Философия футуриста. Романы и заумные драмы

Зданевич Илья Михайлович

И Лаврентий ждал. Море, разлитое перед ним, ничего ему не говорило и усугубляло только его скуку. Иногда, бродя по деревянной пристани, он пытался присмотреться к работам, как грузят суда бревнами, которые он не раз вязал в плоты, сырыми кожами, сушеными плодами, как привозят сельдь и ставят сети. Но этот быт был ему чужд и противен. Местных блюд, преимущественно рыбных, он не переносил и стал хворать. Кое-кто из спутников свалился от лихорадки, и весьма злокачественной. Глядя на то, как в море полощутся у берега, Лаврентий думал, что может переплыть бурную реку, но погрузиться в эти волны так же неприятно, как жить около. Особенно жестоки были ночи: духота и нельзя открыть окна, чтобы комары не заели.

Однажды, проходя по набережной, он остановился около штопавшего сеть матроса, ошеломил ударом и сбросил его в воду, не подумав даже, что могут быть

свидетели. Только когда матрос и не показался на поверхности, Лаврентий оглянулся, но никого не было. Однако наутро тело было неподалеку от местечка выброшено на берег и вызвало толки. Говорили даже, что кто-то якобы видел, как на матроса нападали, и легко может опознать убийцу. Галактион был особенно взволнован, потел, вместо одной салфетки покрыл лысину двумя, суетился между столиками, крича, что надо вызвать из города судей. Но, когда вечером Лаврентий сказал ему: “Это я сделал от тоски по жене, изводишь ты меня”, – Галактион не удивился и обозвал сухо глупцом. “Кровь у тебя дымная, смерти ищет”, – добавил он. “Чего ее искать-то, – огрызнулся Лаврентий, – кажется, не на дне морском только, а и под снегом ее достаточно”. – “Вздумал дурить, – зашипел Галактион, еще сильнее выпучив глаза, – хочешь, чтобы завтра же всех нас отвезли в тюрьму?” – “А ты не хитри, а то тоже к рыбам отправлю”. Галактион не испугался, но в ту ночь не спал дома, а вернувшись перед восходом солнца, заявил постояльцам: “Трогайтесь, оставаться тут больше нельзя, да и пора приступать к работе. Только так как будут дополнительные расходы, по твоей, Лаврентий, глупости, то…” – и выговорил еще ряд уступок.

Нагрузили лошадей ящиками и долго шли дорогой по берегу, потом повернули в заросли кизильника, вскрыли там ящики, достали ружья, обвесились патронами и продолжали шествие. Шакалы, еженочно угощавшие местечко плачем, теперь то и дело выскакивали из кустов и убегали, но стрелять в них не приходилось. После полудня, заслышав свисток, Галактион объявил привал и отдых до вечера.

Тут поблизости железнодорожный путь пересекал дикую страну, проложенный поневоле, чтобы связать к северу и к югу лежащие страны, и вдоль моря, дабы избежать хлопот, связанных с преодолением гор. Беспрерывно поезда, покинув одни развратные и цветущие города ради других таких же, скользили в лесу и, ежась от неприятной обстановки, спешили миновать область, неселению которой сама железная дорога казалась глупой и бесцельной выдумкой, каковой оно никогда не пользовалось, предпочитая арбу и пеший ход.

Но как ни естественно было в таком случае опасаться грабежей, безотчетное уважение к поезду охраняло его, так как дерзости на это ни у кого не хватало. Поэтому решение Лаврентия выяснить, что возят с собой богатые люди и содержит почтовый вагон, было не только новинкой, но и замыслом исключительно смелым. На Галактиона была возложена обязанность разузнать, когда проходит почтовый поезд и где нападать всего удобнее.

Галактион давно бы мог приступить к деятельности, так как его заявление, что нужные поезда ходят редко, было ложным. Но он решил выиграть время и побольше выговорить в свою пользу. Когда же Лаврентий разделался с матросом и насмешливо пригрозил, то Галактион, раздраженный на разбойников и на себя, понявший, что он переусердствовал оттягивая, и уверенный, теперь-то его все равно обойдут, решил действовать без промедления.

Вечером спустились к полотну и добрались до сторожевой будки. Изъять сторожа, его жену и малую дочь было легко. Галактион обнаруживал признаки волнения значительно большего, чем следовало. Пропустили поезд, это был не тот, взялись за найденные у сторожа ломы и пошли, одни разворачивать путь, другие таскать камни и устраивать поперек насыпь. Галактион взялся зажечь нужные, как он объяснял, огни, чтобы обмануть бдительность машиниста.

Однако почтовый поезд, вынырнув из-за угла, не пожелал опрокинуться, а тотчас остановился, не доезжая до будки. Что не входило в расчеты Лаврентия и сообщников, но размышлять было некогда. Горцы бросились бежать к паровозу, воздерживаясь пока от стрельбы. Их встретили залпом. Один из зобатых медленно осел, посидел, а потом упал на бок. Лаврентий остановился, недоумевая, и посмотрел вопросительно в сторону Галактиона. Но Галактиона не было. На выстрелы надо было отвечать выстрелами и продвигаться ползком. Оборонявшихся было видимо больше, чем нападавших. Лаврентий распорядился прекратить бессмысленную трату пороха, оставил одного стрелять для виду, а остальных направил в обход. Определив, что отстреливаются с паровоза и ближайших к нему вагонов, горцы решили было ворваться в поезд с другого конца. Но двери были заперты и огни потушены. Попробовать в окна и завязнуть в пассажирских вагонах не стоило, не это же было главным. Поэтому, совершив полный обход, шайка бросилась к паровозу. Отстреливавшиеся не предполагали присутствия нападавших в тылу и поплатились за это паровозом. Лаврентий обошелся без потерь и, сбросив нескольких защитников, тогда как прочие отступили к вагонам, был наверху. Но из почтового вагона и следующих пошла учащенная стрельба и уже во все стороны. Словом, паровоз был захвачен без всякой пользы.

Несмотря на пыл дела, исчезновение Галактиона не выходило у Лаврентия из головы. Почему тот бежал? Разбойник догадывался, что между исчезновением и тем, что огни не обманули машиниста, а может быть, и что горцев встретили залпами, какая-то связь есть, но какая именно, Лаврентий доискаться не мог. Сколько времени Галактион морочил его, он подумал о том, но никаких выводов так и не сделал. Между тем пребывание на паровозе и бесплодная перестрелка с остальными вагонами продолжаться не могли. Отстреливавшиеся если и не решались пока перейти в наступление, то могли отважиться рано или поздно. Если же нет, то им при их хладнокровии нетрудно было продержаться до утра или получить подкрепления еще раньше. А отступать в таковых условиях по неизвестной стране значило не избежать разгрома и поимки. Надо было отходить теперь же, признав нападение неудавшимся.

Но когда это мудрое решение было Лаврентием вынесено, он пришел в ярость, какой не испытывал в жизни. Уйти, ничего не добившись, после месяцев подготовки и ожидания в местечке, постыдного и ненужного? Когда до цели остается всего несколько шагов? Убит один из товарищей? Вернуться с пустыми руками, всем на смех? А Ивлита? А сокровища для нее, ради которых все затеяно?

Если бы Галактион подвернулся, только бы, и Лаврентий ухлопал его с восхищением. По вине этого пройдохи и корыстолюбца Лаврентий столько дней просидел в кофейне, расплачиваясь баснословно дорого за себя и друзей, и должен был унижаться, скрывая, кто он! И почему поезд не потерпел крушения, не предупредил ли машиниста огнями Галактион, вместо того чтобы обмануть? Мысль о предательстве была чудовищна, но Галактион сам похвалялся тем, что он моряк, а не горец, а что такое моряки, Лаврентий достаточно наслушался.

Взбешенный, Лаврентий медлил с отходом. Когда ночь, пройдя половину, посвежела, он попытался захватить почтовый вагон. И уже поднялся на крышу, но стало сдаваться, что рука отказывается нажимать на курок и слишком ноет, прострелена. Были еще потери. Свистки, прошмыгнувшие между выстрелами, сообщали о приближении нового поезда. К близким выстрелам прибавились отдаленные. Медлить уже не приходилось. Лаврентий собрал своих, выяснил, что новых убитых нет, есть раненые, но не тяжело, и приказал отступать. Убитого понесли с собой.

Но горцы направились не в горы, а по тому пути, который проделали накануне с хозяином кофейни. И солнце стояло высоко, когда они вышли к берегу и завидели местечко.

Кофейня была полна, и Галактион, прогуливаясь с довольным видом между столами, рассказывал о злободневных событиях ночи: о том, что неподалеку от местечка банда разбойников, которые, кажется, предварительно заседали за этими столиками, покусилась на ограбление почтового поезда, но попала в засаду, так как их ждали, и была перебита. Его излияния были прерваны необычайным явлением.

К кофейне подошло четверо горцев, державших смастеренные из веток носилки, на которых лежал прикрытый листьями папоротника покойник. За носилками, обнажив головы, шло несколько зобатых с ружьями или пистолетами, а шествие замыкал Лаврентий с подвязанною рукой. Лаврентий прошел вперед, приближаясь к Галактиону. Все повернулись к хозяину кофейни и видели, что Галактион хочет бежать и не может, рухнуть готовый замертво. “Ебу твою мать, – заорал Лаврентий, – скажи, что ты нас не предал”. Ответа не последовало. “Покройте ему глаза”, распорядился Лаврентий. Один из зобатых выполнил приказание. “Отведите его на пристань”. Но, когда Галактиона, лишенного единственного оружия – глаз, взяли под руки, приговоренный попробовал сопротивляться. Он ревел и выл, бился, падал, хватал землю, цеплялся за стулья. Наконец его втащили на помост. Лаврентий потребовал веревку. Кто-то из посетителей, поспешно допив кофе, сбегал и принес. Галактиона одолели и привязали к перилам. “Заткните ему рот”. Гонцы отошли и выстрелили, кто раньше, кто позже.