Филолог
Шрифт:
— Интересно про волков! Скажи на милость, зачем тебе это понадобилось?
Верис мельком отметил незнакомую поговорку, но не стал отвлекаться, основная нить беседы казалась важней.
— Это мне очень надо.
— Тогда мой тебе совет. Оставшись без защиты, побыстрей возвращайся назад. Вряд ли земляне помнят, как бесцеремонно мы хозяйничали на Земле, но нелюбовь к чужакам должна войти у них в плоть и в кровь.
— Вы уже давали этот совет, — заметил Верис, забыв на минуту, что говорит не с живым человеком.
— К тому же, развитие на обнищавшей планете должно прекратиться или принять уродливые формы,
Верис согласно кивнул. Обнищать — передвинуться вниз. Обнищание подразумевает падение и деградацию всех сторон жизни.
— В любом случае, — заключил Стан обязательное сообщение, — никому не говори, кто ты и откуда. Целее будешь.
— Защиту там снять можно? — переспросил Верис. — Несмотря на то, что там опасно
— Защиту снять нужно. Собственно говоря, она будет снята автоматически. Для этого мы и изолировали Землю, чтобы туда не впёрся какой-нибудь неуязвимый обормот. Так что, на Земле ты будешь абсолютно на равных с аборигенами. И современного оружия тоже не пронесёшь, батареи разрядятся, иные источники энергии тоже работать не станут.
— И зачем же ты ушёл на Землю, если там всё так плохо?
— Потому что здесь было бы ещё хуже. Совесть это, знаешь ли, такая штука сделал правильно, а она гложет. И никакая система безопасности избавить от этой беды не сумеет.
— Но ведь совесть — Верис запнулся, понимая неуместность полного цитирования, — совесть разбирает, когда сделано хорошо, а кода плохо, и, если вы со своими друзьями делали как надо, то и совесть молчит.
— Совесть никогда не молчит, разве что помалкивает до времени. Дело в том, что люди, оставшиеся на Земле, заперты там навечно. Они не имеют бессмертия и, значит, продолжают нормально жить и размножаться. Происходит смена поколений, но развития нет. Планета истощена, она не выносит нового человечества. Так что надежды у тех людей нет никакой. И лишил их надежды я, когда изолировал Землю. По совести, после этого я должен разделить их судьбу.
— Понятно, — Верис кивнул, хотя и понимал, что понятно ему далеко не всё. Но если задавать новые вопросы, разговор, как это уже случилось, пойдёт по кругу. Всё-таки, перед ним часть программы, а не живой человек. Вопросы надо задавать конкретные и получать на них однозначные ответы. И Верис спросил:
— Если я пойду назад, собственная система безопасности снова включится?
— Нет, конечно. Она же не знает о тебе и не видит тебя. Нужно через личный жетон или общий терминал вызвать службу спасения, тогда тебя возьмут под охрану. Если ты, конечно, не будешь в это время на Земле, — Стан усмехнулся саркастически, — там ничего такого не требуется. Через личный жетон можешь поговорить с информационными сетями — и только. Кстати, обрати внимание, как оформлен портал. Пока ты подключён к общей системе, ты просто видишь внепространственные туннели. Но сам по себе человек не приспособлен к космическим путешествиям, поэтому там всю эту механику придётся включать вручную. Если портал окажется разрушен, вход нетрудно обнаружить с помощью личного жетона. Сам понимаешь, с информационными сетями у тебя связь сохранится.
У Вериса не было личного жетона, но он не колебался и мгновения. Прощально кивнул Стану, сказал: «Ну, я пошёл», — и шагнул в проход, за которым угадывал дрожащую пустоту пространственного прокола.
Казалось бы, ничего особенного не произошло — обычный гиперпереход — но, обернувшись назад, Верис не обнаружил прохода, из которого вышел. Там тянулся такой же пустынный берег, что и впереди.
Хотя Стан только что растолковал, что произойдёт, Верис ощутил мгновенный укол удивления, смешанного с тревогой. У него действительно пропали почти все органы чувств, ведь на самом деле видела, знала и ощущала программа, а Верис пользовался её данными, не задумываясь. На то они и данные, что даны изначально и не требуют, чтобы над ними задумывались.
За-думываться — приниматься думать. Но это же слово можно членить иначе, выделяя вместо приставки ещё один корень, так что слово становится сложным: «зад» и «ум». И если ты не подумал заранее, то остаётся быть умным задним числом, когда уже ничего не исправишь.
Висел бы на шее личный жетон, Верис и не заметил бы пропажи портала. А теперь — ищи, где он находится, и как активизировать невидимый проход. Ничего похожего на ручное управление порталом, которое Верис разглядывал секунду назад на заброшенной станции, здесь не оказалось. Берег был выглажен временем до естественной ровности.
Ровное место — человек, нахватавшийся вершков, но не обладающий настоящими знаниями, может подумать, что это то же самое, что «пересечённая местность». Мол, ровный, — рассечённый многочисленными рвами. А на самом деле, не ровный происходит ото рва, а наоборот. Ров это выровненный ручей, текущий не по своей прихоти, а по указке мелиоратора.
На берегу не было ни рвов, ни остатков строений, указывающих, что некогда здесь находился прообраз нынешнего Транспортного центра. Один лишь вылизанный тысячелетиями берег. Путь назад отрезан.
Верис пожал плечами.
Что ж, как говорили в доисторическую эпоху: «Ты этого хотел, Жорж Данден». Никто не помнит, кто таков этот Жорж, но люди продолжают утешаться мыслью, что не только они пострадали от собственных необдуманных желаний.
Когда пути назад нет, самое бессмысленное занятие — стоять на месте.
Верис пошёл вперёд. Береговая линия плавно загибалась, и за ближайшим поворотом Верис увидал согнутого человека, который шуровал в воде незнакомым инструментом, выволакивая на берег груды водорослей. Худоба, обветренное лицо, дурная одежда — всё в этом человеке возмущало взгляд.
Должно быть, это был раб. В крайнем случае — работник.
Прибежал Михаль и ещё издали принялся кричать, размахивая руками:
— Идут! Идут!
— Чёрт! — Анита кинула весёлку, которой перемешивала киснущие в чане крысиные шкурки, и метнулась в сараюшку, где хранился инструмент. Тут же появилась обратно; в руках у неё было двое вил — для себя и для Вериса.
Верис за это время успел вскочить и подумать мельком, что слово «чертыхаться» по большому счёту должно означать реакцию человека на внезапную смену обстановки. Чертыхаться — подводить черту под делом, которым только что занимался с пользой и охотой, и спешно хвататься за иное, так некстати вынырнувшее. Немудрено, что безобидная черта в эту минуту превращается в небывалого чёрта — символ всего нехорошего, что может встретиться человеку в жизни.