Философия права. Учебник для вузов
Шрифт:
Никто из выступавших не поддержал Стальгевича. Только одно из его предложений (о праве как воле господствующего класса), совпавшее с замечаниями и ряда других участников прений, было (вместе с некоторыми другими пожеланиями) учтено в окончательной редакции одобренных Совещанием общего определения права и определения советского права.
Под жестким давлением политико-идеологических обвинений Стальгевича фактически заставили "согласиться" с позицией Вышинского и К0. В опубликованных материалах Совещания выступление Стальгевича было снабжено следующим примечанием: "Не имея права по существу изменить стенограмму своего выступления, считаю необходимым заявить, что после обсуждения на Совещании с определением права тов. Вышинского я целиком и полностью согласен. Одновременно я целиком и полностью отвергаю обвинение меня в продолжении "теоретической линии" Стучки, равно как и в отождествлении права и экономики. Работа Совещания, в частности критика моего выступления тов. Вышинским, помогли мне освободиться от остатков отдельных
500
Там же. С. 162.
"Генеральная линия" не терпит никаких разномыслии. И нужное тотальное единство было получено на Совещании и распространено по всему "правовому фронту" в качестве не подлежащего обсуждению приказа. Тоталитарное "правопонимание" утверждалось тоталитарными методами.
3. Тоталитарный "нормативизм": право как совокупность приказов власти
Определение права, предложенное Вышинским и одобренное Совещанием 1938 г., вошло в литературу как "нормативный" (а затем и "узконормативный") подход к праву. Однако и в предварительной, и в окончательной редакциях тезисов, а также в отредактированном варианте самого доклада Вышинского речь шла о "правилах поведения", а не о "нормах". Видимо, для самого Вышинского это было определенной словесной страховкой от ненужных ассоциаций с "буржуазным нормативизмом". По существу же эти термины были для него синонимами. Так, он утверждал, что "правила поведения" — это нормы" [501] . "Право, — пояснял он свое общее определение, — есть совокупность правил поведения, или норм, но не только норм, но и обычаев и правил общежития, санкционированных государственной властью и защищаемых ею в принудительном порядке" [502] .
501
Там же. С. 37.
502
Там же.
Кстати говоря, в определении советского права указание на "обычаи и правила общежития" отсутствует, хотя, возражая против предложения Полянского исключить из определения права ссылку на "обычаи и правила общежития", сам же Вышинский говорил прямо противоположное: "С точки зрения определения проф. Полянского, окажутся вне права, например, нормы шариатских судов, действовавших у нас десятки лет тому назад, допущенных государством в известных условиях как официальные учреждения; окажется вне этого определения и все так называемое обычное право" [503] .
503
Там же. С. 162—163.
Отсутствие в одобренном Совещанием определении советского права упоминаний об "обычаях и правилах общежития" фактически означало отрицание их в качестве источников (или форм) "советского социалистического права". К таковым были отнесены (и по определению советского права, и по толкованию Вышинского) лишь "правила поведения, установленные в законодательном порядке", т. е. официальные акты различных органов власти — законы, постановления, распоряжения, приказы, инструкции и т. д.
Эти акты (и содержащиеся в них "правила поведения", "нормы"), "установленные в законодательном порядке", стали собирательно именоваться "законодательством" (или "действующим законодательством"). Данный термин ("законодательство") стал синонимом и "действующего права" (т. и. позитивного права), и права вообще.
По своему типу "правопонимание", предложенное Вышинским и принятое Совещанием, является легистским, поскольку, — с точки зрения традиционного критерия различения и соотношения "права и закона", — в его основе лежит отождествление "права" и "законодательства" ("действующего", "позитивного" права, обобщенно — "закона"). Такое отождествление прямо и откровенно признавалось и утверждалось Вышинским. "Право, — писал он, — совокупность или система правил (законов), имеющих своим назначением заботу о подчинении членов общества "общим условиям производства и обмена", т. е. о подчинении господствующим в данном обществе классовым интересам" [504] .
504
Там же. С. 170.
Характеристики подхода Вышинского и его последователей как ; "нормативного", "нормативистского" и т. и. нельзя признать адекватными независимо от целей их использования. Дело прежде всего в том, что "правило поведения" ("норма") как политико-властное установление и регулятор в определении Вышинского — это нечто совершенно иное, нежели норма социальной солидарности в социальном нормативизме Л. Дюги или норма долженствования в нормативизме Г. Кельзена.
Норма, согласно Дюги, зависит не от государства, а от факта социальной солидарности (включая и солидарность разных классов) в обществе [505] . Правовой характер власти и законов зависит от их соответствия социальной норме (норме социальной солидарности).
505
См.: Дюги Л. Право социальное, право индивидуальное и преобразование государства. М., 1909.
Своя внутренняя объективная логика долженствования, восходящая к "основной норме", присуща нормативизму Кельзена [506] . Кстати, именно поэтому государство, согласно его нормативизму, оказывается "правовым порядком" [507] .
Разумеется, подход Вышинского к норме, к праву как совокупности правил поведения (или "норм"), к государству, к соотношению государства и права, к их функциям, назначению и т. д. абсолютно исключал нормативизм в духе Дюги или Кельзена. Для него "правовые нормы" — любые субъективные и произвольные творения политической власти, ее приказы и установления, так что у него речь, скорее, идет о потестаризме (от лат. potestas — сила, власть), чем о нормативизме.
506
См.: Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Выпуск I. ИНИОН АН СССР. М., 1987. С. 10—15, 47.
507
Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Выпуск II. ИНИОН АН СССР. М., 1988. С. 116, 145, 146.
На отличии своего подхода от нормативизма настаивал и Вышинский, поясняя это следующим образом: "Наше определение ничего общего не имеет с нормативистскими определениями. Нормативизм исходит из абсолютно неправильного представления о праве как о "социальной солидарности" (Дюги), как норме (Кельзен), исчерпывающей содержание права, независимо от тех общественных отношений, которые определяют в действительности содержание права.
Ошибка нормативистов заключается в том, что они, определяя право как совокупность норм, ограничиваются этим моментом, понимая самые нормы права как нечто замкнутое в себе, объясняемое из самих себя" [508] .
508
Вышинский А. Основные задачи науки советского социалистического права. С. 38.
У Вышинского же акцент сделан именно на приказах правящей власти [509] . Ссылки при этом на обусловленность права способом производства и т. д. оставались пустыми словами. Главное в подходе Вышинского состоит в толковании права как принудительного инструмента, средства в руках власти для осуществления диктатуры путем соответствующего регулирования поведения людей. Характеризуя право как "регулятор общественных отношений", он поясняет: "Наше определение исходит из отношений господства и подчинения, выражающихся в праве" [510] . Напомнив слова Сталина о том, что "нужна власть, как рычаг преобразования", Вышинский продолжал: "Советское право и есть один из рычагов этого преобразования. Рычаг этого преобразования — государственная власть, а право в руках государственной власти есть, так сказать, рычаг этого рычага преобразования" [511] .
509
В.И. Кудрявцев и Е.А. Лукашева справедливо отмечают, что "узконормативная теория права, которую развивал и поддерживал Вышинский", вполне соответствовала реалиям сталинского режима, когда право рассматривалось "как команда, запрет, ограничение". — См.: Кудрявцев В.И., Лукашева Е.А. Социалистическое правовое государство // Социалистическое правовое государство. Проблемы и суждения. М., 1989. С. 9.
510
Вышинский А. Основные задачи науки советского социалистического права. С. 38.
511
Там же. С. 165.
Как "правила поведения", так и в целом право как регулятор носят в подходе Вышинского властно-приказной, принудительный характер. Показательно в этой связи его отношение к предложению Полянского определить право как "совокупность приказов и запретов". Не возражая по существу против приказного смысла и содержания советского права, Вышинский, однако, отклоняет предложение Полянского по формально-терминологическим соображениям. "Нельзя, — поясняет он, — говорить, что право — совокупность приказов, так как под приказом наша Конституция понимает распоряжение наркомов. По Полянскому выйдет так, что право есть совокупность наркомовских приказов..." [512] . По сути дела же, согласно позиции Вышинского, приказами являются и другие властные акты (законы, указы, распоряжения, инструкции и т. д.).
512
Там же. С. 162.