Финское солнце
Шрифт:
«Вот, – думала она, – Пертти, муж Сирки, умирает, а его жена почему-то расцвела и помолодела. Она, должно быть, изменяет мужу. А тот болен раком. И какое наказание должно быть Сирке за эту измену? Или сама измена – уже наказание? К чему бы это? Как пить дать Сирка изменяет своему мужу. Но с кем?»
Глядя на сверкающие глаза Сирки, Хяйме пришла к выводу, что здесь, наверное, и без электрика Исскри не обошлось.
Однажды Исскри пришел к Хяйме с бутылкой шампанского и стал объяснять ей, что женщина – как пустой резервуар. Женщина – пустой сосуд, требующий наполнения. Она ждет от мужчины энергии, как минус ждет свою тягу – плюс. И если
Поэтому он, Исскри, прежде чем замутить, с грохотом вышибает пробку и наполняет женщину до самых почек шампанским. А когда у той от шампанского и шуток начинает искриться в глазах, уже лезет со своими непристойными предложениями.
У сантехника Каакко Сантари была своя метода. Он приходил с бутылкой водки, потому что знал, что вода и кровь не должны застаиваться в организме.
Но чаще ничего не приносил, потому что чаще наливали ему, Каакко, а он лишь широко улыбался, лил воду и гонял воздух по вентиляционным шахтам и ушам.
Бла-бла-бла…
Эх, всё-таки хорошо, что она, Хяйме, объявила целибат. Иначе она обязательно угодила бы в силки Исскри или Сантари с их шампусиками и бла-бла-бла…
Я бы мог чаще думать обо всех в нашем доме. Но так уж получилось, что сегодня я чаще думаю о Тарье и Веннике. И ничего тут не поделаешь. Потому что жизнь случайна и выборочна. Вот и сегодня, встретив в подъезде уставшего Тарью, я снова задумался о нем.
С годами Тарья из жилистого молодого человека превратился в здоровенного мужика, обрюзг, обзавелся животиком. Постепенно ему стало казаться, что он и сам туша, подвешенная на крючок обстоятельств. И что ребенок, которого носит его жена, тоже обречен, что он – килька в консервах на стол буржуям Хаппоненам. А если учесть, что в нашем панельном доме зимой бывает очень холодно, то ближе к зиме приступы мрачного настроения у Тарьи только усиливались. И ему казалось, что весь мир вокруг – холодильник. Холодильник с шумящим и барахлящим компрессором. Или это ветер за окном завывает?
Ветру и вьюге хорошо – они вольные птицы. А Тарья не знает, как вырваться из заколдованного круга своей жизни. Он уже давно мечтает превратиться из человека с огромным грузом ответственности на плечах в человека, которого самого носят на руках. Он просто жаждет превратиться из человека с тяжким грузом за спиной в человека, которого однажды поднимут на скрещенные руки и начнут качать как победителя. А потом пронесут под триумфальной аркой. Каждое утро он вставал ровно в пять часов и пешком шел на работу сквозь морось осени и мороз зимы на работу. Проходил через арку проходной в прохладные помещения раздевалки. Снимал теплую дубленку и надевал холодную спецовку.
Осенью и весной Тарье мороки тоже хватало. Грязь и слякоть под ногами и в подмышках. Вспотеешь – и лезешь потный в холодильник. А тут еще Хаппонен стал что-то подозревать, отчего у Тарьи то и дело выступала на лбу испарина и бежали холодные мурашки по спине.
И не то чтобы Хаппонен-средний не обнаруживал пропажи. То от одного, то от другого клиента поступали жалобы о недостачах в коробах. Просто Хаппонен никак не мог понять, где происходит утечка. Как опытный хозяин Хаппонен выдерживал паузу, пытаясь разобраться. Во время рабочего дня он часто ходил по складу, заложив руки за спину, от фур к поддонам, ревизуя всю производственную цепочку. Он всё высматривал, где тут может мышь проскочить. И бросал подозрительные,
Наглядевшись, Хаппонен-средний вызвал к себе Тарью и предложил тому признаться.
– По твоему хитрому финско-татарскому лицу, Тарья, я вижу: ты знаешь, куда исчезают продукты с нашего склада. И как они попадают на местный продуктовый рынок.
Тапко работал на местном вещевом рынке челноком. Он возил китайские тапочки, а частично сам шил свой товар. Работы было много, пахать приходилось с утра до вечера. Когда они скопили некоторую сумму, Тапко предложил Ванни потратить ее на теплую одежду. Но Ванни первым делом решила сделать ремонт в ванной комнате. Чтобы ванная стала красивой, теплой и с большим зеркалом.
Они долго выбирали на строительном рынке плитку. Бордюр и узор. Зеркало и крючки для полотенец и халатов, умывальник и подстаканник для зубных щеток. Главное, чтобы все было в тон. Потратили все деньги и даже немного в долги залезли. Но прежде, чем укладывать плитку, нужно было установить сушку-змеевик. Каакко посоветовал латунную, без швов, а такая стоила очень дорого. Прибавьте к этому шаровые краны «бугатти». Да и за саму работу Каакко брал нехило.
– Это все оттого, что у него нет конкуренции, – рассуждал Тапко. – Каакко – абсолютный монополист нашего «Дома», потому что ключи от подвала есть только у него. И другого сантехника в доме он не потерпит. У меня на рынке столько конкурентов, что за товар особенно не задерешь. А этот бездельник поработал пару часов и заработал целую кучу.
– Я не могу брать меньше, потому что в сварке очень много свинца, – пояснил Каакко, когда Тапко ушел на работу. – Свинец проникает в организм и очень вреден для здоровья.
Пока Каакко говорил, Ванни держала в руках латунный змеевик и ей казалось, что в ее организм вот-вот начнет проникать латунь.
Вкусный аромат из квартиры Люлли доходит до моего носа по вентиляционной шахте. Зачарованный этим запахом, я открываю холодильник и достаю оттуда масленку с маслом, банку сардин, багет хлеба. Вскрываю консервы. Ставлю на плиту кастрюльку. Но не чтобы суп из сардин сварить, а чтобы вскипятить воду для чая. Какой уже вечер я питаюсь кое-как, на скорую руку, почти всухомятку. Да, последнее время мне часто приходится принимать пищу холодной.
Слова «холод» и «консервы» вновь толкают меня к ассоциациям с Тарьей и Веннике. Итак, Тарья всю жизнь проработал грузчиком. Каждый божий день вставал и перся на работу, где разгружал ящики с рыбой и огромные короба с маслом и тушенкой. Разгружал целыми вагонами.
Из холода – да в жару. Я думал о Тарье, вяло ковыряясь в консервной банке и запивая сардины горячим чаем. Аппетита не осталось никакого. Равно как и пиетета к еде. Выкинув полупустую-полуполную жестянку в мусорный пакет, я без малейших угрызений совести пошел укладываться спать.
Я знаю, Тарья тоже не испытывает никаких угрызений совести по отношению к жадюгам Хаппоненам, хотя и крадет их имущество.
«Платили бы нормально, никто не стал бы рисковать работой и воровать», – рассуждал Тарья.
Единственная, кто его волновала, была чистюля Веннике. Ей он боялся сказать, чем занимается по ночам. Совесть не позволяла. Совесть и страх. А вдруг чистюля Веннике разочаруется в нем и разлюбит?
– Когда только прекратятся эти твои ночные смены? – тяжко вздыхала Веннике.