Филогенез
Шрифт:
Он ухмыльнулся.
— Ладно, давай поговорим о спаривании. Только, чур, уговор: каждый раз, как я отвечаю на твой вопрос, ты должен ответить на мой.
— Нет, на данный момент я предпочту не углубляться в столь интимные темы, хотя первый мой вопрос может показаться еще более личным.
Транкс уставился на своего спутника. То есть у Чило создалось впечатление, что транкс на него уставился: точно сказать было трудно. При этих бесформенных фасетчатых глазах никогда не поймешь наверняка, куда именно смотрит транкс.
— Например?
Человек все еще ухмылялся, довольный, что его прямота, по-видимому, смутила инопланетянина.
— Например, почему ты мне все время лжешь?
Чило напрягся. Напрягаться, в сущности, было не из-за чего: вокруг на много километров не болталось ни единого разумного существа, кроме этого транкса, да и тот на некоторое время сделался калекой. То была чисто инстинктивная реакция.
— Лгал тебе? Что значит — лгал? Только не я. С чего ты решил?
Он пристально посмотрел на членистоногое.
— Ты умеешь читать мысли, да?
— Ничего подобного. Мысли читать невозможно. По крайней мере, существование телепатии до сих пор официально не доказано. Но мне, Чило, нет нужды читать твои мысли, чтобы понять, что ты лжешь.
— Нуты и наглец, жучара! Я тебе только что жизнь спас, починил ногу — и неплохо починил, между прочим,— а ты вместо того, чтобы сказать «спасибо», спрашиваешь, почему я тебе лгу!
— Транксы весьма прямолинейны — а вот ты держишься очень скрытно.
Чило неуверенно пожал плечами.
— Мне скрывать нечего. Если я лгу, приведи пример. Попробуй поймать меня на лжи.
Он, усмехнувшись, наклонился и помахал транксу обеими руками.
— Ну, давай, лупоглазый! Поймай меня хотя бы на одной лжи!
— Пожалуйста. Ты не натуралист.
Монтойя прищурился. И зачем он тратит время на пустые разговоры.
— Слушай, ты только недавно прибыл на Землю, я — первый местный житель, с которым тебе довелось общаться достаточно долго, и ты уже можешь определить, когда человек говорит тебе правду, а когда лжет? Извини, но, думаю, ты не настолько умен.
Десвендапура это не испугало и не рассердило.
— Я просто проанализировал результаты случайных наблюдений, сделанных за то время, что мы провели вместе. Мы путешествуем в обществе друг друга вот уже несколько дней. И за все это время я ни разу не видел, чтобы ты занимался чем-то, хоть отдаленно напоминающим исследования. Ты ничего не разглядывал, не идентифицировал, не собирал. Ты вообще не обращал внимания на природу вокруг, за исключением тех случаев, когда что-то мешало твоему продвижению или затрудняло твои действия. Я согласен, между нашими цивилизациями существуют значительные различия, но в области науки сходства куда больше. Форма тела, размеры и способности восприятия могут меняться, но определенные особенности остаются неизменными по всей галактике. И одной из таких особенностей является то, что любая естественная наука — это в первую очередь наблюдения. А ты все эти дни абсолютно никакими наблюдениями не занимался. Кроме того, не писал никаких заметок, не делал видеозаписей и вообще не совершал ничего, напоминающего сбор и анализ информации.
— Вот мои камеры! Видал? — Чило указал на свои глаза.— А вот это,— и он потыкал пальцами себе в уши,— мои скри!беры — записывающие устройства. У меня превосходная память, я запоминаю все, что вижу.
Десвендапур сделал жест, обозначающий понимание, потом вспомнил — надо кивнуть, чтобы человек понял.
— В самом деле? Вот вчера над нами пролетела стая весьма интересных пернатых. Их было очень хорошо видно через просвет в кронах деревьев. Мы оба обратили внимание на их внешний вид и обменялись замечаниями по этому поводу. Можешь ли ты сказать, какого они были цвета?
Чило принялся мучительно вспоминать.
— Синего! — объявил он наконец.— Они были ярко-синие, с желтыми пятнышками.
Он торжествующе усмехнулся.
— Ну, как тебе память профессионального натуралиста?
— Будь ты транксом, этого оказалось бы более чем достаточно, чтобы понизить твой статус. Они были не синие, а зеленые, и с красными клювами.
— Неправда! — уперся Чило.— Синие с желтым, и поди докажи, что это не так!
— Но я действительно могу доказать.
Десвендапур показал свой скри!бер.
— Я записываю не только стихотворные композиции; по возможности я стараюсь записывать также и источники своего вдохновения. Хочешь посмотреть на ту стаю? Я могу показать тебе весь эпизод, включая наброски стихов, которые я сложил об интересных птицах.
Попался! Глядя на компактный инопланетный приборчик, Чило окрысился:
— Ладно, я помню далеко не все. Но это ничего не доказывает!
— Доказывает, что ты либо самый странный натуралист на свете, либо полностью равнодушен к своей работе. У любого транкса, занимающего подобную должность, имеются при себе соответствующие инструменты, предназначенные для замеров, взятия анализов и ведения записей. Лично я не видел у тебя ни одного такого прибора.
Поэт указал иструкой на рюкзак человека.
— Покажи их мне. Хотя бы один. Прямо сейчас.
Чило снова удивился, почему он терпит такую наглость. Взять сейчас пистолет, прихлопнуть жука, швырнуть тело в реку — и конец. И, однако, он не мог отделаться от мысли, что дело пахнет немалыми деньгами и денег будет куда больше, если предмет предполагаемого вознаграждения представить куда следует живыми здоровы м, а не оставить плавать в реке в виде трупа.
К тому же чем ему грозит этот транкс? Не станет же пришелец доносить на него в ближайшее отделение Всемирной Ассоциации Развития Науки! Если он и его отсутствующие многоногие коллеги проводят свои исследования под прикрытием особой научной миссии, вряд ли он будет поднимать шум из-за статуса человека, который делает практически то же самое.
— Ну ладно, фраер. Ты меня раскусил. И что дальше? Это же ничего не значит.
— Напротив, значит очень много.
Теперь Чило был уверен — транкс пялится именно на него.
— Раз ты не натуралист, как утверждал раньше, значит, ты кто-то еще.
Дес с трудом, помогая себе иструкой и стопорукой, передвинул поврежденную ногу.
— И встает вопрос: кто же ты?
Глава восемнадцатая
Весь улей воодушевляла мысль, что колония находится в первых рядах поселений, в задачу которых входит развитие отношений между транксами и людьми, а потому все трудились с огромным энтузиазмом. Сознание секретности их миссии, известной лишь нескольким наиболее осведомленным членам человеческого правительства да работникам научных учреждений, только усиливало всеобщее воодушевление.