Философское общество эго – мнения
Шрифт:
За этим светом утоляет речь
Внутри иллюзии господства бытия,
Сложило время в середине формы им —
Твои оценки в поле над простором,
Манящим вновь преодолеть любовь и горе.
Но встретил сон брюзга из жалости к себе,
На чёрной веренице скопленной зари
Он убеждал фатальный ужас говорить
И ждать спонтанной встречи мира истины.
Ему знакомо горем быть войной,
Что обещанием свободы умереть внутри,
Как этот
Сегодня огибающий искусство просторечия.
Тебе знакомо быть усталой тьмой,
Заметно разговаривая к формам смысла,
Ты оглушаешь звон из тонких черт,
Притворствуя над качеством свободы.
Аналитическая истина – твоя вражда
На склоне обещания уметь идти,
По той войне, что сложно миром встать,
Её укором к полной чистоте.
Над этим нигилизмом светит круг
Формальной области из знания причин,
Он объективности брюзга исчадия потуг
И ловкий вор, умеющий летать.
Причинам истины он – должный детектив,
Внутри надсмотрщика укроет ровный стиль
По социальной роли света предлагать
Свою историю, что пишет край у жизни.
Откроет свой последний декаданс
Брюзга из тлена форменной души,
Логичной тенью от того дрожит
Под постоянным светом мира перед ним,
Он ожидает в гордости – один
И каждый час ему проходит – время,
Как жалкий плут естественного с ним,
Но аккуратным словом измождённых лет.
Не говорит поэт брюзге ещё неделю,
Но стынет позой счастья на виду,
Он – Господин из суеверной тени
Искусственного ада быть творением,
Или началом собственной войны?
Просветлел над роскошью ответ,
Им сегодня будит время – жизнь,
Отдаляет серый дым вокруг
Из случайной встречи над потерей.
Слажен гиблый фарс из тени снов,
Засыпая смотришь в такт последним,
Чтобы жаждой времени объять
Солнце воли перед сложным миром.
Не отнять нуар из встречи слов,
Он укажет естеству из слога,
Что готов писать ответ убого,
Но преградой открывая путь глазам.
Им молили жить сегодня ночи,
Утомляли роскошью вблизи огней,
Ценностью внимания, что прочит
Жизнь твоя внутри случайных лет.
Серым отголоском в память врежет
Искоса направленный обряд души,
Им не лечит твой противник ночи,
Но заглядывает роскошью теперь.
Обрывается над словом мира польза,
Ей летать под стрелы гедонизма
Стало на глазах любви истошно,
Что внутри закрытым входом дверь.
Отличаешь роскошью похожий,
Каждый новый день своей потери,
Им не нужен в естестве опоры
Заданный нуар из светлой прозы.
Дёрнет дверь и холодом объято
Смерти поле на одном случайном
Пережитке права – быть отчаянием,
Чтобы за собой в пути оставить свет.
Ночью миром слаженной манеры
Ты влечёшь свои простора сферы,
Волей отпирая в сердце мудро
На одних глазах, закинув утро
Сном ладони смысла после смерти —
Всё стоишь, и опираешься под правом,
Быть ему задором в чести мира
И одной толпой в конечной тьме.
Изнывая редкой жизнью фарса
Смотришь в поле чести гедонизма,
Нам оно оправдано и рад был
Ты – нуаром встретить новый век.
Дыхание уносит тень из лиц,
Сложны они и масками увенчаны,
На форме философских Неба птиц
Располагают звон сердечной полноты,
Его луна, как встреченный апломб
Сегодня говорит под тенью нового,
Что смыслом он навязчиво поёт,
Догадываясь ложью каждый час.
Твоя печаль рождает смерти день
И нет нигде потомственной отрады,
Пустили время на одном ходу
По этой форме раненного кванта —
Твою утопию, что стынет на лице,
Ей не доходят час на Небе птиц
И обрывают в гордости шаги
Всё те же умыслы из ночи бытия.
Они, рождаясь словом нигилизму
Прочли утопию посередине всех миров,
Остановили счастье добрых снов
И сложным мифом окрыляют снова.
Неясно видит в тени гиблый шаг,
Что делал бы внутри добром окованный
Твой идеал на постаменте серых лет,
Образчика фортуны смелой тьмы.
Он вожделеет смелостью войны
Унять свои строптивые фигуры времени
И хочет стать под роскошью былой —
Твоей свободы в диалектах гиблого.
Нет места встать из признака войны,
Что все устали проводить ей стыд
На этой крайней, обезличенной вине
Из полуявных склепов робы мира.
Она устало смотрит в сердце вдаль,
До завтра ожидает тенью слова
Помочь, ценой фортуны не попасть
На смелой пропасти из уготованного чуда.
Но только возраст видит вдалеке,
Он смелый раб и труд больной догадки,