Философия в будуаре
Шрифт:
ЭЖЕНИ.
– Так уж и естественной!
ДОЛЬМАНСЕ.
– Да, естественной, я утверждаю это. Ведь у Природы вовсе не два голоса, один из которых осуждает то, что приказывает другой. Без всякого сомнения, это есть воздействие Природы, которое побуждает мужчин, одержимых этой манией, предаваться ей. Те, кто желает очернить сию склонность или объявить следование ей вне закона, заявляют, что она наносит людям вред. До чего безмозглы эти имбецилы, которые озабочены только размножением себе подобных и которые видят преступление во всём, что ведёт по другому пути. Неужели твёрдо установлено, что Природа требует перенаселения, как многие желают нас в том убедить? Разве так уж несомненно, что мы оказываемся виновны в преступлении всякий раз, когда уклоняемся от этого идиотского размножения? Давайте рассмотрим законы Природы и их функционирование, чтобы выработать собственные убеждения. Если бы Природа никогда не занималась разрушением, а только созиданием, тогда я бы смог согласиться с этими нудными софистами, что самым благородным делом является безостановочный
Приняв это положение, могу ли я надругаться над Природой, если я откажусь создавать? Если и содержится зло в этом отказе создавать, то уж во всяком случае значительно меньшее, чем в разрушении, которое является одним из законов Природы, как я только что доказал. Если, с одной стороны, я признаюсь, что Природа наделила меня склонностью к разрушению, то, с другой стороны, я должен исследовать, являются ли производимые мной разрушения необходимыми ей и действую ли я согласно её воле. Если всё это принять во внимание, в чём же, позвольте спросить, состоит преступление? Но дураки и производители, а между ними нет никакой разницы, продолжают возражать - эта деторождающая сперма может проникать в ваши бёдра только с целью размножения, а всякая трата её есть преступление. Но я недавно доказал обратное, поскольку трата не может быть приравнена к разрушению разрушение значительно серьёзнее, чем трата, которая, в свою очередь, не может быть преступлением. И, во-вторых, это неверно, что Природа предназначила сперму исключительно для размножения. Если бы это было так, то Природа не позволила бы её излияние ни при каких обстоятельствах, кроме тех, что ведут к нему. Но опыт говорит о противоположном: мы можем тратить её, где и когда хотим. Во-вторых (10), Природа не позволила бы нам терять сперму иначе, кроме как при совокуплении, однако это происходит во время наших сновидений или при воспоминаниях. Если бы Природа скупилась на этот драгоценный сок, то она устремляла бы его только в сосуд, предназначенный для размножения. И безусловно, она не позволила бы нам испытывать сладострастие, которым она нас венчает в те моменты, когда мы воздаём нашу дань не по месту назначения.
Будет неразумно предполагать, что Природа дарует нам наслаждение в тот самый момент, когда мы наносим ей оскорбление. Давайте сделаем ещё шаг в наших рассуждениях: если бы женщина была создана только для деторождения, а это было бы именно так, если бы размножение было столь желанным Природе, разве было бы возможным, чтобы за всю свою жизнь женщина была бы способна к зачатию и деторождению, согласно арифметическим подсчётам, только в течение семи лет? Не может быть! Природа жаждет размножения, но оказывается, что из ста лет жизни существа, созданного для деторождения, оно может этим заниматься только семь лет! Природа имеет единственную цель - размножение, а, вместе с тем, семя, которое предназначено для этого в мужчине, тратится впустую, используется не так, как следует, растрачивается мужчиной, где и как ему хочется. Причём трата семени не приносит никакого неудобства и доставляет ему такое же наслаждение, как и употребление семени с пользой для дела!..
Давайте, друзья мои, перестанем верить в эти нелепости - они являются надругательством над здравым смыслом. Содомиты и лесбиянки вовсе не вызывают гнев Природы, и давайте усвоим это, а наоборот, служат ей, упорно воздерживаясь от соития, результатом которого может быть деторождение, что Природу лишь утомляет. Давайте выскажемся вполне определённо: размножение никогда не являлось законом Природы, и она никогда не обязывала нас к нему, а лишь мирилась с ним. Я уже говорил об этом. Для неё будет совершенно безразлично, если человеческая раса будет уничтожена, сметена с лица земли! Ей смешна наша гордыня, дающая нам убеждённость, будто настанет конец света, коль такая беда произойдёт! Да Природа даже не заметит этого! Многие народы на земле уже были уничтожены. Буффон перечисляет несколько народов, канувших в вечность, а Природа, ошарашенная такой невосполнимой потерей, даже бровью не повела! Если уничтожить все живые существа, то воздух от этого не станет менее чистым, звёзды не потускнеют и движение вселенной не станет менее точным. Какое тупоумие считать, что люди настолько важны для этого мира, что тот, кто не занимается созданием себе подобных или хотя бы препятствует размножению, тотчас становится преступником! Давайте покончим с этой слепотой, и пусть на примере разумных людей мы научимся избавляться от своих ошибок. Нет уголка на Земле, где бы не было храмов обвиняемой в преступлении содомии и её приверженцев. Греки, которые сделали из неё, так сказать, добродетель, изваяли статую Венеры Каллипигеи Рим заимствовал у Афин законы и вместе с ними это божественное предпочтение.
А какой прогресс произошёл в эпоху Империи! Под эгидой римского орла содомия распространилась от одного края земли до другого. С крушением Империи она нашла убежище у трона, жила среди искусств Италии и доставалась тем из нас, кто вёл поистине правильный
Зачем же тогда Природа создала его столь восприимчивым к этому наслаждению?
Давайте исследуем строение такого мужчины - вы заметите разительное отличие от других мужчин, которые не одарены предрасположением к заду. Его ягодицы белее и полнее, ни один волосок не бросает тени на алтарь наслаждений, чья внутренность затянута более нежной, более чувствительной и чувственной перегородкой, столь у всех различной, как и внутренность женского влагалища. И манеры такого мужчины совсем иные: они мягче, изящнее, нежнее в нём вы найдёте почти все пороки и добродетели, присущие женщине, вы обнаружите в нём даже слабость - всё будет напоминать женские увлечения и порой женские черты и привычки. Разве возможно, чтобы Природа, уподобляя их женщинам, могла возмутиться их женскими вкусами? Разве не очевидно, что этот тип мужчин отличается от другого тип, коий Природа создала для того, чтобы уменьшить или свести к минимуму размножение, чрезмерность которого была бы для неё пагубна?.. Ах, дорогая Эжени, если бы вы знали, какое восхитительное чувство испытываешь, когда громадный хуй заполняет ваш зад, когда задвинутый по самые яйца, он там трепещет, ощупывает, а потом вытаскивается до самой крайней плоти, чуть медлит и возвращается, снова вонзается до самых волос!
Нет-нет! Во всём мире не найдётся наслаждения, которое могло бы сравниться с этим: это наслаждение философов, героев оно было бы наслаждением богов, если бы органы, участвующие в этом священном соитии, не являлись бы сами единственными божествами, которых мы обязаны чтить на земле! (11)
ЭЖЕНИ, (очень возбуждённая.) - О, друзья мои, я хочу, чтобы меня выжопили!..
Вот мои ягодицы... Я даю их вам!.. Ебите меня, пока я не кончу!..
(Произнеся эти слова, она падает в объятия госпожи де Сент-Анж, которая прижимает её к себе, стискивает в объятиях и предлагает Дольмансе поднятые ягодицы юной девушки.)
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Божественный наставник, разве вы откажетесь от подобного предложения? Разве не соблазняет вас этот восхитительный зад?
Смотрите, как он зияет, как он подмигивает вам!
ДОЛЬМАНСЕ.
– Прошу прощения, прекрасная Эжени, но я не возьму на себя труд погасить пламя, которое я разжёг, если вы и впрямь того желаете. Милое дитя, в моих глазах вы обладаете огромным недостатком, ибо вы женщина. Я был настолько заботлив по отношению к вам, что пренебрёг этим во имя того, чтобы отведать плодов вашей девственности. Хочу надеяться, что Ваше доброе мнение обо мне не изменится из-за того, что я останавливаюсь на сём: за это дело возьмётся шевалье. Его сестра, оснащённая этим искусственным хуем, нанесёт жопе брата устрашающие удары, подставляя свой восхитительный зад Огюстэну, который выжопит её и которого я буду ебать в то же время. Я не хочу скрывать, что прекрасная жопа этого парня подаёт мне знаки уже целый час, и я хочу непременно расплатиться с ним за то, что он делал со мной.
ЭЖЕНИ.
– Я соглашаюсь с этой поправкой. Но, по правде говоря, откровенность вашего признания не компенсирует его неделикатность.
ДОЛЬМАНСЕ.
– Тысячу извинений, мадемуазель. Но мы, бугры, придаём большое значение честности и точности следования нашим принципам.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Однако, люди, имеющие обыкновение, подобно вам, брать только сзади, не пользуются репутацией честных.
ДОЛЬМАНСЕ.
– Да, в нас есть немножко предательства и немножко лживости.
Но, мадам, я ведь вам продемонстрировал, что эти качества необходимы человеку в обществе. Мы обречены жить среди людей, которые всеми силами стараются утаить от нас свои пороки и выставить напоказ фальшивые добродетели, которые они в глубине души презирают, и поэтому нам было бы весьма опасно быть только откровенными, так как они, очевидно, этим бы пользовались и с лёгкостью нас надували. Необходимость притворства и лицемерия завещана нам обществом - уж давайте признаем этот факт. Уделите мне мгновение, мадам, чтобы я мог привести вам один пример: нет в мире, бесспорно, человека более растленного, чем я. Так вот, все мои знакомые обманываются во мне спросите их, что они обо мне думают - все скажут, что я честный человек, тогда как нет ни одного преступления, которое не приносило бы мне самые изысканные наслаждения.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– О! Но вы ведь не пытаетесь убедить меня, будто вы совершали жестокости.
ДОЛЬМАНСЕ.
– Жестокости... и вправду, мадам, мне случалось творить ужасные вещи.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Фи, вы - как человек, который сказал исповеднику:
Бесполезно вдаваться в детали, но можете быть уверены, что за исключением убийства и воровства, я совершил всё.
ДОЛЬМАНСЕ.
– Да, мадам, я сказал бы то же самое, но опуская исключения.
Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ.
– Как! распутник, вы осмелились...