Фирма
Шрифт:
— Ну… Вы когда освободитесь?
— Если в этом проблема, то мы можем прямо сейчас продолжить нашу беседу. Только вот где?
— Поехали в «Гору». Знаете такое заведение?
— Знакомое место.
— Вот и прекрасно. Вы на машине?
— Да.
— "Тойота" красная? Да?
— Верно. Вы наблюдательный человек, Александр Михайлович.
— Что делать. Работа такая. Зевать нельзя. Ну что, едем?
— Минуту. Сейчас я переговорю со своими, и поедем.
— Вы машину-то отправьте с трупом, — сказал Шурик вслед Бурову. — А то сейчас понаедут журналисты, такое начнется… Сумасшедший дом.
— Да. Конечно. — Буров кивнул и направился к развалинам
«Чего это он приехал сразу? — подумал Шурик, направляясь к своей машине. — Сидел бы себе в кабинете… С какой стати следователя понесло на происшествие? Ладно, выясним. Вроде непростой парень этот Буров. И сие хорошо. Есть поле для деятельности».
Шурик не любил «простых» людей. На них невозможно было заработать. «Простой» человек — порожняк, пустышка.
4
Вавилов давил ногами на планку тренажера и тихо матерился.
«Черт бы подрал это время! — думал он. — Хотя бессмысленно, конечно, сердиться на время, бред, это точно, но как оно все-таки мчится! Для чего все это?»
Вавилов покосился на чучело двурогого носорога, которое занимало большую часть обширного холла.
«Вот времечко было, — думал Владимир Владимирович. — А как быстро пролетело! Словно и не со мной. Словно и не был в Африке. Столько мечтал, столько готовился, стоило ли так переживать?… Стоило! — с внезапной злостью решил он, снова надавив на планку. — Стоило! И еще поеду. И не только в Африку. На Северный полюс поеду, в Китай… В Китае не был ни разу, непорядок. Как так? Уже пятый десяток, а я еще не успел взглянуть на Великую Китайскую! Так, глядишь, в суете и проморгаю. Нет, врешь! Не проморгаю!»
Вавилов начал так энергично качать тренажер, словно физически хотел угнаться за ускользающими в вечность секундами, минутами, наверстать растраченные по пустякам часы и сутки. Теперь он все чаще задумывался о том, сколько времени потерял в жизни, растратил, даже не просто растратил, а элементарно, походя выбросил на помойку, списал со счета, словно ластиком стер на календаре дни, месяцы и целые годы.
Эти мысли иногда пугали Владимира Владимировича, иногда доводили до бессильной ярости, которая питала сама себя, стократно умножаясь от осознания этого бессилия, от того, что он, Вавилов, человек, который мог сделать очень многое, почти все, фигура, одно упоминание о которой заставляло людей поднимать глаза к потолку и разводить руками, человек, о котором ходили анекдоты (а это в России верный признак того, что народ возвел некоего человека в ранг Великих, почти небожителей), не может сделать ровным счетом ничего и так же немощен в попытке нагнать упущенное время, как и последний алкаш от ларька или нищий и несчаст-ный инвалид-пенсионер.
«Господи, чем я занимался! — думал он обычно в машине, чтобы не тратить на непродуктивные мысли рабочее время или столь же дорогие для него часы отдыха. — Чем я занимался в жизни? Сколько лет я пил? Пятнадцать примерно. И что я за эти пятнадцать лет сделал? А ничего! Одна иллюзия, а не деятельность. Торговля! Четыре года просидел на торговле всяким говном! Чего только не было! Слава богу, надоумили умные люди водкой заняться. С водки все и началось. Если бы не водка, так бы и ходил по вещевому рынку, как маромой последний. Ездил бы на битом „Опеле“ и трахал бы продавщиц».
Вавилов был несправедлив к себе. Он никогда не занимался только одним делом, так же как никогда не разменивался на мелочи. А его первые шаги в торговле… Это сейчас они казались смешными и мелкими, тогда же Владимир Владимирович полностью отдавал себе отчет в том, что он всего лишь учится, но не собирается и никогда не станет задерживаться на этих грязных, перестроечных оптовых рынках.
Водка была только одним из трамплинов, которые Владимир Владимирович использовал для своего взлета, и далеко не самым важным трамплином. Просто торговля водкой была на виду, и теперь нынешние партнеры по бизнесу, к неудовольствию Вавилова, которое он, впрочем, тщательно скрывал, иногда добродушно, а иногда и злорадно подшучивали над своим могущественным собратом, или, лучше выразиться, «старшим братом» — мол, что с него возьмешь, он как был рыночным торгашом, так им и остался.
При этом все они — и те, кто подшучивал, и сам Вавилов — прекрасно знали, что это было неправдой. Владимир Владимирович никогда не был «простым» рыночным торгашом. В противном случае его фирма, именующаяся очень скромно — «Продюсерская компания ВВВ-Москва», или, проще, «ВВВ», — ни за что не достигла бы тех высот, с которых сияла сейчас, освещая, без преувеличения, всю страну и все чаще пуская отдельные лучи за ее пределы, а порой даже поблескивая на другом полушарии.
Вавилов с удовольствием вспоминал последнюю предвыборную кампанию. Его организация целый год была флагманом агитации, и Владимир Владимирович заморозил все остальные проекты, что с ним случалось крайне редко. Он любил риск, даже не то чтобы любил, а просто привык к нему за долгие годы занятия бизнесом в России.
Без риска невозможно провести даже самую элементарную операцию — скажем, закупить комплект звукового оборудования где-нибудь в Европе и продать заказчику. Заказчик может кинуть, может обанкротиться, могут кинуть на таможне, груз могут украсть по дороге, могут испортить, могут сдать налоговой инспекции всю «липу», без которой вообще не имеет смысла заниматься торговлей, может случиться все, что угодно. Любое коммерческое действие, любое телодвижение в этом направлении связано с риском. К такому привыкаешь.
Но здесь был другой случай. Никто и ничто — ни обстоятельства, ни конкретные люди — не заставляло Вавилова останавливать параллельные проекты. Он все решил сам.
Работа была настолько интересной и настолько масштабной, что Владимир Владимирович решил: все текущие, терпящие дела — в сторону! — и полностью отдался предвыборной кампании.
Размах был именно такой, к которому Вавилов всегда стремился. А люди… люди просто приводили его в восторг. Он запретил себе давать оценки, принятые в общении, в печати, на коммунальных кухнях, оценки, которыми награждают политиков в московском «Гайд-парке» на Пушкинской площади, — этот, мол, подлец и вор, тот — прожженный коммунист, третий — аферист, четвертый — напыщенный молодой хапуга, пятый — лизоблюд.
Вавилов давно знал, а теперь еще более убедился в том, что люди, говорящие подобные вещи, вовсе не представляли себе, на каком расстоянии от обсуждаемых ими депутатов, кандидатов и прочих государственных деятелей они находятся.
Это расстояние, хотя физически и измерялось какими-то сотнями метров, на деле являлось непреодолимым, соразмерным только с удаленностью от Земли различных небесных тел — звезд, комет, астероидов, в зависимости от масштаба каждого конкретного политика. Одни были ближе, другие дальше, и всех было видно, но добраться до любого из них являлось для простого смертного делом решительно невозможным. Так же как и составить о нем более или менее адекватное представление.