Философия. Книга первая. Философское ориентирование в мире
Шрифт:
Мир, уже не пребывающий в безразличности, становится двусмысленным. Как мир, он познается и технически создается. Но он не остается только данным и произведенным миром, - и тот и другой оказываются вновь пронизаны относящимся к ним субъектом. Мир не есть уже только сущее, независимое, полезное (nutzbare) и служащее бытие, но то, что я люблю и ненавижу и что я одушевляю сверх всяческой его целесообразности ("uber alle Zweckhaftigkeit hinaus beseele). Вместо того, чтобы только потреблять (verbrauchen) его и производить для потребления, - проясняя себе и удостоверяя в предмете мое к нему отношение, я еще раз произвожу его для себя в свободном от целей познавании и в художественном творении, которые уже не только ориентируют в мире, но в собственной затронутости делают наличным для меня бытие мира (im zweckfreien Erkennen und im Kunstschaffen, die nicht mehr nur in der Welt orientieren, sondern das Sein der Welt im eigenen Betroffensein zur Gegenwart bringen).
Поэтому мир получает двоякий смысл, так что он может быть только миром как мирским, или же обрести свое бытие только в трансцендентной соотнесенности. Он бывает только миром, если человек, забывая о своей экзистенциальной возможности в истоке и цели, желает его как такового, мирское приковывает его к жажде жизни и заботе о существовании, к продолжительности (Dauer), которую, как таковую, он считает бытием. Он забывает о бренности или при виде ее впадает в отчаяние от бессмысленности; он пленен этим миром, и оттого мир теряет для него свою прозрачность; он желает мира, и оттого мир становится для него тупым и лишается блеска. И все же мир может стать миром как явлением экзистенции, взирающей в нем к трансценденции, если мир, открываясь как незавершенный в себе и не существующий из самого себя, и есть тогда в своей временности и в крушении всего - язык для понимающего себя в мире подлинного бытия (Sprache des sich darin verstehenden eigentlichen Seins ist).
Мир, как мирское, лишенное основы, и мир, как явление, не следует мыслить действительными на одном и том же уровне. Для научно-исследующего ориентирования в мире есть только это безосновное мирское. Мир в его прозрачности, как язык и возможность подлинного бытия, недоступен, даже только как вопрос, ни для какого всеобщезначимого познания. Но если мы говорим о нем, то при этом неизбежно высказываем предметным образом также и то, что лежит за пределами всего предметно доступного знанию, как если бы оно было знаемым (als w"are es Wissbarkeit). И тогда всякий способ выражения как таковой делается ложным: Представлю ли я координирующую трихотомию (eine koordinierende Dreiteilung): существующий мир и там, против него, трансценденция, а здесь -«Я» возможной экзистенции; или стану отрицать мир как незавершенный и не имеющий подлинного пребывания, и буду мыслить в нем, как на исчезающей арене, направленное к трансценденции Я; или же буду мыслить сам мир сущим, так что я и мир, и в нас обоих - трансценденция предстанут как существующие в одном, и ни одно не может быть без другого; - всегда и неизменно останется то, что предметом моего ориентирования в мире будет только мир как мирское, как пребывающее существование и как полезность (Nutzbarkeit). Поскольку границы также провожу я сам, в действительном знании я нигде не могу выйти за рамки фактического и всеобщезначимого.
Но если экзистенция объективирует себя как мир, и трансценденция становится образом в мире (Bild in der Welt), то сделавшееся внешним сразу же делается также предметом ориентирования в мире. И все же между объективной работой познания в ориентировании в мире, и экзистенциальным мышлением той объективности, в которой являются друг другу экзистенция и трансценденция, -лежит скачок. Объективное познавание отвлекается от субъекта познающего и видит только чистые объективности; поэтому сделавшееся внешним, как предмет ориентирования в мире, лишается своей души. Экзистенциальное же поведение, напротив, не постигает в понятии какой-либо чистой объективности, но силою своего собственного бытия видит действительность самобытия в его объективно встречающейся ему историчности. Поэтому в обмирщении бытия (Weltlichwerden des Seins) что-то всегда остается незатронутым: то, что я познаю как эмпирическую действительность, не есть как таковая то, что оно есть само по себе. Тем, что я есмь экзистенциально, я уже не буду никогда, если сделаю это предметом своего знания. Когда мое существование, как некоторое целое существования, становится объектом исследования, то мне самому удается проскользнуть между ячейками рыболовной сети познания. Но знание в ориентировании в мире имеет тенденцию путать то, что знает это ориентирование, с подлинным бытием, и то, что в принципе доступно его знанию, с бытием в себе.
ГЛАВА ВТОРАЯ. Границы ориентирования в мире
Относительность убедительного (des Zwingenden)
1. Границы трех родов убедительного; 2. Убедительное знание и экзистенция.
Непреодоленная нескончаемость
1. Преодоление нескончаемости в методе; 2. Преодоление нескончаемости в действительности; 3. Идея и антиномии; 4. Нескончаемость и трансценденция.
Недостижимость единства картины мира
1. Четыре сферы действительности в мире; 2. Лежащее в основании не имеет единства; 3. Единство как идея; 4. Единство мира и трансценденция.
Границы целесообразной деятельности в мире
1. Границы в техническом создании, в опеке и воспитании, в политической деятельности; 2. Утопия законченного устроения мира и трансценденция; 3. Пример: терапия в медицине.
Смысл науки
1. Что науки связаны между собою в единство знания; 2. Наука и метафизика; 3. Смысл науки в специфическом удовлетворении исследующего человека; 4. Ценность науки.
Трансцендирование по ту сторону мира (Tanszendieren "uber die Welt)
Ориентирование в мире как наука полагает овладеть неким существованием, независимым от познающего в его субъективности. Пафос его заключается в том, чтобы знать то, что имеет силу безотносительно к смене времен и исторических индивидуальностей, всегда и на всяком месте, и даже не только для людей, но для всякого возможного разумного существа.
Правда, само фактически имеющееся знание независимым не является. То, что оно было приобретено и постигнуто, и каким именно образом оно было приобретено и постигнуто - это зависит от исторических, психологических и социологических условий. Однако значимость этого знания независима. Она, как и то существование, о котором это знание имеет силу, сохраняется, даже если никто ее не знает. Законы природы и нормы логики имеют силу и смысл, прежде чем они будут открыты как таковые. Существование,
даже если оно никогда не окажется в сфере жизни сознательного существа, все-таки существует незнаемое, хотя бы и ни для кого.
Может показаться, что, о чем никто не знает, того и нет. Не имеет смысла говорить о значимости теоремы Пифагора как о чем-то таком, что было, прежде чем его открыли, или о существовании мира растений, которого никогда ничьи глаза не видали. На это нужно сказать, что смысл научного исследования обращен как раз на то, что было прежде, чем его познали; познанное подразумевается в нем именно как таковое. Правда, для этого исследования нет того, чего в принципе невозможно знать, - но для него существует все то, чего люди еще не знают. Поэтому оно как эмпирическое существование может изучать то, что имеется или имелось вне пределов непосредственной воспринимаемости, но в достижимой через умозаключение взаимосвязи (im erschliessbaren Zusammenhang) с нею. Перед ним открываются нескончаемые времена прошлого, из которого не оставил следов ни один человек, зато сохранились следы иной действительности. Она завладевает значимым смыслом, сознавая, что не производит его своей исследующей деятельностью, но открывает его.
Мир науки неповторимым образом приковывает к себе внимание человека как исследователя. После того как человек оставил замкнутое в себе лишь-живое существование и сделался сознательным, мыслящим существом, он в своем существовании не уверен в том, чего ему следует ожидать, беспокоен из-за всего того, что удивляет его неожиданностью, пугается в незнании: но наука, насколько простирается ее область, дает ему убедительное, всеобщезначимое знание, как прочную опору; на это знание он может положиться. В существовании он оказывается отдан на произвол нескончаемого; он тонет в бездонности, ни с чем он не в силах справиться: наука учит его господствовать над нескончаемым', он может охватить его взглядом и антиципировать для всякого возможного случая. В существовании все распадается на множества (zerf"allt in Vielerlei): наука показывает ему единство знаемого (die Einheit des Wissbaren); он постигает систематическое целое, в котором все взаимосвязано со всем.