Философия без дураков. Как логические ошибки становятся мировоззрением и как с этим бороться?
Шрифт:
То есть сначала эта троица возникла по фонетическим и мнемоническим мотивам – приятно произносить и легко запомнить. «Мир в 3Д» кажется бравым слоганом, но все-таки это нечто больше.
Дойч – автор одной из самых элегантных «теорий всего», какие встречались, и закономерно, что ее создал физик, которому интересны эпистемология и эволюция. Докинз скорее отвечает за раздел этой теории, но достаточно важный, «смотрящий по эволюции». А Деннет пишет про то, что в этой теории не особо рассмотрено, но в мире есть и оно – человеческое сознание. Все трое с прекрасным чувством юмора и уважением к читателю, чего так не хватает немецким классикам, французским постструктуралистам и русским методологам.
Понятно, что, назвав эти три фамилии, мы уже только этим вызвали дух четвертого человека – Карла Поппера.
Говоря «Карл Поппер», мы говорим «философия науки», это вытаскивает
Говоря «теорема Байеса», мы вызываем на подмогу Элиезера Юдковского и его сайт LessWrong.
Если искать союзников, то где еще? Аналитическая философия от Венского кружка и Витгенштейна до современников Деннета. Радикальный конструктивизм: фон Ферстер, Глазерфельд, Варела и Матурана и т. д. Далее среди истоков: английский утилитаризм, американский прагматизм. Это не нарицательные слова, так назывались школы. Австрийская школа в экономике: Мизес, фон Хайек, Ротбард и т. д. Вена неплохое место, если без ассоциаций с Фрейдом. Фрейд неправильная Вена. Чтобы было понятнее, что для нас плохая психология, давайте скажем, что хорошая – Даниэль Канеман. Но здоровая школа в психологии почему-то называется «поведенческие финансы».
Теперь – чему нет? Немецкая классическая философия, хотя и по-разному. Гегель и Фихте прямо враги, а Кант – смотря каким боком. Весь марксизм, вообще все, что слева. Вся религиозная философия. Весь постмодернизм, хотя в эту кучу свалено разное и отдельные страницы там радуют, но в целом – конечно нет.
Как уже сказали, почти вся метафизика, несмотря на отдельные симпатии. Например, когда мне было 20–30 лет, я зачитывался лекциями Мераба Мамардашвили, но вот в той мере, где это «метафизики», он прекрасен, но вряд ли прав. Не в том смысле, что сильно ошибается, а в том, что есть теории, которые описывают это лучше и проще. Но все равно интересно, и жаль, что он умер в 1990-м, а Щедровицкий в 1994-м. Есть большая разница, с чем именно не соглашаться. Не соглашаться с Мамардашвили и Щедровицким намного интереснее, чем с Дугиным, Кургиняном и Кураевым.
Иногда ловишь себя на смешанных чувствах. Например, Декарт или Спиноза – где-то это подвиг для своего XVII века, но где-то – просто плохая логика, очевидная в XXI. И что тут скажешь?
Ницше – наша тинейджерская любовь, но сейчас скорее нет. Точнее, он по-прежнему близок в том, что не любит, но вот то, что он любит, лучше не надо… Можно считать его особым другом: только на случай общего врага.
А где же наши, русские люди? Если брать досоветский период, то самые интересные философы (Розанов, Шестов) похожи на современных блогеров-литераторов. Ярко, с выдумкой, можно зачитаться и, скорее всего, неправда. Нельзя сказать, что специально врут, но обычно это творчество ниже уровня знаний, накопленных человечеством. Гении, прогулявшие школу. Это что касается интересных авторов, были еще и неинтересные.
А когда начался советский период, все стало намного хуже. Потом что-то вспыхнуло. Несколько человек, которые встретились в послевоенной Москве (Мамардашвили, Щедровицкий, Зиновьев, Пятигорский), наверное, где-то гении. Это слишком специальная тема, почему мне это скорее не нравится, хотя местами нравится, как-нибудь в другой раз.
Также есть много интересных авторов, о которых я не знаю.
Ну вот, территория минимально размечена, знамя вывешено. Часть аудитории на этом месте должна покинуть зал: «С этим все понятно». Другая часть воодушевится: «Ну наконец-то». Полагаю, чем быстрее автор раскрывает карты, тем лучше. Хотя бы из соображений вежливости. Нельзя злоупотреблять вниманием, не то время. Да и в любое время нельзя.
…Помимо чьего-то именного наследия, в книге использованы правила логики, математики, научные факты и статистические массивы.
В книге три части. В первой в разговор вводятся основные слова. Что такое понятие? Доказательство? Истина? Знание? Рациональность? Эффективность? Наука? Философия? Возможно, кто-то удивится, но у человечества нет единого словаря, где бы это было записано одним для всех образом. «А теперь, дети, запишите, что такое истина. В определении истины, как все знают, семь слов, первое на букву „у“…» Даже если какой-нибудь Минкомобрвыдр решит пошутить на эту тему и напишет это всерьез, ему до конца никто не поверит. На уроках, возможно, будут записывать под диктовку хоть 7 слов, хоть 17 предложений, но язык будет жить, как жил. И живет он так, что слова – как бы это сказать… Многозначны. Особенно сложные. Кошка она и в Африке кошка, а вот мышление может оказаться чем-то абсолютно другим уже в соседней комнате. «Наша школа понимает под мышлением…» Отлично, но мимо проходили еще пять школ, и у каждой свое определение этого понятия. Сделаем вид, что их нет? Перечислим все шесть и каждый раз будем уточнять, какое именно?
Наше решение – прогуляться вдоль полки, оценить самые разные словари и взять себе тот, который получше. Но как обосновать это получше, если в каждом словаре, включая отброшенные подальше, свое определение, что такое получше? Как-то мы это делаем. Считайте это анонсом первой части. Можно сказать, там азы теории. Поверьте (пока можно на слово), что нет ничего более практичного, чем хорошая теория.
Вторая часть немного сужает тему. В первой части речь о том, как бы мыслили люди, если бы мыслили хорошо. Правило номер раз, правило номер два и т. д. Но люди так обычно не делают, именно потому что они люди. По своей психофизиологии мы ведь классная машина для выживания – но где и как? В саванне, в составе небольших групп, в естественных условиях. И наш мозг все еще заточен под это, а вовсе не под анализ в информационных средах глобального мира. Представьте, человек заточен сажать-поливать грядки, внезапно просыпается в кабине звездолета, вроде бы понимает, что звездолет, но хочет только лейку и что-нибудь полить…
Однако если заранее знать, как правильно и почему ты делаешь неправильно, то это почти выход. С этими вводными у тебя получится. «Почему ты ошибешься» называется «когнитивными искажениями», это как бы карта минных полей нашего мышления. Вторая часть называет их классы, причины, следствия и то, что с этим делать. Отталкиваясь от логики, мы забрели в сторону психологии, но мы на верном пути.
Третья часть посвящена Большим Мировоззрениям. Если в квартире долго не прибираться (я точно знаю, я пробовал!), мелкие элементы начинают объединяться в странные кучи. Люди этого обычно стесняются. Точно также мелкие когнитивные искажения сбиваются в свои кучи. Но в отличие от примера с квартирой, когнитивной кучей не ужасаются, а гордятся. Во-первых, кучи у всех довольно похожи, и это сближает разных людей. Во-вторых, это древние, почтенные кучи, и это сближает людей с их прошлым, укореняет в истории. В-третьих, у вышестоящих такие же кучи, и это сближает людей с начальством. Но ошибки от этого не становятся чем-то другим, они остаются ошибками.
Религия, мистика, конспирология, патриотизм, социализм, традиционные ценности, естественные нормы – основаны на логических ошибках в суждении. Почти все ошибки продиктованы особенностями работы психики и нашей эволюцией. Почти все ошибки очевидны, если относиться к мировоззрению, как относятся к гипотезам в науке. Не спрашивайте: «Какие у вас ценности?» – уточняйте: «Какой тезис о мире вы утверждаете?»
С ценностями до конца непонятно. «Моя ценность – сказка „Репка“, лишь она мотивирует меня жить дальше». И думаешь: может, в самом деле? Снесем памятник «Репке» на городской площади, а бедняга повесится? Другое дело утверждения о мире, желательно преобразуемые в предсказания, как мы требуем от ученых. Такие тезисы можно разбирать на общих основаниях, как утверждения физиков, биологов или хотя бы психологов. Сначала проверка логикой, фальсифицируемость, бритва Оккама, еще кое-какие формальные процедуры, потом, если надо, – эксперимент. Но обычно не надо. Все хрустит и ломается на ранней стадии.
Можно даже заострить: а вот то, что дальше будет, – это автор сам целиком придумал или где-то вычитал? Конечно, ни первое (в чистом виде это графомания), ни второе (в чистом виде это студенческий реферат). Любая нормальная работа где-то между.
Рассказываются те словари и методы, накопленные в культуре, что автор счел наилучшими. Нет особой претензии поделиться сильно авторскими идеями. Но это как раз та часть культуры, которую нельзя рассказать 100 % близко к тексту, хотя бы потому, что непонятно – а какому именно тексту? «Авторские идеи» здесь почти неизбежно возникают при пересказе. Попросите любого платоника пересказать идеи Платона, как они звучали бы здесь и сейчас, и он перескажет вам какую-то часть Платона и какую-то часть себя. При этом пропорции могли бы, вероятно, быть какими угодно: в крайнем случае воскресший Платон мог бы вообще не узнать себя. Так и здесь. Если задаться целью и вооружиться маркером, наверное, можно подчеркнуть по тексту 5-10 % чисто авторского содержания. Возможно, меньше: автор не следит за всем, что происходит в Оксфорде или соседнем доме, может, там пишется такая же книжка? Но понт и пойнт не в том, что можно начиркать маркером.