Философские письма
Шрифт:
Вдребезги разбив врожденные идеи и полностью отвергнув тщеславное убеждение, будто мы постоянно мыслим, Локк устанавливает, что все наши идеи мы получаем через ощущения, исследует наши простые идеи, а также и более сложные, прослеживает человеческое сознание во всех его функциях, показывает, насколько несовершенны языки, которыми пользуются люди, и как мы постоянно злоупотребляем словами.
Наконец, он подходит к рассмотрению объема, или, точнее сказать, ничтожности человеческих знаний. Именно в этом разделе он осмеливается скромно произнести следующие слова: Быть может, мы никогда не сумеем узнать, мыслит ли или нет чисто материальное существо.
Эти мудрые слова показались многим теологам скандальным заявлением, утверждающим материальность
Некоторые англичане, верные своему обычаю, забили тревогу. Суеверные люди в обществе - то же самое, что трусы в армии: они сами писают панические страхи и заражают ими других. Раздались вопли, что Локк решил ниспровергнуть религию. Однако здесь шла речь вовсе не о религии: это был чисто философский вопрос, совершенно независимый от веры и откровения; нужно было только беспристрастно исследовать, существует ли какое-то противоречие в положении: материя способна мыслить и может ли Бог сообщить материи мышление. Однако теологи слишком часто начинают кричать об оскорблении Бога в тех случаях, когда кто-то не согласен с ними самими. Это очень напоминает скверных поэтов, вопивших, что Депро105 оскорбляет величество, в то время как он смеялся только над ними.
Доктор Стиллингфлит106 заслужил себе репутацию умеренного теолога тем, что не поносил откровенно Локка. Он вступил с ним в полемику, однако был побежден: дело в том, что он рассуждал как доктор теологии, Локк же - как философ, знакомый с силой и слабостью человеческого ума и сражавшийся оружием, крепость закалки которого была ему хорошо известна.
Если бы я осмелился после г-на Локка говорить на столь щекотливую тему, я бы сказал, что люди уже очень давно спорят по поводу природы и бессмертия души. Что до бессмертия души, то доказать его невозможно, поскольку спор пока идет еще о ее природе и, разумеется, надо познать творение до основания раньше, чем решать, бессмертно оно или нет. Разум человеческий сам по себе столь мало способен доказать бессмертие души, что религия вынуждена была сообщить нам о нем при помощи откровения. Всеобщее благо людей требует веры в бессмертную душу, религия нам это повелевает - чего же более, вопрос решен. На самом деле природа души вовсе не такова, и для религии совершенно безразлично, что представляет собой субстанция души, была бы она только добродетельной; душа - это часовой механизм, данный нам для самоуправления, однако мастер не сообщил нам, из чего сделана движущая пружина этого механизма.
Я - тело, и я мыслю: это все, что я знаю. Стану ли я приписывать неведомой причине то, что я с такой легкостью могу приписать лишь второй причине, которая мне знакома? Но тут все схоластические философы пресекают мою аргументацию, провозглашая: "У тела нет ничего, кроме протяженности и плотности, а потому оно может обладать лишь движением и формой. Но движение и форма, протяженность и плотность не могут порождать мысль, а следовательно, душа не может быть материальной". Все эти грандиозные рассуждения, многократно повторяемые, сводятся лишь к следующему: "Я совершенно не знаю материи и лишь приблизительно угадываю некоторые ее свойства; однако я абсолютно не знаю, можно ли связывать эти свойства с мыслью. Все же, поскольку я ничего не знаю, я положительно утверждаю, что материя не умеет мыслить". Таков примерный метод рассуждения схоластов. Локк попросту ответил бы этим господам: "Признайтесь, по крайней мере, что вы так же невежественны, как я: ни ваше, ни мое воображение не способны постичь, каким образом тело может иметь идеи, но лучше ли вы понимаете, каким образом может их иметь субстанция, что бы она собой ни представляла? Вы не постигаете ни материи, ни духа, как же смеете вы что-либо утверждать?".
Тут выскакивает вперед педант и заявляет, что во имя спасения их собственных душ надо сжечь всех тех, кто предполагает, будто можно мыслить с помощью одного только тела. Но что бы эти господа сказали, если бы оказалось, что именно им вменяется в вину безверие? В самом деле, кто из людей, если только он не вздорный нечестивец, посмеет утверждать, будто Творец не способен сообщить материи мысль и чувство?! Посмотрите же, прошу вас, в какое трудное положение вы попали, если ограничиваете таким образом могущество Творца! Животные обладают теми же органами, что и мы, теми же ощущениями, теми же восприятиями; у них есть память, они способны комбинировать некоторые идеи. Если Бог не способен был одушевить материю и сообщить ей ощущение, то одно из двух: либо животные - просто механизмы, либо они обладают духовной душой.
Мне представляется почти доказанным, что животные не могут быть простыми машинами, и вот мой довод: Бог создал для них точно такие же органы чувств, что и для нас, а значит, если они ничего не чувствуют. он проделал бесполезную работу. Но Бог, по вашему собственному признанию, ничего не делает зря, а значит, он не мог сотворить столько органов чувств во имя полного отсутствия ощущения: итак, животные вовсе не являются только машинами.
Согласно вашему мнению, животные не могут обладать духовной душой, следовательно, остается утверждать лишь одно, а именно; что вопреки вам Бог сообщал материальным органам зверей способность чувствовать и замечать, каковую вы именуете их инстинктом.
Но кто мог помешать Богу сообщить нашим более утонченным органам эту способность чувствовать, замечать и мыслить, именуемую нами человеческим разумом? Куда вы ни повернетесь, вы вынуждены будете признать собственное невежество и необъятное могущество Творца; так не восставайте же больше против мудрой и непритязательной философии Локка: она вовсе не противоречит религии и, наоборот, помогает ей доказательством, если религия в этом нуждается. В самом деле, может; ли существовать более религиозная философия, чем эта, которая, не утверждая ничего, кроме вещей, до конца ей понятных, и умея признавать свою слабость, говорит вам, что, как только вы приступаете к исследованию первопричин, надо тотчас же прибегать к Богу.
Впрочем, никогда не следует бояться, что какая-либо философская мысль может повредить отечественной религии. И хотя наши таинства находятся в великолепном противоречии с нашими доказательствами, их тем не менее высоко чтят христианские философы, понимающие, что объекты разума и веры имеют различную природу. Никогда в жизни философы не образуют религиозную секту. А почему? Да потому, что они пишут не для толпы и, помимо этого, им чужд фанатизм.
Разделим человеческий род на двадцать частей. Девятнадцать из них будут составлять те, кто живет трудом своих рук и кому никогда не придет в голову, что на свете жил некий г-н Локк; и как же мало в оставшейся двадцатой части людей, привыкших читать! А среди тех, кто читает, на двадцать человек, зачитывающихся романами, приходится всего один, штудирующий философию; число же тех, кто мыслит, вообще крайне невелико, и людям этим не приходит в голову блажь сотрясать мир.
Ни Монтень, ни Локк, ни Бейль107, ни Спиноза108, ни Гоббс109, ни милорд Шефтсбери110, ни г-н Коллинз111, ни г-н Толанд112 и т.д. не зажгли факела раздора в своем отечестве: большей частью такими людьми оказывались теологи; они питают честолюбивые чаяния главарей сект, но кончается это обычно тем, что они стремятся стать во главе партий.
Да что там говорить! Все книги новейших философов, вместе взятые, никогда не устроят в мире такого шума, какой вызвал некогда один лишь диспут францисканцев113 по поводу фасона их рукавов и капюшона.
Приложение первое
ПИСЬМО О ДУШЕ (ПЕРВАЯ РЕДАКЦИЯ ПИСЬМА XIII)
Письмо о г-не Локке
Надо признаться, что, когда я читал непогрешимого Аристотеля, божественного Платона, Доктора утонченного и Доктора ангельского, я принял все эти эпитеты за шутливые клички. Я не увидел в философах. трактовавших вопрос о человеческой душе, ничего, кроме слепцов, преисполненных безрассудства и очень болтливых; они силятся убедить, что обладают орлиным взором, других слепцов, любопытных и вздорных, верящих им на слово и тотчас же начинающих воображать, будто и они кое-что усмотрели.