Финики
Шрифт:
В интернете нам желают удачи, и мы постепенно становимся национальными героями, которым начинают подражать и выражать акции солидарности. Страна терпил и обиженных восстаёт против угнетателей, и снова медленно начинает напоминать страну колонизаторов и воинов. Нет, я знаю, что мы не добьёмся никаких существенных перемен и не подымим на революцию народ, как об этом мечтает Слава. Мы не выдвигаем никаких тезисов о том, что можем предложить взамен сгнившему фундаменту системы. Этим займутся люди куда как более подготовленные, умные и эрудированные, которые
А пока мы просто говорим людям, что справедливость находится на расстоянии вытянутой руки, и каждый в силах взять её. Не стоит бояться.
Молчун двинулся к железнодорожной станции, а я углубился в лес и себя. И если я ещё мог отодвинуть плотные еловые лапти, то никак не мог разгрести тот пульсирующий сумрак, что заволакивал моё сознание. Когда я ступаю на условленную поляну, Алиса бросается мне на шею, а я снова чувствую уродство своего тела, когда его обнимает девушка. В такие минуты мне хочется провалиться в ад, к Сатане и быть проткнутым его вилами.
– Как вы?
– в её глазах нет слёз, какие бывают в аниме, - всё нормально?
– Лучше, чем можно было ожидать, - отвечаю я, - поедим?
Сердце бешено скачет внутри, оттеснив лёгкие, прогнав селезёнку и вырвав мне кадык, и кажется, что теперь оно мечется внутри самого тебя: от горла до паха. И даже страстные, с заглотом языка поцелуи, когда я ощущаю слегка, самую чуть, колющиеся волоски Алисы, мне хочется блевать. Что я и делаю, с криком достойным предсмертия, опорожняя в сторону кишечник.
– Ты многих убил?
– спрашивает Лис.
Она думает, что я, как в фильмах, сблевнул именно от этого. На мой взгляд такая реакция возможна только у конченных буржуа, которые впервые за свою жизнь оказались на улице и случайно толкнув с лестницы, кого-то ухлопали. Как ей объяснить, что причина спазмов в моем желудке - она сама? Пробуждается злость, и я говорю:
– Пошли отсюда.
– Но мы же должны выждать какое-то время, чтобы всем вместе не идти?
– Плевать!
– Что?
– Срать я на всё это хотел, вот что! И на убийства, и на пистолеты, и на идею эту. И на себя срать хотел! Достало меня это всё!
– я орал без передыху, как будто смотрел матч любимой баскетбольной команды, - не хочу я ничего этого видеть! Я жить хочу! Без всей этой бесполезны движухи, а как человек, как солнце!
Бледно-розовые губы моей девушки искажаются и она ровно, будто ведёт меня на плаху, говорит:
– Тогда зачем ты подписался на это? Ты что, не мог сказать: "Нет?".
Сосны удовлетворенно гудят в такт её словам и чёрные ножницы ласточек, раскроивших небо, подписывают мне смертный приговор. Если бы под рукой у меня было оружие, я бы незамедлительно исполнил его, чтобы эта самодовольная, холодная тварь добавила красок
– Потому что я люблю тебя!
– начинаю орать банальности, - потому что хуже смерти жизнь только без тебя. Как бы ты смотрела на меня, если бы я отказался участвовать? Ты бы назвала меня трусом, плюнула бы в меня. Растоптала бы мою любовь к тебе.
Её лицо по-прежнему недвижно, и разлитый по кружкам чай, стынет, как моя утопающая любовь.
– Получается, - Алиса недвижна, - ты соврал мне? Ты не хочешь в этом участвовать?
– Конечно нет!
– фыркаю я, - воевать во имя быдла, которое потом же тебя и распнёт? Единственное, чего я хочу - это быть с тобой. И пусть вокруг будут орды чурбанья и пылающие руины, мне всё неважно, если рядом будешь ты.
Из её зеленых глаз медленно катится тоска. Прочерчивая бледную щёчку Лиса, и отражая медь прекрасных волос, в которые я так люблю зарываться, она падает на белую скатерть. В этих слезах сквозит приговор к моей жалкой личности, которая предала общую идею ради подлого эгоистичного счастья. Тот, в кого она влюбилась, оказался обычной романтической размазнёй, которой полно на любом историческом факультете.
– Как странно именно сейчас это слышать. Ты не мог сказать этого раньше?
– Чего?
– не понимаю я, - что тебе надо ещё знать?
Алиса улыбается, и солёные капли раскрошенными жемчужинами блестят на её зубах.
– Я ведь тогда тоже соврала.
– Ну?
– Я тоже не хочу этим заниматься. Я хочу быть только с тобой.
Сжимаю сфинктер своей души в кулак, чтобы тут же не навалить кучу счастья. Я ещё ничего не понял, но уже счастлив.
– Не понял?
– Мне тогда казалось, - улыбается Алиса, - что ты полностью горишь этой идеей. Я молила тебя, чтобы ты отказался, тогда я бы смогла тоже сказать "нет". Но судьба распорядилась так, что я принимала решение раньше тебя. Я боялась, что если откажусь, то ты, обиженный и поражённый, уйдёшь от меня.
– А я вынужден был сказать "да", так как думал, что точно также скажешь ты. Получается, - говорю я, - мы, сами того не понимая, обманули друг друга?
Алиса бросается в мои объятия, как ветер в лапы сосен. Её рыжие волосы напоминают рыцарскую коту, а я - всего лишь доспехи, на которые она надевается. Её руки, позабывшие гордость, обвивают мою спину. Девушка поднимает ко мне заплаканное лицо:
– Давай бросим всё это? Прямо сейчас сядем на какой-нибудь поезд, который увезёт нас далеко-далеко на Восток, где океан бьётся о землю? Где есть скрипучие причалы, крики чаек и спокойствие? Мы бы жили там. У нас были бы дети и воспоминания.
События сделали из меня типичного истероида, я десять раз на дню могу поменять настроение. Но я уже перестал быть прежним. Если бы она высокопарно отмела мои крики, то я бы молил её убраться вместе со мной, но когда девушка вдруг оказалась в ещё большей, чем я, подчинительной позиции, это поменяло дело. Я ненавижу себя за следующий ответ: