимулировали неприятие его. И что самое интересное, такая позиция некоторых руководящих чиновников хорошо воспринималась той частью инакомыслящей публики, что была не мнимым, а настоящим врагом социализма и советского строя. Поэтому от них исходила изощренная поддержка ложного мнения, что КГБ запретил очередную книгу, очередной фильм, очередную выставку. Здесь интересы партийных бюрократов и инакомыслящих активистов в отношении Пятого управления совпадали.
«Выходит, он не знал?»
В конце 1990 года Бобков спешно разрабатывает план сохранения советской власти в Латвии. Меры намечались решительные, но в границах закона. О плане доложили Горбачеву. Он одобрил. Но Бобков с председателем КГБ Крючковым настояли, чтобы он их принял.
Ф. Д. Бобков вспоминает: «Мы считали, что Горбачев должен знать суть акции, осуществляемой по его указанию, видеть ее возможные последствия и как президент дать на нее правовое согласие. Не скрою, что к тому времени президент уже успел зарекомендовать себя „не ведающим о том, что происходит в стране“. Особенно, когда общественность хотела иметь достоверную информацию. На него, „как снег на голову“, обрушились события в Тбилиси в апреле 1989 года, он „не знал“ о том, что вот-вот вспыхнет карабахский конфликт, да и в других случаях уклонялся от того, чтобы принять на себя хотя бы малую часть ответственности за происходящее в стране. А посему, когда он сказал В. А. Крючкову, доложившему
Доложили. Получили одобрение. Особенно настойчив был Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе. Он сказал даже, что хорошо бы эту акцию начать с Грузии, где у власти был Гамсахурдия.
Но здесь вышла заминка. Мы попросили не только устного разрешения. Горбачев и Шеварднадзе высказали удивление.
До сих пор помню слова Шеварднадзе: „Зачем? Это акция спецслужб. Она не должна санкционироваться государством. В каком положении окажется МИД?“.
Горбачев: „Но я же даю свое согласие“.
„Мало, Михаил Сергеевич, ибо это акция – не спецслужб, а государственной власти. Она наводит порядок в стране, а спецслужбы и армия выполняют ее волю“.
По предложению Горбачева окончательное решение отложили на неделю, затем еще на неделю… Стало ясно, что президент смел тогда, когда есть на кого свалить вину».
А девятого января 1991 года Горбачев у себя в кремлевском кабинете вновь принял Бобкова и председателя КГБ Крючкова. На сей раз повод был печально простой. Президент СССР должен был подписать указ об освобождении от должности первого заместителя председателя КГБ Ф. Д. Бобкова и переходе его в «пенсионную» группу – в группу генеральных инспекторов Министерства обороны.
Вот уже исчерпаны необходимые формальности, взаимные благодарения за службу и за доверие. Но не тот человек Бобков, чтобы уйти просто так.
Не стесняясь торжественности момента, высказал то, о чем неотступно думал последние месяцы, что томило душу. О том, что власть теряет страну, межнациональные конфликты рвут ее на части, что люди, обеспокоенные ценами, преступностью, коррупцией, – ожесточаются. Горбачеву не верят ни коммунисты, ни демократы. Никто не может понять, какую линию ведет руководство страны.
Не доклад звучал – обвинительный монолог.
Горбачев не перебивал. Потом была долгая пауза. И вдруг президент сказал то, чего никто не ожидал:
– Внуков жалко.
Осознанно или эмоционально вырвавшаяся фраза выдала сокровенное. Потом Бобков не раз возвращался к ней. Удивительно, но она совпадала с его ощущением перестройки.
И пришедшая следом догадка: выходит, Горбачев знал, куда завел страну. Знал…
Но знал ли он тогда, в марте 1985 года, когда стал Генеральным секретарем ЦК компартии, – куда заведет?!
Возвращаюсь к статье Эриха Соловьева, которая так и манит своим названием «Личность и ситуация в социально-политическом анализе Маркса». В свое время Соловьев был интересен Пятому управлению. Нахожу в статье вот эти строки: «Политическое представительство – это особая роль, которая требует не только субъективной преданности классу, но и особых способностей. Человек, который берет на себя эту роль, заведомо не имея возможности справиться с нею, совершает безнравственный поступок, если не преступление» [2].
Пытаюсь соотнести эти строки с поведением Горбачева и понимаю, почему у него вырвались эти слова покаяния в прощальной беседе с Бобковым: «Внуков жалко». Может быть, он уже осознавал, что, взяв на себя роль лидера, заведомо не имея возможности справиться с нею, он совершил «безнравственный поступок, если не преступление»?
Как остановить государственного деятеля, если его деятельность ведет к гибели государственного строя?
В 1974 году в Гаване состоялась встреча делегаций органов государственной безопасности социалистических стран. Кубинцы были инициаторами такой встречи, которая всем участникам пришлась по душе. Был предметный разговор профессионалов контрразведки о том, как странам социализма объединить свои усилия в защите государственного строя. Выступали главы делегаций, представляющих органы безопасности Польши, Германской Демократической Республики, Чехословакии, Болгарии, Венгрии, Монголии и республик СССР.