Финикс. Трасса смерти
Шрифт:
— А нет ли за ним чего-нибудь в нашем досье? — спросил другой полицейский — худощавый, с длинными ресницами и смуглым вытянутым лицом, похожим на морду охотничьей собаки.
— Нет ничего.
— Ну ладно, а то ведь знаешь, как говорят: «можешь морочить голову святому Петру и святому Павлу, но упаси тебя Бог морочить копа». Хочешь, я пойду с тобой и помогу его уговорить?
Обычный полицейский треп. Я для них только предмет, который нужно доставить по назначению.
В помещении было темно. Луч света падал на серый линолеум пола только из открытой двери одной из комнат на полдороге к холлу.
— Веди в конференц-зал, — раздался
Дюжина пустых складных кресел была отодвинута от длинного соснового стола — на столешнице виднелись следы от притушенных сигарет и нацарапанные номера телефонов. Стол украшала разбросанная оберточная бумага от сандвичей, корки хлеба, недоеденные куски пиццы, кожура от колбасы, ошметки от жаркого и пятна кетчупа. Из-за стола поднялся человек в серо-зеленой шелковой рубашке и пестром галстуке.
— Мэйтленд Пэйдж, — представился он, протягивая мне большую пухлую ладонь. — Никто никогда не запоминает имени Мэйтленд, а потому называйте меня, как все, — просто Пэйдж.
Это был крупный мужчина с лицом, напоминавшим каравай хлеба, и маленькими глазками, наполовину скрытыми за пухлыми щеками. Ему было лет сорок, и на его бледной коже расплывались розовые пятна, как будто он только что пришел с холодного ветра. Жестом руки он пригласил меня сесть, махнув полицейским, чтобы они удалились.
— Ну что ж, приветствую вас в штаб-квартире президентской армии, воюющей с наркотиками.
Я сел в кресло, и он своей большой рукой очертил пространство перед нами.
— Мне нравится, когда мужчины носят красные трусы, — сказал он. — Это свидетельствует о развитом чувстве личного достоинства и стремлении к индивидуальному самовыражению. Вы часто бродите по городу по ночам в подштанниках и босиком, Эверс, или сегодня исключительный случай? Вы выглядите потрясающе.
— Я тоже рад с вами познакомиться. Сегодня действительно был трудный день.
— Да ну? Ведь у нас сейчас еще только время ленча. Я пока свеж, как ромашка. — Он откинулся в кресле, заложив руки за голову, разглядывая меня пристальным взглядом, как будто смотрел на абстрактную скульптуру в музее, не будучи в состоянии сразу понять, что это такое. — Свеж, как ромашка, — повторил он, — которую насилуют беспрерывно в течение последних двадцати пяти проклятых лет. Сейчас еще только время ленча, день лишь начинается, а я, признаться, уже порядком устал. И что больше всего утомляет, так это бесплодность нашей работы. Вы понимаете, что я имею в виду? — Он не стал дожидаться ответа. — Бесплодность заключается в том, что мы посылаем своих ребят на линию огня, их калечат, в них стреляют. Ну вот, скажем, мы поймали одного парня за продажу наркотиков, предположим, каким-то чудом без всяких снисхождений он угодил прямо в тюрьму. Так не успеют за ним захлопнуться двери, как двадцать пять других субъектов устраивают перестрелку, чтобы занять место дилера, которое мы сделали вакантным. Вот в чем безнадежность нашей работы.
Перед ним стоял бумажный стаканчик с холодным кофе. Он прихлебнул из него и сморщил физиономию. Потом поставил стакан на стол, посмотрел на стену с выражением полного отчаяния и снова перевел взгляд на меня. — Я говорю сейчас вам, как говорил всем прочим сукиным детям, которых могу заставить слушать, что единственный способ решить проблему — это захватить одновременно всю сеть — начиная с мистера самого Главного Сукина Сына в Перу или Колумбии, Сендеро Люминозо. Вы слышали что-нибудь о Сендеро Люминозо, Эверс? Слышали о Сияющем пути?
Нет, я никогда не слышал ни о том, ни о другом.
— Если бы вы были мэром в Перу, то, конечно, слышали бы об этом Люминозо, который убил уже девяносто мэров в Перу. Он возглавляет маоистскую группу, принуждающую крестьян в больших количествах производить кокаин, наносящий большой вред здоровью граждан Соединенных Штатов. Они большие мастера пыток и казней. Но Государственный департамент не может ничего сделать, боясь, что это назовут вмешательством во внутренние дела другой страны. Все они — одна большая шайка. Кроме того, имеется Главный Сукин Сын в южноамериканском правительстве и такой же в южноамериканской армии. Они полностью контролируют регионы, именуемые зонами чрезвычайного положения, где, собственно, и выращивают коноплю. Но ЦРУ не разрешает их трогать, боясь задеть «дружественное» правительство. Поэтому существует широкая сеть наркоторговцев, которые вывозят наркотики из Южной Америки и Панамы и доставляют в США. Необходимо добраться до этих главарей и распутать всю сеть, вплоть до несчастных мерзавцев, торгующих наркотиками прямо на улицах. Но в нашем правительстве никто не желает этим заниматься и расходовать на это деньги. Единственное, чего они хотят, чтобы мы делали облаву, выкладывая на стол мешки с наркотиками, а потом, после публикаций в газетах снимков, чтобы каждый говорил: «Смотри-ка, они делают свое дело — война президента против наркотиков идет успешно». На самом деле мы ни черта не делаем. На улицах разливанное море наркотиков, а мы пытаемся вычерпать его чайной ложкой. Дурацкое занятие! — Он зевнул, раскинул руки, потягиваясь, а затем наклонился к столу, положил ладони на стол и, не отрывая от меня взгляда, спросил: — Ну, с чем вы ко мне явились?
— Я могу дать вам шанс использовать ведро вместо чайной ложечки.
— Вы говорили, будто видели в военно-морском доке сто тонн наркотиков?
— Может быть, и больше. Трудно оценить общий вес, потому что наркотик упакован в джутовые мешки с рисом, но того, что я там видел, хватило бы, чтобы засыпать футбольное поле. Я работал на погрузчике компании «Эмпайр», которая является субподрядчиком Военно-Морского флота. Мы разгружали грузовое судно «Командор Мелвин Форбс» на семнадцатом причале военно-морской базы. Я распорол клыками погрузчика один из мешков, и из него вместе с рисом высыпались наркотики.
— Почему вы решили, что это были наркотики?
— У них вкус алкалина, и у меня сразу же онемел кончик языка.
— Вы когда-нибудь пробовали на язык силикагель?
— Нет.
— Это вещество, которое используется…
— Я знаю. Мне сказал об этом Кларенс Хармон.
— Да, я говорил с ним, когда проверял ваши слова. Он сказал, что вы очень беспокойный тип. Сколько мешков вы просмотрели?
— Только один.
— Один мешок. Но сделали вывод, что они все содержат наркотики?
— Этому грузу уделялось особое внимание.
— Так вам показалось?
— Нет, не показалось. Все было организовано так, чтобы разгрузить эти мешки как можно скорее и разместить на специально подготовленные места на складе: на остальной груз они не обращали никакого внимания.
В холле раздался громкий смех.
— Ну подумайте сами — зачем перевозить один-единствен-ный мешок, когда можно перевести двести или десять тысяч? Все эти грузовики фирмы «Эмпайр» прибыли уж конечно не для того, чтобы везти один мешок.