Финт хвостом (сборник)

Кинг Стивен

— Завтра вас всех сожгут, всех пятерых. Вас сожгут на костре, и вы отправитесь прямо в ад, где вам самое место и где Дьявол уже дожидается вас с вилами и ножами.

Старик ушел в угол, уселся на стул и налил себе еще вина.

Избитые и искалеченные женщины еще поплакали и постенали, но вскоре затихли.

Аннасин подумала о том, как она будет гореть на костре, и у нее сжалось сердце. Она ничего не могла сделать — ни для других, ни для Марисет. Каждый должен спасаться сам, если может.

Сквозь трещины в двери и грязные окна сочились чистые запахи ночи, которые заглушали вонь крови, и бесполезной боли, и страха, и истерзанной плоти.

Когда Аннасин в образе серой кошки опять поднялась на холм, Марисет со Стрелой игрались у ручья — били лапами по воде и смотрели на рябь, плещущую отражением звезд.

Марисет подбежала к ней и спросила, и Аннасин ответила — все, как есть, неохотно, но и не утаивая ничего. Кошки всплакнули. Но не слезами, как люди. Они поплакали у ручья, а потом подошли к Стреле, и он свернулся вокруг них двоих, и они уткнулись носами в его черный упругий живот — словно котята, пьющие молоко у кошки.

— Я расскажу вам еще одну сказку, — сказал Стрела. А в небе медленно и бесшумно кружили звезды.

Третья сказка — «Кот из башни».

Когда люди слышали этот звук, разносящийся эхом над засеянными полями вплоть до каменистых холмов, они говорили: «Что-то вороны раскричались» или «Слышите, какой гром». Или просто молчали, не говорили ни слова. Но у них было тайное имя для этого звука: они называли его перемолом, потому что больше всего этот звук был похож на скрип жернова.

Но что молол этот жернов? Похоже, что камни и кирпичи — перемалывал в пыль. А потом молол пыль. Бесконечно.

И что это был за жернов? Церковь стояла на плоской равнине, а в церкви жил и служил священник. Он был высоким, и черноволосым, и жирным, как боров, и он правил над этой землей, как царь. На священные праздники и святые дни в церкви было не протолкнуться; никто не решался не появиться на службе. Он — священник из церкви — читал резкие и жестокие проповеди. В нем не было доброты. Он говорил людям, что они закоснели в низости и что Бог их накажет за все грехи, и Бог в устах святого мужа был подобен яростному дракону. Потом он пускал по рядам серебряную чашу, и каждый клал в чашу дар — все, что он мог позволить себе, и чуть больше. А в дни, когда не было службы, он — священник из церкви — обходил их убогие хижины и дома побогаче, их фермы, и мельницы, и постоялые дворы. И все, о чем он просил, ему тут же давали — еду и питье, подарки, вино и одежду. Даже золотые кольца люди снимали с пальцев и отдавали ему — если они у кого-то были, золотые кольца, — и если ему вдруг хотелось забавы ради возлечь с девицей, она должна была беспрекословно прийти к нему. Если могли, люди прятали своих жен, дочерей и сестер — прятали, если могли, но могли они не всегда. Он был ненасытным и алчным, священник из церкви.

Но он был не простым священником. Иначе как бы он смог держать людей в таком страхе? Он был колдуном.

Иногда, по ночам, с верхушки церковной башни — высокой и крепкой башни, каковая пристала скорее господскому замку, нежели Божьему дому — изливался холодный свет, вонзавшийся в небеса. И те, кому была надобность выйти на улицу в полночь, сворачивали с дороги и обходили церковь стороной, по полям, так что тропинка там не зарастала.

Именно из башни, с самой ее верхушки, доносился тот непонятный звук, который люди промеж собой называли перемолом. Никто не знал, что это такое, — не знал и знать не хотел. «Совы», — говорили они. «Где-то гроза», — говорили они и укрывались с головой, лежа в своих постелях. Кое-кто втайне молился о смерти священника, но в ответ на такие молитвы с просившим случались ужасные вещи. Одному на ногу упал топор и отрезал ступню, так что человек остался калекой. Второй пошел ночью в холмы, и увидел там что-то, и лишился рассудка; пришлось посадить его на цепь.

— Благослови, Господи, нашего святого отца, — говорили люди.

Там была одна девочка, которую священник приметил, когда ей было всего десять лет от роду, но он решил подождать — таких молоденьких он не любил. Отец и мать делали все, чтобы спрятать ее от святого отца, но ее волосы были, как медь, сияющая на солнце, и он это помнил — священник из церкви, — когда проезжал мимо фермы.

— Что там сверкает на солнце? — спросил священник.

— Это медный котел на стене в кухне.

— Нет, не котел. Отвечайте правду.

— Это солнечный зайчик прыгает на окне.

— Отвечайте правду.

— Это волосы моей дочери.

— Пришлите ее ко мне, — велел священник. — На закате. Сейчас ей должно быть уже тринадцать.

Мать плюнула в пыль и сказала:

— Простите, святой отец, что-то во рту у меня как-то кисло. Съела незрелый фрукт.

А отец сказал:

— Я пришлю ее к вам.

И — что толку плакать и колебаться — они отослали ее к священнику, свою дорогую дочку с медными волосами, когда солнце сделалось тусклым, как свет догорающей свечи, и сумрак накрыл поля.

Она пошла в церковь, и слезы текли у нее из глаз. Пока солнце не скрылось за горизонтом, слезы были как жидкое золото, а потом стали как серебро. А когда на небе показалась луна, слезы стали прозрачными, как стекло.

Она встала у двери церкви, и священник велел ей войти.

Он взял ее прямо у алтаря, и она не проронила ни слова жалобы. Когда он закончил, она больше не плакала — слезы кончились тоже. Она сидела, скорчившись на полу у Божьего престола, а где-то вверху, прямо над головой, скрежетал перемол.

— Хочешь узнать, — спросил священник, — что издает этот звук?

И девочка сказала:

— Это древние камни трутся друг от друга.

— Нет, — сказал священник. — Пойдем наверх, я тебе покажу.

Такова была его прихоть, и девочка не решилась ему перечить. Превозмогая боль — ибо он взял ее силой и грубо, — она поднялась на ноги, и поднялась следом за ним по крутой винтовой лестнице в башню, до самой верхушки, и вышла на крышу.

Крыша была без навеса — открыта высокому небу и свету луны. И там, на крыше, что-то происходило, что-то странное и непонятное. В самом центре, в окружении огромных горгулий из серого гранита, на каменных плитах был нарисован какой-то узор, а в середине узора стоял круглый мельничный жернов — громадное каменное колесо. К колесу было привязано какое-то маленькое животное, оно ходило по кругу — крутило жернов, и жернов молол что-то в пыль, а потом молол пыль. Бесконечно. Но все равно не домалывал до конца.

— Это кот, — сказал священник. — Видишь?

Девочка сказала, что да. Это и вправду был кот. Маленькое существо, привязанное к жернову, который крутился без остановки под звездным небом. Самый обычный трехцветный кот, какие ловят мышей на фермах — тощий и тихий, с глазами холодными, точно звезды.

— Я скажу тебе правду, — сказал священник, — ибо сегодня, боюсь, ты умрешь. На голом холме. Какая жалость.

А девочка сказала:

— Мне все равно.

— Тебе будет не все равно, — сказал священник, — потому что я собираюсь отдать тебя демону. Но и тебе тоже будет подарок. Немного знаний. Так вот, знай: это самый обычный кот, которого я подобрал на улице много лет назад, но в нем есть великая магия — как и во всех кошках. Я знаю, как освободить эту магию. Я привязал кота к моему колдовскому жернову. Жернов крутится и перемалывает все, что направлено против меня — всякое злобное слово, проклятие или сглаз. Пока крутится жернов, ко мне не подступится ни одна болезнь, ни одно несчастье. Я не старею — жернов перемалывает мою старость. Все неудачи и беды — жернов смелет их в пыль. И все это — благодаря моему славному котику.