Философия и гуманитарные науки

Де Сантис Пабло

КНИЖНЫЙ ШКАФ

Меня как будто парализовало. И это был даже не страх, а что-то сродни тому глубокому замешательству, которое испытывает человек, просыпаясь в незнакомом месте. Дюпре перегнулся через перила лестницы и принялся звать Конде и Брука. Я наклонился над Трехо, встав на одно колено прямо в воду, и услышал, что он дышит. Левая сторона его головы, где была рана, начала опухать. Вода смывала кровь.

Я слегка повернул голову Трехо и потащил его за ноги к ответвлению коридора,

ведущего к кафедре, который пока еще не был залит прибывающей водой.

— Что случилось? — спросил Брук.

— Вероятно, ночной сторож принял его за злоумышленника и напал на него, — сказал Дюпре.

— Этого не может быть. Где же тогда ночной сторож? Почему он скрылся?!

Никто из них не помог мне вытащить Трехо из воды. Даже если он оправится от удара, он может умереть от воспаления легких. Они стояли на лестнице, вглядываясь в темноту наверху, но эта темнота хранила свои секреты и отказывалась давать хотя бы какое-нибудь объяснение.

Я положил Трехо в коридоре на деревянном полу и еще раз попытался привести его в чувство, но он оставался лежать без сознания, холодный и безучастный.

Брук высунулся в лестничный пролет и прокричал, глядя вверх:

— Я декан! Здесь есть кто-нибудь?

Мы, все четверо, затаили дыхание.

— Кажется, я слышу шаги, — сказал Дюпре.

— Подозреваю, что это Новарио, — сказал Конде. — Мы же не знаем, на самом деле ушел он из здания или нет.

— Новарио? А разве вы не купили его молчание? — враждебно поинтересовался я.

— Вы по-прежнему считаете, что я — убийца, несмотря на то, что сейчас произошло?

— Я уже не знаю, что и думать, — признался я.

— Не забывайте о старом соперничестве между Новарио и Гранадос. Вы не забыли, как они оскорбляли друг друга на этом псевдоконгрессе? Я думаю, Новарио убил Гранадос, Трехо об этом узнал и…

— Отложим эту дискуссию, — перебил Конде Брук. — Откройте мне вашу кафедру, там есть телефон, и мы вызовем «скорую помощь».

— И полицию тоже, — добавил Дюпре.

— И пожарных, чтобы поднять лестницу на верхние этажи, — попросил Конде.

Я хотел тоже что-нибудь добавить, но обсуждение закончилось. Дюпре протянул мне ключи; мне было доверено открыть дверь кафедры.

Я пошел по коридору, сначала — быстро и решительно, но по мере того, как я приближался к двери, мои шаги становились все менее уверенными. Это место, бывшее частью моей повседневной жизни, теперь стало для меня таким же чужим и незнакомым, как поверхность Луны. Я шел первым. Остальные отстали на пару шагов. Когда я замедлил шаги, кто-то наткнулся на меня сзади и выругался, но я имел все основания быть осторожным: дверь кафедры была приоткрыта, внутри горел свет.

— Новарио ворует книги, — закричал Конде. Он попытался меня оттолкнуть и войти первым, но по здравом размышлении остался сзади, понимая, что мог ошибиться.

Я открыл дверь. В приемной

было пусто.

— Здесь кто-нибудь есть? — спросил я тихим голосом.

И тут я заметил на полу легкий слой пыли и кирпичную крошку.

Я прошел во второй зал, где тоже горел свет. Дубовый книжный шкаф был опрокинут.

Гигантские шурупы, которыми шкаф прикрутили к стене более полувека назад, не выдержали. При падении книжного шкафа по всей комнате разлетелись куски штукатурки. Книги, выпавшие с полок, были разбросаны на полу.

— Нападение на кафедру! — сказал Конде.

Дюпре поднял покрытую пылью книгу, и мы увидели на ее страницах кровавое пятно.

— И не только на кафедру. — Голос Дюпре сорвался. — Это была чудесная ночь, — добавил он себе под нос.

Брук подошел ближе, волоча ноги. Он казался подавленным и неуверенным в себе, но его голос звучал решительно и твердо:

— Посмотрим, нет ли кого-нибудь под шкафом.

Мы переглянулись. Это был один из таких моментов, когда кто-то в компании вдруг вспоминает, что его ждут в другом месте, наскоро прощается и уходит. Вот только мы не могли распрощаться и уйти.

Мы, все четверо, взялись за края книжного шкафа и попытались его поднять. При этом из шкафа посыпались книги, и он стал существенно легче. Толстенный том ударил меня по голове, и у меня из глаз искры посыпались. Мы все мгновенно покрылись пылью и раскрошенным гипсом.

Под книгами мы нашли металлическую стремянку, со сплющенными от удара ступеньками.

— Нужно несколько месяцев, чтобы навести здесь порядок, — вздохнул Конде. — Миро, я думаю, вы не будете просить об отставке, пока не закончите с этим делом.

Дюпре поднял несколько книг, и мы увидели пятна крови.

— Свежая, — сказал Брук. — Раненый где-то здесь, близко.

— Трехо?

— Вряд ли Трехо, если только кто-то ему не помог спуститься. Скорее всего это кто-то другой.

Я осмотрел Берлогу: все было в порядке. Когда мы проходили через приемную, Дюпре поднял трубку старого черного телефона.

— Нет гудка, — сообщил он.

Мы уныло переглянулись. Мы все боялись — хотя и по разным причинам — нашего таинственного врага; нас объединили общий страх, неуверенность, и запертые двери, и отключенные телефоны.

ТРЕТЬЯ ГОЛУБАЯ ТЕТРАДЬ

— Тише, — шепнул Брук, когда мы вышли в коридор. Я ясно услышал шум лифта в глубине здания.

Я побежал туда. Этот лифт использовался очень редко, во-первых, потому что о нем знали очень немногие, даже из сотрудников, не говоря уже о посетителях, а во-вторых, люди боялись в нем ездить, потому что он часто застревал между этажами. Но прежде чем я добрался до двери лифта, мотор заглох.

Я посмотрел вниз через сетчатую дверь. Я не смог различить, где остановился лифт: на первом этаже или в подвале. Я закричал: