Философский гвоздь

Дрессированные цирковые лошадки едут по нужным адрессам. У каждой своя арена и своя программа выступления. Можно назвать это ролью для определенного круга лиц. Впрочем, лица эти – такие же цирковые персонажи. Отличие лишь в поочередности выхода на арену и в наборе трюков, которым они обучались довольно длительное время.

Манни Пэй – интересная лошадка. Она – универсал, которых не так-то легко и найти. Обладая довольно внушительными познаниями во многих сферах деятельности, она не отдает предпочтения чему-либо одному. Манни считает, что привязанность лишит ее свободы, что став профессионалом в чем-то одном, через какое-то время ей все это надоест и она просто разочаруется в себе и будет с сожалением вздыхать о потраченном времени и усилиях. Вот поэтому Манни никогда не задерживается на одном месте больше шести месяцев.

– Жизнь – многообразна до бесконечности, но, к сожалению, слишком коротка, чтобы засиживаться на одном месте до протертых штанов на заднице, – любит повторять она всякий раз, когда уходит с одной арены на другую.

Она ловко маневрирует из одного цирка в другой, очаровывая директоров и приближенных к ним прихлебаев своей жизненной философией, свободолюбием и открытостью. Некоторые завидуют ей, другие восхищаются.

– Как она с легкостью все бросает… А ведь года через два-три могла бы стать руководителем группы, а там и до директора какого-то шапито рукой подать, – говорят они.

Но есть и такие, которые смотрят на нее с опаской или непониманием.

– Как так можно? Попрыгушка какая-то. Так она ничего не добьется. К чему она вообще стремиться? – говорят те, кто засиделся на одном месте до мозолей на затвердевших ягодицах, проще говоря, те, кто сидит на жопе ровно и боится сделать неверный шаг.

– Преданные одной кормушке консерваторы, – говорит Манни о таких лошадках, – но самураи сейчас не в моде. Надо быть полным идиотом, чтобы отдать свою жизнь во имя идеи какого-то долбоеба, возомнившего себя великим лидером.

Познания Манни настолько разносторонни, что она, наверное, смогла бы даже поднять народ и совершить революцию в какой-нибудь стране. Понятно, что все это не так просто и требует немалых катиталовложений при поддержке заинтересованных лиц в верхах. Она смогла бы найти нужные веревочки и хороводить таким представлением. Но ей это неинтересно, хотя Манни иногда и подумывала о таком трюке.

– И что с этого поменяется, – размышляла она, – ничего не поменяется. Цирк все равно останется цирком, сколько бы в нем не менялось руководителей и как бы не менялась программа выступлений. Жалко лишь тех, кто прольет свою кровь за чьи-то интересы, поверив в громкие обещания, что все будет в шоколаде. Проблема лишь в том, что шоколад и говно – почти одного цвета. И куда нас окунет очередная смена власти или переворот – вопрос интересный и таящий в себе множество надежд, догадок и предвидений. Но к большому разочарованию уверовавших в светлое будущее, мы останемся в том же дерьме, что и раньше. Дрессированные цирковые лошадки будут все так же изголяться на арене, зарабатывая каждый кто как может себе на пропитание.

Вот поэтому Манни Пэй просто живет своей жизнью, не сравнивая себя с другими, никому не завидуя и равнодушно воспринимая новости всех форматов: будь то рождение ребенка у соседки напротив или начало очередной войны на Ближнем Востоке.

– По большому счету всем насрать, что творится вокруг, пока это не коснется их самих. И собственная ноющая боль в коленке гораздо важнее какого-нибудь цунами в Японии, разрушившего пару городов и забравшего несколько тысяч жизней. Хотя, конечно же, мы поойкаем. Ах, как же так? Сплошное лицемерие.

У Манни есть друг Констант Бейк. Он был, есть и будет пекарем до конца своих дней. Кто-то скажет, это его призвание. Другие скажут, он нашел себя.

– Пока он имеет с этого доход, он в мышеловке, – скажет Манни, – посмотрела бы я на его преданность своему делу, если бы в его лавке за месяц не купили ни одной буханки хлеба.

Но Констант уверен, что все будет хорошо. Он, действительно, любит печь свои булочки и не представляет, как будет жить без своей пекарни. Наверное, даже когда к нему на порог явится смерть с косой, ей придется подождать, пока Констант допечет свой хлеб, вытащит его из печки, проверит все ли хорошо и лишь потом можно уже и в мир иной. С чистой совестью и с улыбкой на лице. Но если с выпечкой будет что-то не так, увы, косорылой придется подождать. И сколько это продлиться, будет решать уже сам Констант. Ничего не поделаешь.

– Насколько важным ты считаешь результат своего труда для общества – определяет все, даже продолжительность твоей жизни, – иногда говорит Констант, – можно сказать, что это мой смысл жизни. Точка.

Констант любит частенько вставлять в свои речи слово «точка». Это значит, что сказанное перед «точкой», не подлежит никакому опровержению и пытаться его переубедить или доказывать обратное – пустая трата времени. Это Констант. Он такой. Точка.

У Манни нет «точек». Ее жизнь – сплошные запятые, знаки вопроса и троеточия.

– Она в поисках себя, – воскликнут знакоти человеческих душ и горе-психологи.

– Идите на хер, – спокойно ответит Манни, – вы все уже помешались, типа, на деле своей мечты. А если в характере какого-то человека не предусмотрена склонность к постоянству? Он просто живет, как у него получается, и в принципе доволен этим. Нет же, ему на глаза попадается какой-то распиаренный толмуд по саморазвитию, написанный типа аворитетным пиздоболом, и все. Поезд сошел с рельс… Люди разные. И образ жизни у каждого свой. То, что для одного смысл жизни, для двух других – бред сумасшедшего.

– У мена есть знакомый гитарист Бас Ролл, – продолжает Манни, – когда-то давным-давно, когда Бас был еще молод, он работал в японском ресторане суши-поваром, а по вечерам брынькал на своей гитаре. Такая себе нормальная, без особых хлопот, молодость. Но нет же, начитавшись разной мотивирующей хрени, он поверил, что станет великим гитаристом. Особого таланта в этом деле у него, конечно же, не было, зато веры – хоть отбавляй. Парень реально старался, занимался, учился, пытался влезть в какую-то группу, создавал свою, участвовал в каких-то конкурсах. Короче, целых пятнадцать лет он промытарился со своей гитарой, но так и не добился того, к чему стремился. Играть он, конечно, научился. Более-менее. И что? Играет сейчас в метрополитеновских переходах, да все в чехол от гитары заглядывает – кто сколько бросил. А потом пробухивает все. Так что не надо мне пиздеть, что вера горы свернет. Нужно еще и мозги иметь, во что верить. Посмотрите, сколько клоунов выходит в этих шоу талантов. При этом самоуверенности в свою одаренность у них выше крыши. Даже, если это ход телевизионщиков, чтобы развеселить публику… Короче, мозги надо иметь, а вера… Вера – это просто такое внутреннее состояние. Все.

Да, это Манни Пэй. Вот такая она. А во что же она сама верит, спросите вы. А она ни во что не верит. Манни доверяет лишь своим знаниям. Она никогда не скажет «я верю» или «я надеюсь». Для нее это призрачные неопределенные состояния, состояния-миражи. У Манни свои более конкретные глаголы: «я знаю» и «я хочу». Вот с ними она и двигается по жизни, зная, что хочет, но особо и не заморачиваясь – получится у нее что-то из этого или нет.

– Как так можно, – спросят те, кто любыми путями рвется к своей цели, а потерпев неудачу, ужасно расстраиваются.