Финская руна

Соларстейн Варди

— Сотовый, вроде рации, только в высокочастотном диапазоне. Провод не нужен, нужны лишь вышки, чтоб в зону покрытия телефоны попадали. Есть еще круче — работают через спутник. Мой вот американской фирмы, у него, правда, мощное излучение, зато прием нормальный…

— Ладно, ладно, — неожиданно поднял ладонь старик. — Я все понял. Это самая большая для всех остальных стран военная тайна, что наша радиослужба лучшая в мире. Давай следующую карточку. Меньше знаешь — лучше спишь.

Славка, улыбнувшись техническому невежеству деда, который, видимо, посчитал это просто стопкой фотографий в хитрой коробке, забрал сотовый из рук хозяина и переключил следующую фотку. Явное особое нежелание деда узнать чуть больше про новый для него вид связи,

будто боясь услышать лишнего, ему было непонятно. Но что возьмешь со старого человека?

— А вот Петропавловская крепость — это вид из окна с моей предыдущей работы.

Дед, буквально вцепившись в корпус сотового, неожиданно очень цепко и внимательно стал разглядывать предложенное фото с Петропавловкой.

— Пиетари! — выдохнул он. — Крепость!

Тут он поднял взгляд на Славку, пристально взглянул на его смущенную улыбку и неожиданно очень даже тепло тоже улыбнулся в ответ. В этот момент за стеной раздалось шуршание и кто-то тихонько приглушенно чихнул.

— Анна! Анна! — заорал с места дед, повернув голову в сторону одной из двух дверей, ведущей, по-видимому, в боковую комнату. — Иди сюда, у нас тут добрый гость. Хватит подслушивать, а то вырастут ушки, как у альва.

Когда Славка посмотрел на Анну, дыхание его перехватило. Такой красивой девушки он тут никак не ожидал встретить. Викторов спохватился, что нельзя думать с таким восхищением о совершенно незнакомой женщине, увиденной им в первый и, может, последний раз. И тут он вдруг понял, что его сильное чувство к Татьяне куда-то ушло, как будто его развеяло ветром и остатки унесло водой. Любовь превратилась в эфемерный туман, словно их разделили годы и миры. «Очень интересно», — подумал Викторов. — «Какое-то нереальное ощущение невозможности происходящего. И дед этот странный. Может, я все еще сплю?»

Белые локоны, игриво выбивающиеся из-под чепчика, выгодно обрамляющие красивое, обладающее практически идеальными правильными чертами лицо, падали на светло-голубое, не слишком вычурного фасона, платье девушки, охваченное темно-синим широким поясом. Карминовые, с притягательной формой скифского лука, губы вошедшей красавицы играли загадочной улыбкой. Правильный прямой нос напоминал о предках-викингах, бравших себе силой меча в жены лучших красавиц Европы. Но самыми выразительными были глаза. Славка просто утонул в этих по-карельски огромных глазах, цвета искрящегося на солнце неиспорченного от благ цивилизации лесного озера. Чем-то она напоминала Татьяну, последнее увлечение Славки, будучи очень похожа на нее, но при этом выгодно отличаясь какой-то внутренней силой, несгибаемым волевым стержнем, угадываемыми во взгляде этих огромных и прекрасных глаз, а также мимикой и жестами, подчеркивающими грацию и красоту вошедшей в свет комнаты этой истинно северной красавицы.

Дед, хоть и поджавший губы, явно недовольный появлением подслушивающей разговор девушки, по всем старорежимным правилам представил их друг другу. «Интересно», — вновь стал размышлять Славка. — «Хозяин ведет себя так, будто уверен, что я его хорошо знаю. И его правнучка посреди ночи разряжена, как на званый вечер. Как ждали меня».

— Как вам Маннергейм? Со всем ли вы согласны, что он сделал для Финляндии? — мелодичным, хорошо поставленным голосом Анна неожиданно задала в лоб очень странный вопрос.

— Правнучка у меня излишне увлекается политикой, — с извиняющейся интонацией перебил ее дед. — Не дело женщине интересоваться, и уж тем более участвовать в политике. Даром что вы теперь все «Лотты».

— Маршал Маннергейм — великий человек! — растерявшийся было от такого странного вопроса Славик, благодаря реплике деда, имел несколько секунд на просчет ситуации. Бодро прикинув свои шансы, он, совершенно забыв о своей зазнобе Татьяне, решил распустить перед появившейся хозяйкой вечера свой павлиний хвост. Первый же вопрос прекрасной панночки на этом хуторе, материализовавшегося в ночном лесу, перенесшись как будто бы из какого-то третьесортного мистическо-вампирского

треша, вызывал определенный встречный вопрос, да причем и не один. Высшее образование и легкое, буквально поверхностное увлечение историей родного края все же позволяли ему, при необходимости, весьма плотно, несколько часов, поездить по ушам любого заинтересованного в этом слушателя. По теме русско-финских отношений, надо сказать, он, изучая историю, ухитрился остаться максимально непредвзятым, с его, конечно, точки зрения. То есть при полемике на эту тему не фанатично, как демагогствующий демократ, втаптывающий в грязь достоинства и тем более недостатки только русской армии, превознося финскую, а сохранял определенную объективность и при случае мог качественно проехаться по каждой из стран. Соответственно, про любую из сторон он мог дать и благоприятный отзыв — буде такая необходимость назреет, хотя подобное на практике ему пока и не встречалось. Но, как говорится, все бывает в первый раз. Викторов не был психологом, но явно сейчас увидел перспективное направление ответа, для завоевания дополнительной пары очков в глазах красавицы с хутора. Он, по личному общению с населением Карельского перешейка, знал не понаслышке о существовании определенной прослойки общества, желающей отойти под финский протекторат. Вместе со своей недвижимостью, конечно. Эти люди постоянно озвучивали очередной вариант: «За бугром все есть, за бугром всегда все хорошо. Давайте станем забугорьем». Все сложности подобного перехода, а также претензии бывших владельцев, бежавших и эвакуированных отсюда, они бездумно оставляли за скобками. Никто близоруко не хотел задумываться над тем, что каждый километр границы, каждая миля — это несколько тонн пролитой крови и штабеля до горизонта переломанных судеб.

Поэтому, просчитав все выгоды от соглашательской профинской тактики по этой тематике, пропустив слова деда мимо ушей, Славик стал мощно задвигать про условно хорошего, в этот конкретный вечер, Маннергейма. Глаза цвета голубой стали, до этого на него скромно изредка и изучающе посматривающие, широко раскрылись, а сама красавица еле заметно кивала, не сводя взор с разглагольствующего оратора. Славка, отследив реакцию и просто благоразумно не упоминая и обойдя стороной события Зимней и Отечественной войн, сделав упор на русской карьере и малоизвестной Тибетской экспедиции маршала, решил развить успех, перейдя к доводам откровенной пропаганды:

— Это величайший политик всех времен и народов. Он ухитрился вывернуться и из-под русских, и из-под немцев и, несмотря на все трудности, сумел свою страну спасти и помог отстоять ее независимость. Гениальнейший политик, и пусть сейчас его многие поливают грязью — сделанное им никем еще не превзойдено. Недаром скульпторы планируют в честь него, когда придет время, воздвигнуть «Меч в ножнах».

Дед с правнучкой переглянулись. Дед сделал гримаску из ряда: «Эвон как, а мужики-то не знают!»

Из настенных часов выскочила кукушка и под бой стала синхронно с ударами открывать клюв.

Пока Славка отвлекся на никогда им раньше в живую не виденный «спектакль с кукушкой», Анна вскочила, чтобы заварить свежий чай в заварном чайнике. Викторов с удовольствием смотрел, как хозяйка дома грациозно, как кошка, двигается по комнате.

— Маршал Маннергейм… Ярослав Владимирович, — промурлыкала явно находящаяся под впечатлением от его слов и знаний Анна, протянув ему новую чашечку с ароматным чаем. — А какое у вас звание, и есть ли оно?

Славка неожиданно снова оказался сбит с толку таким перескакиванием с темы на тему. Причем тут его звание?

— Лейтенант войск ПВО. Система Эс-триста. Сам не летаю и другим не даю, — тем не менее, абсолютно правдиво ответил он.

Анна засмеялась и захлопала в ладоши. Славка, для большего эффекта, решил еще пошутить:

— Три солдата из стройбата вам заменят экскаватор, а солдат из ПВО вам заменит хоть кого!

Анна залилась переливчатым смехом, и из глаз у нее показались слезинки.