Финита ля трагедия
Шрифт:
– Конечно, – энергично кивнула Надежда, расписываясь в клеточке.
– Так и быть, мы не станем возбуждать дело по факту сопротивления сотруднику полиции при исполнении обязанностей… не станем, Малинин?
– Не станем, – отозвался из коридора лопоухий и появился на пороге кухни.
– Спасибо… – пробормотала Надежда, – может быть, чаю? Или кофе? У меня печенье есть, домашнее…
– Мы вообще-то торопимся… – задумался старший сержант Огурцов, – но если уж домашнее…
Через полчаса Надежда Николаевна проводила Малинина и Огурцова и закрыла за ними
Когда Надежда вернулась на кухню, Павел Петрович обиженно проговорил:
– Еще печеньем домашним их угощать… А они меня, между прочим, на пол, и руки за спину…
– Я же тебе говорила, что приходя, надо в первую очередь отключать сигнализацию! – произнесла Надежда Николаевна голосом занудной учительницы младших классов.
– Ну да… а я забыл, задумался, – покаянно признался Павел Петрович, – а они сразу на пол и руки за спину…
– Ну конечно, ты, как всякий профессор, очень рассеянный, – подначила его Надежда, – все время думаешь о чем-нибудь умном… а простые житейские вещи забываешь. Поэтому и папочку перепутал…
– Да не я перепутал, а девица эта! – воскликнул в сердцах Павел Петрович.
– Ну ладно, – сжалилась над ним Надежда, – после драки кулаками не машут.
Она намочила полотенце холодной водой и приложила к горящему уху Павла Петровича. С синяком уже ничего нельзя было сделать, теперь он пройдет все стадии – сначала станет фиолетовым, потом с прозеленью и через несколько дней начнет желтеть. Полностью же желтизна спадет только через неделю, так что можно надеяться, что в Париж Павел Петрович попадет с обычным лицом, и французы не испугаются. Однако на всякий случай Надежда все же смазала синяк рассасывающей мазью и нашла в ящике стола темные очки.
– Скажи, Паша, – спросила она с обманчивой лаской в голосе, – будешь ли ты меня слушаться?
– А у меня есть выбор? – в ответ спросил несчастный профессор Соколов.
– Вообще-то нет, – честно сказала Надежда. – Так что теперь нам точно ничего не остается, кроме как идти по тому списку. Кто там у нас первый – Севрюгина?
– Севрюгина Л. Б., – с выражением прочитал Павел Петрович, достав из ящика стола злополучный список, – улица Сверхсрочников, дом семь, квартира двадцать восемь…
– Ну вот и хорошо, – удовлетворенно кивнула Надежда, – улица Сверхсрочников отсюда недалеко, так что с нее и начнем.
– Ну и как ты собираешься войти к незнакомым людям? – скрипел Павел Петрович, карабкаясь вслед за Надеждой по лестнице. Он и без того чувствовал себя утомленным и разбитым после столкновения с полицией.
Лифт в доме номер семь по улице Сверхсрочников не работал, к счастью, подниматься пришлось не очень высоко – на пятый этаж.
– Я полагаюсь на интуицию, – отмахнулась Надежда Николаевна, – в общем, буду действовать по обстоятельствам…
Едва она прикоснулась к кнопке звонка,
Дама была весьма солидной комплекции. На ней был синий шелковый халат, расписанный золотыми иероглифами, из-под которого некрасиво выпирала обильная рыхлая плоть.
Только Надежда открыла рот, чтобы выдать какую-нибудь домашнюю заготовку, как хозяйка перехватила у нее инициативу и выпалила:
– Как вы быстро! Я вас еще и не жду! Ой, а вы с мужем? А я не одета! – И она не без кокетства поплотнее запахнула халат.
Павел Петрович скроил на лице свою самую приветливую улыбку и на всякий случай спрятался за Надежду. Надежда пыталась что-то сказать, но хозяйка говорила без умолку, не давая ей вставить ни слова:
– Анжелочка мне так вас и описывала! Нет, ну она же мне просто как родная! Это такая женщина, что поискать. Но только ведь вы совсем худенькая, так вам и необязательно что-то делать, вам можно все себе позволять… как я вам завидую! Это же просто мечта…
– Это я-то худенькая? – с грустью проговорила Надежда Николаевна.
Она уже много лет неустанно боролась с лишним весом, и борьба эта шла с переменным успехом. Сейчас Надежда находилась на такой стадии, когда вес временно победил. Конечно, по сравнению с мадам Севрюгиной – а Надежда надеялась, что видит перед собой именно ее – она была еще очень даже в форме, но никогда нельзя сравнивать себя с худшими образцами. Это приведет к уступкам и ослаблению позиций, а в конечном счете – к неизбежной капитуляции перед надвигающейся полнотой. Перед собой нужно поставить какой-то лучший образец, положительный пример, можно даже сказать, – недостижимый идеал.
Надежда Николаевна в качестве такого идеала выбрала французскую актрису Катрин Денёв.
Но мадам Севрюгина и слушать ее не хотела.
– Вы худенькая! – воскликнула она с жаром. – Вы просто тростиночка!
– А вы мне льстите… – грустно проговорила Надежда.
Тем временем хозяйка провела гостей на кухню и показала Надежде Николаевне пол-литровую банку, в которой пузырилась какая-то отвратительная светло-коричневая жидкость. Банка испускала такое зловоние, что у Надежды запершило в горле и слегка закружилась голова.
– Вот он, – проговорила хозяйка с глубоким, но каким-то странным чувством, – я вам уже отсадила порцию. Как Анжелочка мне позвонила, так я его для вас и приготовила.
Надежда смотрела на банку в растерянности. Мадам Севрюгина перехватила ее взгляд и трактовала его по-своему.
– Вы не волнуйтесь, что он такой светленький, он просто еще молоденький. Это он поначалу всегда такой, когда его отсадишь. А он у вас поживет и станет темненький, как у Анжелочки.
– А как его… – неуверенно начала Надежда, и ее посетила ужасная мысль, – неужели это принимают внутрь?