Финское солнце

Лингвисты до сих пор спорят, какие именно языки входили в глубокой древности в состав так называемой «ностратической макросемьи». Соседствовали ли, допустим, когда-нибудь в «едином человечьем общежитье» финно-угорские языки с эскимосско-алеутскими, а северокавказские с афразийскими? Или все-таки они всегда прятались по отдельным лингвистическим квартирам, не забредая друг к другу в гости ни при каких обстоятельствах?

Для Ильдара Абузярова таких проблем, по счастью, не существует. В художественном мире его нового романа «Финское солнце» все персонажи

являются носителями именно ностратического языка, который, напомним, своим названием обязан таким латинским словам, как «наш», «нашего круга», «здешний».

И пусть все персонажи определяются самим автором в качестве «поволжских финнов», это ничего не меняет. С тем же успехом они могли бы быть названы «угро-финскими кацапами», «галицийскими тюрками», «австронезийскими палеоазиатами» или еще кем-нибудь. Для того чтобы понимать свои речи и разговоры соседей, им вовсе не надо, подобно скандинавскому герою Сигурду, пожирать сердце поверженного дракона: и с драконами, и с людьми они и так одной крови.

Но при этом в них нет ничего пассионарно-демонического, заставляющего вспомнить Дейенерис Таргариен из «Песни льда и пламени». Больше всего, пожалуй, герои «Финского солнца» напоминают муми-троллей Туве Янссон, которые, подчиняясь законам стадийного развития природы и общества, с течением времени эволюционировали не просто в людей, а именно в поволжских финнов. Поэтому Нижний Хутор, где разворачивается действие романа Абузярова, – это не столько «проапргейденный» литературными средствами Нижний Новгород, сколько Муми-Дален, вступивший на свою беду в Евросоюз и ставший частью Шенгенской зоны. Из-за отсутствия таможенных и пограничных условностей его теперь может беспрепятственно посещать отвратительная и бесконечно холодная Морра, оставляя после себя, нет, не куски насквозь промерзшей земли, ведь времена-то все-таки изменились, а вереницу совершенно одинаковых торговых центров и многоэтажных жилых комплексов.

Разумеется, жители Нижнего Новгорода могут читать «Финское солнце» с удвоенным удовольствием, выискивая знакомые топографические приметы, но ценность романа Абузярова, с нашей точки зрения, как раз в универсальности его хронотопа. В любом городе обязательно найдется свой дом-утюг, свой дом-корабль, своя Мусор-стрит, своя Верхняя (элитная, аристократическая, центральная) и своя Нижняя (плебейская, «гопническая», окраинная) часть. Точно так же и все истории, приключившиеся с поволжскими финнами Нижнего Хутора, не покажутся читателям романа сказками или побасенками. Любой из них можно будет найти аналог либо в личном опыте, либо в новостных сюжетах, либо в слухах, сплетнях и толках.

Ну, а «финские» имена действующих лиц этих историй, мы полагаем, никого не введут в заблуждение. Они, по сути дела, выполняют, две функции. С одной стороны, выступают своеобразным ключом, устанавливающим значение «нот», исполняемых тем или иным персонажем (сантехник Каакко Сантари, например, обречен существовать в пространстве материально-телесного низа), а с другой – нарушают автоматизм нашего восприятия, заставляя заниматься расшифровкой ономастических ребусов, созданных писателем. Иначе говоря, искусственный именослов Абузярова представляет собой очевидную параллель к Nadsat'у – вымышленному подростковому жаргону в «Заводном апельсине» Энтони Берджесса.

Но если лексикон Берджесса рассчитан только на «внутрицеховое» употребление, то Абузяров доверительно сообщает каждому

читателю написанной им книги его тайное имя.

Зная это имя, вполне можно надеяться получить вид на жительство в самой большой стране мира. Стране, где никогда не заходит финское солнце.

Алексей Коровашко

В Нижнем Хуторе есть один дом. Вроде бы ничем не примечательный. Этакая мрачная, в духе нового модерна, многоэтажка с балконами; стоит на отшибе, на пересечении «собачьей» кату и кошачьей песи. Впрочем, когда агент по недвижимости Риэлти привел Хяйме осматривать новое жилище, дом ей сразу понравился.

– Почему так дешево просят? – в лоб спросила Хяйме у Риэлти.

– Потому, что срочно продают.

– К чему же такая спешка?

– Скажу вам по секрету, – признался агент, – у бывшего владельца квартиры Капы была интрижка с одной девицей из этого дома – с Кайсой. Он говорил жене Психикко, что уходит в подводное плаванье, а сам в одних трусах спускался на несколько этажей. Но, сами знаете, всё тайное имеет склонность делаться явным. Как говорит сантехник Каакко, говно любого из нас рано или поздно всплывет. Психикко всё узнала и учинила грандиозный скандал. Вот и пришлось достопочтенному семейству срочно съезжать.

– Забавно, – улыбнулась Хяйме. – А я слышала, что этот дом в народе называют Пароходом и заречным «Титаником». Это из-за того, что то тут трубу прорвет, то там крышу промочит? Или все же из-за хождений по морям, рекам и женщинам того капитана?

– Не думаю, – резонно рассудил Риэлти. – Скорее, здание похоже на пароход из-за острого угла. А жители верхней части города за то же презрительно называют его «Утюгом».

– Да, я слышала и об этом прозвище… – Хяйме пыталась еще чуть-чуть сбить цену дому и набить цену себе.

– Зато жители заречной, нижней части называют его «Домом». То есть собором.

– Слыхала. Наверное, настоящих соборов и просто красивых построек в промышленной части города мало, – продолжала побрюзгивать Хяйме, хотя цену сбивать было уже некуда.

– А может, это связано с барочными и даже готическими элементами фасада? – не соглашался Риэлти. – Похождения капитана повлияли лишь на цену отдельно взятой квартиры. Где вы еще найдете жилье по такой низкой цене?

– Ну вот… – выдохнула Хяйме. – Мой «Дом» – награда мне за то, что я объявила целибат и отказалась от всех мужчин.

Хяйме нравилось это слово, потому что оно было красивым, и еще ей казалось, что «целибат» произошло от «целлюлит». Или наоборот.

Однажды Хяйме прочитала в газете, что целлюлит бывает у девушек, готовых к деторождению. То есть у созревших уже. А у так и не родивших после климакса проходит. С тех пор она очень боялась, что целлюлит у нее однажды пройдет. От целлюлита она избавляться не хотела, а всё остальное – катись оно к черту!

Не успела Хяйме уйти от своего мужа Алко Залпоннена, как решила заодно поменять и квартиру, и работу. Чтобы начать новую жизнь и все старые концы – в воду. По природе Хяйме была женщиной весьма решительной и принципиальной. Даже жесткой.